HANDS OFF

ты меня позабыла совсем.
я прочел это в местной газете,
где-то в восемь утра, на рассвете,
только так и не понял зачем.

ты меня позабыла совсем.
мне сказал это мальчик соседский;
сердце вырвало голосом детским,
и его не излечишь ничем.

ты меня позабыла совсем.
так написано было в парадной
стены веяли дикой прохладой
и предчувствием злых перемен

я в квартире. измучен и нем.
мне ни жизни ни смерти не надо
стены веяли дикой прохладой.
_
ты меня позабыла совсем

эй, бесчувственный и безжалостный,
обмани меня, успокой:
напиши мне письмо, пожалуйста
равнодушной своей рукой

перечитывай, перечеркивай,
изомни и придумай вновь!
помнишь, милый, какая черная
нас с тобою сожгла любовь?

все тетради истрать с чернилами,
перепутай все адреса!
как мы стали с тобой немилыми
напиши мне, пожалуйста!

напиши, что страдал и маялся
что другой тебе не сыскать -
напиши мне письмо, пожалуйста
дай его мне не прочитать!

многого не хватало в обстановке,
например: свечей.
и было бы хорошо,
чтоб ты была ничья и я ничей.

вообще. многого не хватает для счастья.
и вот он. первый поцелуй,
как первое причастие,
хлебом, размоченным в вине.

позволь принять в твоей жизни участие.
позволь стать твоими зимними планами.
и пусть те роли, что отведены мне
станут главными.

Словами тяжко - получится не любыми.
Мне страшно нужно, чтобы меня любили.
Не чтобы рыдали, мучались и страдали,
А чтобы где-то пели и где-то ждали.
Не чтобы, меня кляня, из окон бросались,
Не чтобы писали, а чтобы со мной спасались
От страшного сна, от горести и от боли,
От ссоры с собою, от чьей-то чужой любови.
Я слабых утешу, бальзам нацежу ранимым,
Мне страшно нужно, чтобы меня хранили,
Хвалили за дело, ругали бы за обновки,
Чтоб рядом со мной стояли на остановке,
Не чтобы бледнели, видя меня не с теми,
Не чтобы в постели, ведь я же не о постели,
Не чтобы меня пластали на покрывале,
А чтобы со мною яблоки воровали.
Храни меня славный бог от любой печали
Мне страшно нужно, чтобы меня встречали
С работы, чтоб на ночь ласково целовали,
Чтоб рано утром дверь за мной закрывали.
Я вряд ли стану лучше, исправлю что-то,
Я вряд ли буду готовить, стирать и штопать,
Я буду бояться мышей, темноты и крови,
Но если нас поймают, то я прикрою.
Господь придумал летать воробью, оленю
Придумал бежать, огню - пожирать поленья,
Сосне - расти, вцепляясь корнями в землю,
Змее - ползти, хвостом раздвигая зелень.
Меня - хорошими снами служить твоими,
Хранить твое имя, красивое твое имя.
Я знаю это, не знаю только, зачем мне
Такое простое это предназначенье.
Я выйду из дома, руки в карманы суну,
Мороз рисует на лужах смешной рисунок.
Распахнуто утро створками голубыми
И мне так нужно, чтобы меня любили.

Давай наврем всем, что мы не знаем
Друг друга в лица и даже в имя
Давай мы вырвемся и смотаем
Снимать бабло, старых шлюх и фильмы

Давай расскажем, что глупый дворник
Отдал нам в Риме свою метелку
Давай ты будешь усталым мачо
А я распухшей домашней телкой

Давай скрывать от твоей подруги
Все наши встречи в дешевом баре
Давай немного любить друг друга
Зимой в котельной в белесом паре

Давай, зайди в воскресенье ночью
Ори, что будешь молить у Бога
Чтоб дал влюбиться в кого попроще
Давай, таких в этом мире много.

Вот он перед тобой - этот мир. Принимай как есть.
Да, не в лучшие, но и не в худшие из времён.
Здесь припишет тебя иностранное слово "next "
К поколению всех не заставших кафе "Сайгон".

