Я охуенный

Вообще, все эти "невозможно понять женщину" сами женщины и говорят. Почему-то они считают себя такими загадочными, далекими от приземленных мужиков, нео-космическими созданиями. А вообще-то, они все такие простые, на самом деле. Им, конечно, не нужно этого знать, но мужчины понимают их - как орехи щелкают, да, просто не все считают нужным им об этом говорить. Но из всех женщин, действительно непредсказуемых и действительно непонятных всего штуки три на несколько сотен квадратных километров. А все остальные только притворяются загадочными, а самые уникальные экземпляры даже сами в это верят, но тех, кто притворяется - все равно видно.

Всегда видно весь этот накрученный, как ресницы, энтузиазм, и слышно, когда все безумные идеи, якобы сиюминутно возникшие в их головах, на деле лишь притянуты за уши и перевирают истории из кино, или откуда угодно.

На самом деле, девушек, которые и вправду, по исключительно собственной глупости, полезут на крышу ратуши, накормят бомжа, в порыве романтизма возьмут спутника за ручку, и вместе с ним прилягут отдохнуть на пол тогового центра, например, и будут с чистой совесть дожидаться охранников, или девушек, которые по утрам искренне будут наполнять свой рюкзак пакетиками с краской, чтобы потом швырять их из окна трамвая - их реально мало, и чаще эта доля непредсказуемости даже не их заслуга, просто с рождения у них в голове немного другое направление. Вот если бы у всех людей вместо голов были часы, то у всех бы они шли исключительно в правильном направлении, по часовой стрелке, то есть. И у некоторых бы эти часы отставали, спешили, на пять минут, на час, на все двадцать три часа, или даже останавливались, а вот у таких вот девушек они бы просто напросто шли в обратную сторону. И не потому что они их сами так подзавели, опять же, а просто ну потому что вот так.

И, конечно, не только у девушек такие проблемы, а вообще и у людей мужского пола, просто мне приятней рассуждать на примере женском.

И вот я все еще к чему: не смотря на то, какой дефицит на подобных девушек, мне, на удивление, встречались такие целых два раза. И еще кучу раз те, которые думали, что они такие, а на деле то нет. Но вот те, у которых часы шли в обратную сторону - это было похоже на ни на что вообще. Потому что они, две эти девушки, были действительно абсолютно сумасшедшими. В хорошем, наверное, смысле, но я, если честно, не уверен, что у сумасшествия вообще присутствует подобный смысл.

Две эти девушки были действительно странными. Они абсолютно разные, и я их объединил лишь потому, что творили они абсолютно непонятные моему мужскому мозгу вещи. И вот с ними себя чувствуешь как вроде бы ты заснул в праке аттракционов, и каждое новое утро когда ты там - там пояляются все новые и новые аттракционы. Интересно, конечно, до усрачки, но и устаешь дичайше.

Так что, в какой то степени, в понятности ничего плохого нет. Потому что все равно все мужчины делают вид, что нихрена не просекают ни в женщинах, ни в их поступках. А еще любят называть завивалку для ресниц орудием пыток, чобы польстить, но на деле прекрасно знают что это за хрень, как ее открывать, и зачем она нужна. Просто вот изображать святую невинность гараздо забавнее.

Вообще я коварен. Ну, или мне просто нравится так думать.

Я люблю вводить людей в заблуждение. Я, благо, не умею краснеть, а потому разучился и смущаться - и это дает мне в руки все карты. Я притворяюсь заблудившимся французом в маршрутках, я притворяюсь заикой, иногда я говорю людям, что в самом скорейшем времени собираюсь забраться на самую высокую гору и наблюдать за концом света. Я, бывает, сам знакомлюсь с людьми - в поездах, самолетах, за стойкой бара, или где угодно, - и несу полную ахинею. Я уговариваю их поверить в силу Ватикана, я убеждаю их, что я, проживший всю жизнь в Сиднее, в первый раз вижу снег, я уговариваю их проводить меня до станции метро, я спрашиваю у людей как куда-то пройти, даже если сам точно знаю как.

