ветер западно-восточный 5м/с

ненавижу это свое дурацкое одиночество/любите меня, ну!..

тебя всё равно соберут из органов. дайте печень, пожалуйста… сердце, легкие. тебя соберут по частям, по запчастям. знаешь, я отдам свою печень. знаешь, я убью для тебя оболочку. тебя соберут. почки, мозг, запах гари почему-то. вложат мозг, глаза, припают аорту (так, чтобы не порвалась). нарастят ногти, волосы, кожу. тебя соберут. ты снова будешь. знаешь, я буду с тобой. ты будешь биоробот, я -- городская сумасшедшая.

иногда хочется вывернуть себя наизнанку: мясом наружу, костями на просвет, кровью на пол. легкими. легкими. легкими кричать зверем, клекотать птицей, биться рыбой. кричать. громко-громко. из самого нутра вытаскивать эти звуки и найти наконец точку, откуда они идут. и вырвать к чертям. и память туда же. и сдохнуть. мясом наружу и с криком-кровью на вывернутых губах.
а на самом-то деле вдох-выдох и бежать дальше.

поднимаясь по лестнице, увидеть целующихся. замереть на секунду, чуть покраснеть, словно пятиклассница, заставшая своих родителей за сексом, подавить звериный совершенно вой/рык/крик откуда-то совсем изнутри, совсем снизу (помнишь, ты целовал меня в лобок? кажется, этот крик рождается из того поцелуя), сжать кулаки, пройти мимо. пей свой кофе. забудь увиденное. выдыхай.
ты не ревнуешь, неа. ты завидуешь. потому что не тебя целуют, не тебя приобнимают, не тебя. а ты… ты -- ничто. ты всё потеряла. огрызок. обрывок. урод. выродок. у тебя ничего нет, только воспоминания (и это больно, это жжется-выжигает-поедает-насилует). тебя целовали, тебя обнимали, тебя !.. меня.
ты не ревнуешь, неа. ты просто хочешь, чтобы все-все на свете были одиноки, чтобы было бессмысленно не только тебе.
кто тебе этот мальчик?
кто тебе эта девочка?
[ты поцеловал меня в лобок, я разом забыла все слова]

влюбитесь в меня мальчиком, что ли…

Als die Nazis die Kommunisten holten, habe ich geschwiegen, ich war ja kein Kommunist.
Als sie die Sozialdemokraten einsperrten, habe ich geschwiegen, ich war ja kein Sozialdemokrat.
Als sie die Gewerkschafter holten, habe ich geschwiegen, ich war ja kein Gewerkschafter.
Als sie die Juden holten, habe ich nicht protestiert; ich war ja kein Jude.
Als sie mich holten, gab es keinen mehr, der protestieren konnte.
(c) Martin Friedrich Gustav Emil Niemölle

за сегодняшний день меня четыре раза остановили сотрудники правоохранительных органов -- один раз по дороге в институт и три -- по дороге домой. на четвертый раз даже предложили пройти (спасибо человеку с камерой, который начал снимать эту сцену, если бы не он, сидела бы я сейчас в отделении мпиолиции).
за сегодняшний день я узнала много нового (опять): своим внешним видом я нарушаю общественное спокойствие. ну да, полосатая сумка, куцее пальтейко, сережка-гуманоид в ухе. пройдемте!..
в метро полно полицейских. в город ввели войска. под окнами проехали три кареты скорой помощи. в телевизоре благолепие, "лебединое озеро" и секреты правильной покупки колбасного сыра.

они пришли за мной тихо и незаметно. они пришли за тобой еще тише. они пришли за ним, он даже не успел понять. они пришли за ней, она еще радостно улыбалась, когда её топтали. они пришли за нами, мы сами виноваты, но ничего уже не сделать. они пришли.
и вряд ли уйдут.

пока все сегодня/вчера торговали собой, я торговала книжками.

варкалось. хливкие шорьки пырялись по наве. день четвертый тринадцатого нонфикшена близился к к концу.
проезжая мимо станции, с меня слетела шляпа пробегая мимо книжных рядов, краем глаза увидела омерзительно прекрасную картину: мать окраса "почти_натуральный_пергидроль" сурово отчитывала мальчика лет 11, наверное, сына:
-- ну зачем тебе книжка?! зачем?!! вот я не читаю, а тебе на какие-то идиотские книжки тратиться должна!.. книжку ему… ишь, чего удумал, книжку…
мальчик стоял, опустив голову, и не особо пытался возражать, всё равно бесполезно, что уж тут.