Вот он - ты, дорогой. И покуда ещё живёшь:
Будь готов, что за срок, отведённый тебе сгореть,
Мир в масштабе тебя не изменится ни на грош.
Мир в масштабах иных поменяется лишь на треть.

Но встречая друзей по прошествии многих лет,
Вроде молод ещё и всё тот же имея нрав,
На вопрос "ты ли это?" привычно пошутишь "нет",
Понимая едва ли, насколько ты будешь прав.

Я плохая – ты хороший.
Рот от гнева перекошен.
Не кричи – я не глухая.
Ты хороший – я плохая.
Ты моим терпеньем сломлен?
Я терплю – а ты назло мне
Стекла бьешь – я поднимаю.
Ты хороший – я плохая.
Вверх рука – и замер… Ну же!
Я – нормально. Стеклам хуже.
Не посмеешь. Я-то знаю.
Ты хороший – я плохая.
Я тебя не понимала,
Я давила, все прощала,
Ты особый – я простая.
Ты хороший – я плохая.
Лгать – привычка. Мстишь от скуки.
Что? Протягиваешь руки?
В пол колени – надломилось.
Что ж ты плачешь? Что случилось?
Утром холодно в постели?
Как? Когда? Вчера? Неделя…
Почему ты мною брошен?
Я плохая – ты хороший.
Все исправишь? Все сначала…
Почему я замолчала?
Время ниточку развяжет
Дверь за мной закрой…
сквозняк же…

здравствуй, моя Наташа, девушка-полумиф.
в день, когда снег заносит александрийский столп,
снова пишу письмо я, так и не получив
ни одного ответа на предыдущих сто.

ставим зиме диагноз: снег и ОРВи.
если тебе вдруг станет холодно невзначай,
значит, февраль на свете, где от былой любви
лишь остаётся привкус, гадкий, как lipton-чай.

значит, лечись настойкой и переменой мест.
это совсем не сложно, главное, не простыть.
как некто цезарь молвил, "alea jacta est":
вот тебе зажигалка - на, поджигай мосты.

вижу тебя так ясно, будто бы наяву:
шумный перрон вокзала; всюду, конечно, снег.
вот ты стоишь, сжимая чёртов билет в москву,
и обещаешь небу всё "позабыть навек".

страсть к задушевным фразам - это, поверь, беда.
[не говори "навеки", слово назад возьми].
знаешь, моя Наташа, вечность - она всегда.
это как на литейном пробки часам к восьми.

всё в этом мире, впрочем, сводится к одному:
выплыть со дна наверх и заново лечь на дно…
что же, моя Наташа. вот и конец письму.
жди, ибо очень скоро будет ещё одно.

Вечерами включают лампы дневного света,
продлевая агонию, не отпуская в мир.
И бесстрастные тени ходят за нами следом,
заставляя друга друга чувствовать не-людьми,
не едиными телом и духом, не частью силы,
совершающей благо и знающей, что права.
Каждый вечер теперь пропускается через сито
равнодушия к обстоятельствам и словам.
Кто решает за нас, задумайся? Холод стекол
наполняет неделю, она продолжает год.
И они наблюдают, как пустота растет там,
между нами разливается молоком.
И ложится зима, и становится нам забвеньем,
отреченьем становится, временем всех разлук.
Ты позволил им стать сильнее и откровенней,
чем положено тени, пляшущей по стеклу.

Вечерами включают лампы дневного света.
Вечерами всегда особенно тяжело.
Я люблю тебя так отчаянно, что об этом
не умею сказать…

Давай разобьем стекло.

Если что, мой хороший – это нас не убьёт,
и тем более ничего не случится с миром.
Если что – в аптечке найдутся бинты и йод.
Мы в Москве, не в лучших традициях драм Шекспира.

Не сдадимся унынию – это не лучший грех,
и безумие нас теперь не возьмёт без боя.
Мы же лёгкие люди, мы тени, мы – не из тех,
кто сломается даже под самой большой любовью.