Недавно меня кто-то научил нескольким знакам языка немых - и теперь во всех магазинах, на абсолютно любые вопросы продавцов я изъясняюсь лишь жестами. Мне нравится смотреть как люди заходят в тупик, как смущаются, как чувсвтуют себя неловко. И мне за это ни грамма не совсетно, ведь я же не со зла, а значит все хорошо.

Я даже иногда считаю себя добродетелем, потому что иногда мне удаются поистине неплохие вещи. Я вытаскивал скучного, методично напивающегося дяденьку средних лет из грязного бара на какой-то окраине только затем, чтобы он мог покидать снежки с австралийским приезжим. Я продавал шапки-ушанки туристам, и рассказывал им истории про медведей моего папы, с которыми мы жили в двухкомнатной квартире и делили ванную. Я засыпал в последних поездах метро, а потом рассказывал дежурной, что заблудился, и забыл свой адрес. Некоторым дежурным я рассказывал это молча, потому что был немым. От некоторых дежурных я убегал, потому что они были дяденьками, и им было плевать есть у меня дом, язык или что угодно.

Если подумать, то на свете есть очень много людей, которые думают, что знакомы с глухонемым, с австралийцем, коренным французом, бездомным музыкантом, немым ходожником, человеком, живущим с двумя медведями, и вообщем я никому этого не говрю, но иногда я боюсь напороться на человека, который знает язык немых, и сможет меня подловить. Или на человека, который сможет ввести меня в заблуждение.

Поэтому когда я гляжу по сторонам в поисках новых жертв - я предельно осторожен.

Однажды, когда я не то чтобы был маленьким, а сам то уж точно считал себя достаточно взрослым, потому что когда ты во втором классе, ты ни в коем случае не имеешь права называть себя маленьким, так вот однажды я предсказуемо влюбился.

Она была моей одноклассницей, у нее были длинные, вечно запутанные и торчащие в разные стороны, волосы, и она казалась мне смешной. Ну а во втором классе я не отличался так присущей мне сейчас скромностью, и поэтому с удвоенной силой дергал ее за эти спутанные волосы, показывал языки и так далее.

Она не злилась, как остальные девчонки, и даже не показывала мне собственного языка в ответ, что, нодо признать, действовало на нервы, и я решил приступить к более романтической части.

Но и романтическая часть ее тоже не трогала, и тогда я разозлился, и вырвал ее из своего сердца. Потом сказал ей об этом, но ее, опять-таки, ничего не тронуло.

И вот я ходил по утрам в школу, весь такой рассторенный, и томно смотрел на нее со своей парты, а она по прежнему забывала расчесывать свои волосы, и забывала думать о моем насчастном, обливающимся кровью сердцем.

Вообще эта история не так уж и печальна, потому что мучился я где-то до пятого класса, и в течении третьего, четвертого да и пятого, она даже меня и заметила, и я даже пару раз поцеловал ее в щеку, а потом, уже в шестом, она как-то выросла, и стала расчесывать волосы, пользоваться духами и застенчиво хихикать, и тогда я понял, что мое сердце выздоровело, но, по-моему, ей все равно было плевать.

Так вот я о чем. Я даже понятия не имею где она сейчас, может у нее уже есть муж и короткая стрижка, но я уверен, что еще и через десять лет, я буду невзначай вспоминать о ней каждый раз, когда буду вот таким сопливеньким, как сейчас. Я даже помню имя ее собаки, а это печально, потому что такие вещи нельзя запоминать.

Как-то нам на паре философии, неведомо как затесавшейся среди всей прочей мути о графиках, чертежах и косинусах, очень интересный человек, сложно назвать его учителем, рассказывал, что никто не хочет быть по-настоящему свободным.

Он начал с того, что человек в принципе не может стать абсолютно свободным, потому что он всегда будет зависеть от банальных потребностей организма, но если отбросить физеологическую часть, то в свободе все равно намного меньше привлекательных черт, как кажется людям, которые так жаждят обрести ее.

Я, например, лично знаю достаточно людей, которые очень любят повторять, что хотят быть свободными, но стоит кому угодно спрсить а в чем конкретно заключается свобода в их понимании, они невнятно что-то лепечут о рюкзаке за плечами, путешествиях на велосипеде по дорогам мира, ночи в дрянных придорожных мотелях и так далее.

