ㅤ

<…> о глазах я должен сказать еще несколько слов.

Во-первых, они не смеялись, когда он смеялся! — Вам не случалось замечать такой странности у некоторых людей?.. Это признак — или злого нрава, или глубокой постоянной грусти. Из-за полуопущенных ресниц они сияли каким-то фосфорическим блеском, если можно так выразиться. То не было отражение жара душевного или играющего воображения: то был блеск, подобный блеску гладкой стали, ослепительный, но холодный; взгляд его — непродолжительный, но проницательный и тяжелый, оставлял по себе неприятное впечатление нескромного вопроса и мог бы казаться дерзким, если б не был столь равнодушно спокоен.<…>

Он ушел. Это хорошо. Теперь есть время все обдумать. Выяснить, наконец, что происходит последние два дня. И признаться себе во всем, пока Его нет рядом, и каждая моя мысль не становится достоянием общественности. А признаться, кажется, было в чем.

Что-то происходило внутри меня. Эта буря ворвалась неожиданно, она принесла смуту в мой мир, навсегда изменив его. Он был абсолютно прав во всем. Даже в том, что я не хочу признаваться самой себе в своих чувствах. Но ведь они - неправильные… или все же правильные?

Я мысленно проговорила про себя Его имя по слогам. Затем еще раз. И еще. И так до тех пор, пока не почувствовала, что хочу ощутить себя в безопасноти именно в Его обьятиях, как тогда. Впервые почувствовать себя слабой и беспомощной, находиться под Его защитой. Кожа покрылась сетью мурашек.

Я презрительно хмыкнула. Он все просчитал. Он решил приручить дикость в моем сердце единственно знакомыми ему способами - силой и властью. Он заставил меня бороться с собой, лишь изредка ухмыляясь моим безуспешным потугам. Заставлял верить, а потом сомневаться; прощать, а потом сожалеть; любить, а потом ненавидеть. И все лишь для того, чтобы показать насколько я была неправа, отрицая такую очевидную правду. И, разумеется, продемонстрировать свою власть надо мной.

На лбу выступила испарина. Я начала бояться своих желаний. Они пугали меня своей яркостью. И это было точно не Его вмешательство. Чувства, которые я так старательно все это время прятала от Него и себя самой, начали показываться на поверхности. Вот только от Него они не укрылись, да и это изначально было невозможно. Он читал их в каждом моем взгляде. Он был единственным , кто смог сломать все замки, все двери, все стены. Единственным , кто способен прочитать меня как открытую книгу. И он с интересом наблюдал за моими попытками скрыть эту правду от самой себя.

Неужели, Он прав? Неужели, эта дрожь в коленях не от слабости? Неужели, то щемящее чувство в душе при каждом его мимолетном прикосновении и взгляде не просто так, не просто привычка? Неужели, я нуждаюсь… в Нем?

"В мыслях я всегда с тобой, не теряй." - эхом раздовалось в моей голове. Черт бы его побрал, знает, на что лучше надавить. Ублюдок. Как же я Его ненавижу.

Гнев постепенно выходил, уступая место трезвому голосу разума. Но стоило вскольз подумать о Нем, как взвинченное состояние возвращалось, заставляя кипеть снова и снова. В глазах защипало от ненависти к Нему и к себе самой. Он сделал меня слабой. Зависимой от Него. Заставил жить по Его указке. Нет, пока я способна бороться, я ни за что не уступлю Ему. Ни-ког-да.

— Я и не надеялся, что ты так легко уступишь. Так было бы неинтересно, - зазвучал в голове до боли знакомый тенор.

И все началось сначала.

Какая разница — вот главный фактор. Ненависть… и любовь… В конце концов, сунув пистолет себе в рот, в этом можно обнаружить, что-то достойное. Потому, что не важно, сколько у тебя денег и сколько у тебя в шкафу платьев. Сколько раз ты веселишься так, как до тебя никто не веселился. Через лет сто — ты пыль. Кучка сажи в сосновом ящике, ради которой наши близкие напрягали все свои силы… Чтобы ты мог стать кучкой сажи в сосновом ящике. В костюме из магазина «Джейси Пенни». Почему? Потому что в жизни мы их не носили. И они думают «Ну и черт с ним». И засовывают нас в самый дешевый! Лучше чем футболки и разодранные джинсы, которые ты носил при жизни. Да какое, черт возьми, тебе там дело будет до гребанного Джорджа Армани!