Просто каждый сольётся в вагоне метро с толпой,
просто каждый возьмёт билет на другом вокзале.
Одного из слепых перестанет вести слепой
(а зато мы отлично слышим и осязаем).

Мы очнёмся, мы смажем полозья своих саней
и укатим туда, куда нам укажет разум.

Если что – это просто сделает нас сильней.
Только лучше б оно нас убило,
на месте, сразу.

Отвези меня к морю, пока не наступит зима,
Мир не станет похожим на вечное спящее царство.
Под ладонями снега застынуть – простое лекарство
Тем, кто летом как дети беспечно сходили с ума.
Станем молча искать сквозь ресницы вдали горизонт,
Тщетно силясь увидеть, как море сливается с небом.
Хочешь, я подарю тебе зрелищ и свежего хлеба?
Будем чаек кормить и смотреть, как поломанный зонт,
Покорившийся ветру, крылом задевая прибой,
От земли оторваться пытается раненой птицей.
Невозможность взлететь исключает возможность разбиться.
Незавидная участь, но нам ли бояться с тобой?
Отвези меня к морю, пока этот мир не исчез
За слепыми, покрытыми инеем, веками стекол.
Он возьмет нас с собой, и мы станем опять одиноки,
Обещай мне сейчас - мы навечно останемся здесь.

Улыбнется и скроется в ласковом взгляде твоем
Заходящее солнце, коснувшись обветренной кожи,
В этот миг я пойму, что зима разлучить нас не сможет
И что море бескрайне, и мы никогда не умрем…

Я научилась видеть в темноте…
Идти на ощупь, звук, не замечая красок.
Сверлить глазами дырку в потолке,
С людей не сдёргивать к душе приросших масок.

Я научилась боль не проверять,
А ставить стену, замуровывая солнце.
И внешний мир, как фильм воспринимать…
Сквозь щель на ставнях заколоченных оконцев.

Мне столько сил понадобилось чтоб,
Слезам утрат отстроить мощную плотину.
И всё же сердцу не хватило скоб,
Его чтоб полностью зашить – не половину…

Так и живу… в полстука…в полпунктира…
Сама с собой…для всех… наполовину…

мысли стандартны, рифмы избиты,
все про любовь, про мечты и мосты,
в списках твоих есть и Кати, и Виты,
в общем, все те, с кем ты вовсе не ты,

я же отдельно, как кружка больного,
как молоко среди сидра и пива,
я для чего-то такого иного,
чтоб позвонить за секунду до взрыва,

чтобы шептать, и просить: не напейся,
шарф одевай и поспи хоть немного,
чтобы острить, (тут не хочешь-а смейся),
и не реви по ночам, ради Бога.

все это слышать, сквозь кашель и хрипы,
знать, что сегодня опять мимо кассы,
что же сказать…-заварил бы ты липы,
кашель осенний бывает опасным.

-это пустяк, лишь бы ты не болела…
-сильно скучаю -скучаю в квадрате.
трубку сжимаю, рука онемела.
молча завидую Вите и Кате..

И если потом ничего не вспомнится, так даже проще,
Поскольку и прошлое тоже бывает невыносимо,
А нынче большой снегопад, посмотри, заметает площадь,
И это очень красиво, действительно очень красиво.

В такие моменты не надо времени, месяца мая,
Бесперебойного транспорта, рабочих звонков кому-то,
Когда так стоишь посреди этой площади, понимая:
Самое важное в жизни длится считанные минуты.

Решение перевернуть потрепавшуюся страницу;
Миг перед поцелуем, краткий взгляд, телефонная фраза;
Что-нибудь, от чего вправду может многое измениться,
Или даже, того гляди, переменится всё и сразу.

А нынче глядишь на снега, внимания не привлекая,
Не делая лишних движений, молчания не нарушив,
И тебя настигает огромная тишина, такая,
Что не можешь понять, это - внутри тебя или снаружи.