Но о чем тут следует подумать, так о том, что наличее велосипеда уже само по себе не делает тебя свободным. Тебе нужно будет его сторожить, менять проколотые шины, смазывать цепи. И уже ты не будешь упиваться своей абсолютной свободой, потому что вот тебе захотелось поехать к океану, а у велосипеда село колесо, и тебе нужно им заниматься.

Наличие пары купюр в кармане, пары джинс с трусами в рюкзаке за спиной, какая угодно крыша над головой - это тоже уже те вещи, которые тяжелыми цепями нависают на этой "полной свободе" и тянут ее ко дну, заменяя нечто напоминающим рутину.

Так что пока вы человек, пока вам нужно есть три раза в день, пока вам нужно посещать туалет, пока нажно спать, пока нужно искать укрытие, если идет дождь - вам не видать никакой свободы.

"Но все же некоторые люди добиваются оной", сказал потом этот человек. "Вы можете увидеть этих людей даже в вашем собственном городе - они забытые всеми бездомные, которые лежат в тени помойных баков, и даже не утруждают себя снятием штанов, чтобы испорожниться. Вот они, те их них, конечно, что не привязаны к бутылке, вот они и вправду свободны, но только если вы спросите у них, довольны ли они этой свободой, да даже если вы просто заглянете им в глаза, не говоря не слова, вы прекрасно поймете, что свободы, приносящей абсолютное счастье не существует и не может существовать. Потому что людям нужна привязанность к этой обременяющей рутине, даже если они так и не думают".

Он закончил почти вровень со звонком, потом уселся за свой стол и на прощание помахал ошалевшим студетнам рукой. Думаю, он не мало тогда разбил романтических мечт о пляжах, океанах, пустых карманах и так далее, хотя может и нет, кто их там знает, но с тех пор, когда я слышу как кто-то заикается о свободе, особенно некторые девушки с наманикюреными руками, и вообще без единой неотполированной на себе поверхности, мне очень хочется их подвести к какому-нибудь человеку у помойного бака, и попросить пожать его руку.

Это я так, про себя над ними изголяюсь, хотя на само деле мог бы и признать, что звек разбивающегося стекла именно на той паре именно я услышал самым первым, и из своей же головы.

Я брутальная ваниль, знаете ли.

Снова хочу начать с такого захватывающего дух слова. Ну так вот.

Однажды, когда я был уже достаточно большим, но очень несмышленым мальчиком, я сильно напился чистого спирта и сделал себе необдуманно-глупую татуировку.

Это была сейчас версия моей мамы, которую она не устает повторять каждый раз, когда видит меня. Я просто не удержался.

А правда была немного другой. Так что заново.

Однажды, когда я был еще не таким уж и большим, но достаточно разумным, я вдруг понял, что хочу татуировку. Она несла в себе такой большой, открывающийся лишь мне, такому глубокому, смысл, и спустя немного коротких раздумий в течении четырех лет и сколькоих-то там месяцев, и бесплотных ожиданий, что смысл испариться - я все же набил ее. А потом рассказал о ней лишь маме, потому что рассказать то было надо хоть кому-то, и я решил рассказать ей.

Ну мамы, они все такие мамы, я знаю. Просто хотелось как-то наглядно показать, что люди так редко хотя бы пытаются вникнуть в смысл.

Но я все же считаю себя дико охуенной няшей, потому что имею мне одному понятную татуировку. И никому не рассказываю, что она значит. А потому все думают, что я и не знаю.

А я, пока они думают, мысленно, но очень коварно, смеюсь и продолжаю считать себя царем этих рабов.

Я же прав.

А еще я мясо не ем. И не то что бы мне коровок подвешанных за ноги жалко. Увы, но мне похуй. Просто не ем. Не люблю.

Но люди мне не верят. Всмысле верят, что не ем, но не верят что просто так. И оттого постоянно и очень несмешно шутят про помидорки, которым тоже больно.

А я им говрю, вы странные. А они только еще больше про помодорки шутят. А я им опять, вы странные. А они снова про помидоры.

Теперь я вообще о еде с людьми не разговариваю. Помидорки целее будут.

Обожаю не спать по утрам. Особенно в понедельники, вторники и так далее. Я отнюдь не страдаю бессонницами, потому что ночью меня спать устраивает, а вот начиная часов с четырех - совсем нет.