кем, ну вот кем надо быть, чтобы вместо "кабинет сотрудничества" прочитать "сто лет одиночества"?
праааально, мной. forever alone, блеать.

я слишком многого и слишком многим не [с]могу простить.

можется и хочется писать только в том случае, если есть конкретный адресат всей этой писанины, который, конечно же, увидит все те крючочки-зацепки, оставленные/недомысленные тобой специально для…
в противном случае получается какое-то жестокое и бессмысленное изнасилование себя.

открытие дня номер раз: там нет ничего, кроме могилы. всё остальное -- у меня в голове. ну да, чтобы дойти до такой простой мысли, мне понадобилось черт знает сколько времени.
открытие дня номер два: на кладбище, в основном, лежат люди не старше пятидесяти лет (чаще всего, 30-35 лет).
открытие дня номер три: в туле желтый снег. везде. даже там, где он должен быть белым (на кладбище, например). попав на джинсы, снег стаивает, оставляя белесые разводья.
а еще там нет собак, зато наличествуют стаи воронья различных конфигураций.

—-----------------------------------------------------------------

***

выйдя из поезда, поняла, что меня колотит. город-могила.

***
увидев его маму, захотелось завыть и убежать, спрятаться.

***
пока едем на кладбище, закусываю губу, шмыгаю носом, тереблю шнур от наушников. слышу обрывок разговора с водителем -- он оказывается кардиологом той самой больницы. невыносимое желание ругаться матом.

***
сидя у могилы на корточках: улыбка, горсть снега в руке: "блядь, саша, что ты здесь делаешь? у тебя же тут НИЧЕГО нет. что ты здесь забыла?" -- захотелось рассмеяться.

***
четыре часа сплошной электрички -- долго, шумно, вонюче. изнуряюще. из окна вагона видно постапокалипсис промзон и алкогольные развалины деревень.

—-----------------------------------------------------------------

как всё странно. и как всё в моей голове, а реальности ничего и нет. смешно.

если не умирается -- надо жить. и бежать. быстро-быстро. остановишься -- замкнешься, зациклишься, останешься навсегда в слезах, соплях и бесплодных надеждах и неосуществимых мечтах. надо бежать. и я, кажется, бегу.

а про тулу и полгода я потом расскажу, хорошо?

полгода… как же время летит. а я думала -- тянется.

иногда я хочу в амстердам -- поснимать и обдолбаться вусмерть, конечно же.

я, кажется, знаю, что в аду нет ни одного круга -- неа. в аду есть только большой (набитый, впрочем, до отказа) кинозал с креслами, позаимствованными у стенли кубрика и его "заводного апельсина", и фильмами, одолженными у тебя из головы. сколько голов -- столько и фильмов. и всё бы хорошо, и всё бы разнообразие, но только вот все фильмы про тебя и с тобой, и про твоё "не" -- "не успел", "не смог", "не подумал". и ты смотришь, смотришь, смотришь -- не можешь отвернуться, закрыть глаза, сказать "стоп". да ты ни черта не можешь. и изменить не можешь. это, наверное, страшно.
я сижу в кинозале: на экране кино про воспоминания и моё личное "не" -- "не успела", "не смогла", "не подумала". меня ни что не держит -- я могу закрыть глаза, отвернуться, сбежать, но я не хочу. или хочу. не знаю. я сижу кроликом перед удавом экрана, а там всё то же -- "не смогла", "не успела", "не подумала"…
я сижу в кинозале. мне не страшно. почти. мне привычно (или что-то типа того).
я смотрю на экран. там я. я опять ни черта не успеваю.
пустая болтовня.
я точно знаю, что есть ад -- кинозал/возможность вспоминать.
я точно знаю, что есть рай -- амнезия/выколотые глаза.
ты так любишь. эти фильмы/я так люблю быть. слепой.

p.s. на самом-то деле я хотела сказать, что по-прежнему иду по тени от каната, иногда даже пританцовывая, но как-то не вышло. бывает. а жаль.