(Д. Лис)

Просто страдать. Тосковать по ней, рвать и опять склеивать фотографии, доказывать себе, что она не стоит его, обзывать всякими словами, презирать ее, обещать себе отомстить ей, колотить руками по столу, чувствовать себя брошенным, униженным, растоптанным. Случайно находить что-нибудь связанное с нею и в бешенстве уничтожать, а на другой день сожалеть, что ничего от нее не осталось. Неустанно убеждать себя, что она не была и никогда не станет достойной его, что он заслуживает женщины в сто раз лучше. Писать ей исполненные ненависти письма и не отправлять, звонить ей по ночам, не в силах выдавить из себя ни слова. Чувствовать боль, ненависть, недоверие, оцепенелость. Или хотя бы напиваться до границы летаргии, которая приносит забвение, а утром просыпаться и смотреть на пустые бутылки у кровати. Обещать себе, что никогда ей не простишь, а через полчаса все прощать. Каждый день забывать ее и клясться, что завтра забудешь по-настоящему. Страстно желать видеть ее, когда чувствуешь, до чего тебе плохо, и, чувствуя себя еще хуже, мысленно проклинать себя за это желание.

(Я. Вишневский)

Самый лучший вечер в его жизни следовал за днем, в который он жестоко поссорился со своей возлюбленной. Они раздули ссору до бури, вырывающей из их душ любовь, и, чтобы не оскорбить друг друга, распрощались навсегда и разошлись по домам одинаково гордые и взволнованные. Поздно вечером они встретились. Она шла к нему, чтобы сказать, что она его ненавидит. С тем же спешил к ней и он.

(А. Вампилов)

Я давно хотел сказать…, что я ненавижу тебя…. Ты меня раздражаешь одним своим присутствием в моей квартире. Я не переношу дразнящий аромат твоей кожи. Я презираю тебя за любое сказанное тобою слово. Я хочу, чтобы ты загнулась от собственной гордости. Я готов ударить тебя за каждый поцелуй, что ты с таким надменным великодушием даришь мне. Я бы даже убил тебя, если бы не знал, что следом пущу себе пулю в лоб.

Я не дарила мужчинам сотни ненужных слов о любви, не оставляла по сотне сообщений на автоответчике, не обещала никому любить до гроба, а, может, и не любила.. и не страдала…. Просто курила и пускала колечки….

Скучал по ней, как ни по кому никогда.
В нужные моменты ты пользоваться этим могла.
Грамотно и умело расставляя приоритеты,
Не различая, путала вранье от секретов.
Курила сигареты, подкуривая моим терпеньем,
Из моей боли и грусти попивала коктейли.

Держи голову выше, если тебе бросают вызов. Не сгибайся, не ломайся, черт возьми, не сдавайся.

Никакого румянца на щеках. Пара снежинок уже успели оставить одинокие бороздки на них. Фарфоровая бледность все так же ровно мерцает на лунном свете. Ни единого намека на то, что Ей даже немного холодно. Пустые глаза смотрят равнодушно и надменно. Они смотрят вскольз, сквозь людей. Руки были мертвенно-ледяными; до них было больно смотреть и дотрагиваться - настолько обжигающими они были в своем холоде. Губы искусаны до крови. Они обветрилились и уже успели посинеть.

Холод не снаружи, нет. Он внутри. Он течет по венам и разливает стужу по всему телу. Он никогда не позволит Ей измениться.

Ты единственная, кто может снести мою стену спокойствия. Ты та, из-за которой я погибну. Ты моя, и в то же время ты его, и это меня бесит.

— Я тут подумал, что ты не так уж и отличаешься от нас. В тебе тоже есть мягкость.

— Чтобы я больше этого не слышала. Во мне нет мягкости.

Вряд ли она плакала. Оттепель — это ведь еще не весна. Так и с людьми. Если ты Снежная королева, чтобы превратиться в человека, мало подтаять, нужно пропитаться душевным теплом насквозь.

Она бежала сквозь сон, сквозь тишину, а может быть, просто сквозь время. Годы шли быстро. Годы бежали. Годы летели. Если вы повернетесь и побежите за своим детством, вам не нужно сдерживать свой бег.