Вообще утро, самое настоящее там утро без всяких - это с четырех до семи. Потом уже начинают просыпаться люди, и портят его своими невыспавшимися мордами. Но вот пока они все спят, а ты уже нет - это даже круто. По-царски. Они спят, а ты живешь. Мне нравится.

И вообще в пять утра - всегда немного более положительные представляения о жизни. Потому и самоубийств по утрам, мне кажется, нет совсем. Ведь человек так не может. Встать в четыре утра, чтобы убить себя в пять. Он лучше выспится, и умрет в такие неприятные часов шесть вечера.

А утром у всех все всегда хорошо. Хотя я не прав, наверное. Просто мне в пять утра всегда намного лучше чем днем и ночью.

И я почти всегда примерно во столько и встаю. И поэтому никто меня не любит. Ведь я дурак.

Мои родители развелись когда мне было двенадцать. И мне всегда было как-то плевать. Ну правда, развелись и черт с ними.

И я остался с мамой. А папа куда-то уехал. А потом последующие три года звонил мне каждый мой день рождения и поздравлял с двенадцатилетием. Да, вплоть до пятнадцати. А потом что-то утих.

А сейчас мне вот интересно - я в его голове хоть до четырнадцати то добрался?

Хотя нет, не интересно. Это я так. Радуюсь, что появилось куда писать.

Вообще я не обладаю какими-либо романтическими наклонностями. То есть в принципе нет во мне такого, что наверное, вполне нормально, а если нет - то мне как-то по-барабану.

Но все-равно упорно сохраняю что-то оставшееся после каждой девушки. Звучит дебильно, но да. То есть я не специально так делаю, просто само как-то выходит, а может это такой закидон у девушек - оставить что-то после себя. Но раз я помню что после какой - то тут уж и моя вина.

Чашка, например, из которой пью только я и никому больше ее не даю - вообще не моя, а мамы Л. И мне придется поднапрячься чтобы вспомнить лицо этой самой Л., но чашку я все-равно никому не отдам, теперь она безраздельно моя, да к тому же она еще и забавная.

Еще у меня есть книга по имени "З.Фрейд или страсти ума". Она принадлежала студентке, как легко догадаться, политеха, так называемой К. Сложно сказать, что эта книга делает у меня, но это естественно - ведь я даже не могу понять что она делала у нее. Молчу про политех, но, между нами, я даже сомневаюсь, что К. знала кто такой это таинственный З.Фрейд. Я эти "страсти" тоже не читал - но каждый раз, когда натыкаюсь на них взглядом - собираюсь.

На этом закончился хит-парад вещей хоть более менее полезных, но по памяти я еще могу сказать что у меня есть странного вида квадратные очки, крем для рук с запахом лимона, наволочка с головами Элвиса Пресли по периметру, растение в горшочке на кухонном подоконнике, одна туфля на очень непонятном мне каблуке и журнал Elle за сентябрь. Может быть и что-то еще, но мне лениво вспоминать.

И все эти вещи лежат в моей квартире в таких местах, будто и должны там быть, и будто всегда там и были. И каждый раз, после какой-нибудь М. В. или Р., иногда с переодичностью не больше недели у меня остаются все новые и новые непонятно как вообще оказавшиеся у этих девушек вещи. Нет, ну серьезно, у кого в сумочке может лежать наволочка с Элвисом? Он кому-то, конечно, и бог, но все же это странно.

И я не то чтобы горжусь что так много заглавных буковок имен упомянул тут, хотя может и горжусь втихаря, но вообще-то нет, все же. Просто девушки могут быть такими забавными в своем стремлении чтобы о них помнили.

И я ведь помню, что сказать. Ну а то, что я помню не цвет глаз, а лишь рисунок на кружке - это уж не их вина. Девушки они, конечно, забавные, но забывают абсолютно не то, что хотят на самом деле.

А вообще я нормальный. И город у меня красивый. И диван из икеи есть.

Вот только единственное, от чего я не устал - это пачки кента по всему дому.

Но и они начинают надоедать. Проблема.

Начнем пожалуй. Слушайте, люди, которых здесь нет.

Однажды, когда мне было где-то восемь, я упал с дерева. Вообще я всегда откуда-нибудь падал, и не только в восемь, но и даже в одиннадцать, и в шестнадцать - когда все курили за школой, я куда-то постоянно падал. Но не суть. Так вот я упал с дерева, и как потом говорили мне - ударился головой, но я им не верю. Они то не знают.

И вот я упал (на собственные две наипрекраснейшие ноги, между прочим), не отряхнулся (потому что мне было восемь, у меня была добрая мама и я был ребенком мужского пола), и пнул это дерево потому как покорить его пытался уже неделю. Хотя вру, наверное. Может часа два. А может я вообще его только тогда увидел - не важно, важно что я стоял там и смотрел на свой этот необузданный Эверест, и вдруг меня кто-то дернул за локоть. Оказалось - что это был какой-то пацан, лет, как мне подумалось пяти, хотя ему тоже наверное было все восемь, просто мне хотелось казаться круче, ну вы понимаете.

Я посмотрел на него, на его странный прикид - какие-то шорты и что-то там непонятное вроде рубашко-футболки, и решил что он не достоин моего внимания, а потому отвернулся и, дотронулся рукой до левой щеки, показательно думая о дереве. Стоящий за моей спиной хмыкнул. Очень зловредно, как мне тогда показалось. И, оттолкнув меня своим противным локтем в сторону высоко подпрыгнул, уцепился за ветку - и вот он уже наверху, покарает мой Эверест.

Я разозлился и решил отомстить. Еще бы, когда когда - а вот в восемь то лет подобное не прощают. И тогда я тоже подпрыгнул, и тоже зацепился за эту злосчастную ветку и стал раскачиваться. Пацан наверху противно смеялся. "Смейся смейся, - зловредно думал тогда я, - Маленькие дети часто смеются без повода". А потом я покачнулся еще раз, и тоже залез на это дерево. Поглядел вверх - а этот гаденыш уже почти на самой верхушке, и еще держит в руках какой-то красный кораблик, и махает им мне. Я опять разозлился. И тоже полез наверх. Но его мне было никак не достать, и тогда я стал кричать что есть духу, обзывая его самыми страшными для пятилеток словами, вроде сопливой девчонки, мелюзги и так далее. Наверное он тоже разозлился и потому стал шатать дерево. Получалось у него это неплохо, надо признать, но я держался крепко. И все еще ругал его.

А потом он особо сильно тряхнул ветку, и я упал. Мне помнится что на ноги, но сейчас я не уверен. Но не это важно, ладно бы я просто упал - а так мама в окно увидела что я упал, и прибежала меня убивать. И вот она стояла надо мной с полотенцем в руках и что-то кричала ругаясь, а пацан смеялся сверху, а она будто не слышала.

И потом, когда она за ухо меня повела домой, я еще злобно посмотрел на эту мелюзгу наверху, и показал ему кулак, мол свидимся потом, в бою. Он показал мне язык. Но вообще вряд ли потому что он был слишком высоко и я не видел.

И потом я рассказывал маме и папе и бабушкам с дедушками и врачам - да и вообще всем кто был готов меня слушать, что это все он мне помешал, что я бы покорил это дерево, но все лишь головами качали, и говорили что-то осуждающее обо мне. А потом дедушка пришел и спилил то дерево. И я потом с ним около недели не разговаривал. А когда мама спросила у меня почему, я ей тоже не ответил, а пошел в свою комнату, нашел тетрадь из школы, забытую до осени и четко большими буквами написал: "Он спелил мой эвирест". А потом еще не разговаривал и с мамой, пока она позвала меня на обед.

А того пацана я до сих пор ненавижу и надеюсь, что ты до сих пор ходишь в тех шортах, гад.

Я охуееный. Нет, правда, я это знаю - чего только стоит мое охуенное "о себе" и песик на фотографии. Песик это вообще всегда хорошо, а когда он еще символизирует кого-то такого же охуенного как я - то это становится вообще замечательным.

А вообще нет, я не ругаюсь матом. Нет, конечно нет, я же такой хороший и, самое главное, охуенный.

А еще у меня теперь слащавый бложик на ванильном сайте, и я пребываю в сопливой депрессии, так что, пожалуй, пора прекратить считать себя охуенным.

Но песик все же неплох.