краткий постскриптум

Идея идиота.

Я не помню, когда именно это началось…

…думаешь, что я настолько банально начну свое повествование? Изъезженные фразы, которые уже давно не интригуют читателей. Почему никто не может придумать чего-то нового? Просто у них пропали идеи.

Как и у меня. Я перестал фотографировать.

Ах да, ты же не знаешь. Раньше все, что я видел, что ощущал телом и душой – все попадало в объектив моего фотоаппарата…Черт! Черт! ЧЕРТ!

И опять это ч е р т о в с к и надоедливое клише. Наверное, поэтому я и не пишу. Даже не стал начинать, потому что это бесполезно. Все, что я бы не задумывал, не ценится как что-то оригинальное, все мои идеи критически посредственны.

Хотя не все так плохо. Что-то все-таки бы могло удивить критиков, даже самых зубастых.

К примеру, у меня была одна ужасная идея: я хотел видеть свои сны наяву.

Я бы создавал те нереальные ситуации, пробуждал мое бессознательное, вытаскивал его наружу. И денег мне не было бы жалко, ведь тогда я желал воплотить в жизнь нечто идеальное, будоражащее все мое естество.

Я бы наслаждался тем, что я знаю о происходящем, предугадывал следующее мгновение. Люди бы аплодировали мне, благодарили меня за открытие моего мира желаний.

Уверен, этот идеальный мир понравился бы всем.

Нет, не всем. Я поторопился с болтовней, и мои мысли не успели за моим ртом. Некоторым было бы крайне неловко и неприятно во время съемки. Я бы обличал все их пороки, о которых думал перед сном.

Боже, как я уставал. Простое игнорирование в дневное время всего их внутреннего дерьма попросту не помогало: ночью, помимо храпа моих соседей, я слышал звук постоянно работающих мозговых шестеренок. Как же жаль, что я не терялся на пути к самой бесполезной информации на следующий день, около четырех часов утра.

Эти люди и стали причиной моего художественного отпуска «вне времени». Я просто поделился с одним из них о моей бредовой идее снимать свои сны. И он украл ее: он украл мое будущее, «моего» меня. Сейчас он работает в Эдинбурге и продвигает мою идею со своими размытыми фотками.

Я скажу тебе: не зазнавайся. Этими мыслями я делюсь с тобой только потому, что знаю, что сам их редактировать никогда не буду, да и потом никуда не выложу. Не делись с другими тем, что может стать всем для тебя самого.

Бесчестно, неблагородно.

Полуденный свет даже с открытыми занавесками охватывает лишь одну треть моей небольшой комнатушки. Хотя я терпеть не могу раздвигать шторы.

Ах да, нужно же их постирать. Представляю, сколько взглядов они собирают ежедневно. Дом напротив находится настолько близко, что я едва могу видеть мир – поправка – эту чертову треть того, что досталось мне от «мира».

И даже когда я сниму шторы, ничего не изменится. Мир останется таким же хотя бы потому, что где-то существует негласное правило ставить дома неприлично близко. Земли в этой стране много, а вот «скилла» инженерского недостаточно. «Личное пространство» – табу у русских строителей.

Хотя нет, кое-что все-таки изменится. Только на пару дней, изменится – то, что все эти взгляды, предназначавшиеся моим занавескам, теперь буду чувствовать я. А может…

…точно, есть же ты. Каждый день ты ощущаешь на себе подобные взгляды. Сравни это с неблагородными делами молодых парней, которые пытаются подглядеть за красивой девушкой – правда похоже? Выискивать то, за что «не погладит по головке» общественное большинство, но вознаградит и похвалит близкое окружение, которое, находясь поодиночке, в случае полицейской ловушки сделало бы презрительное «фи» и нагло заявило о своей обособленности от всего произошедшего.

Сейчас проще, чем три десятка лет назад – можно разориться на крутой бинокль – и на тебе, все сокровенное твоего знакомого выставляется напоказ. Да что я! Если способы даже проще – к примеру, глянуть историю поиска своей «жертвы».

Хотя, к счастью моих преследователей, в моем случае разоряться не приходится. Да и в твоем тоже.

Ведь ты же уже напоказ. Боишься подходить к окну, быть увиденным через него. Боишься лишний раз поднять свою задницу и переодеваться ходишь в ванную. Думаешь, что это незаметно?

Знаешь, я тоже хочу такой бинокль.

Брось, ты сейчас подумал, что я зациклен.

Не угадал, я просто хочу посмотреть, как ты мучаешься.

Слушай, а когда ты стал настолько зацикленным? Как ненормальный, шифруешься там, где не нужно этого делать. Да покажи ты этому миру все, что у тебя есть, пусть сокровенное станет достоянием общественности. Нагнись!

Наверное, только тогда ты почувствуешь себя по-настоящему свободным от всех этих мнений и подзаборных сплетен.

Третьесортное кино.

«Холодный ветер с дождем усилился стократно» - нет, ты не споешь сегодня со мной эту песню. И даже не потому, что «я не твой Андрейка»…

…хотя бы потому, что я не Андрей. Да и ты никогда не узнаешь, как меня зовут.

И вообще, важны ли имена? Подумай хорошенько: нужно ли тебе мое имя, а мне твое? Нужна ли какая-то персональная идентификация в этом забитом технологиями мире?

Для начала, вспомни любой третьесортный старинный фильм, где герои в последние секунды своей жизни кричат имя любимого, хотя в это время могли сделать что-то более правильное: покричать, к примеру, о помощи ну или огласить, что «завещание на все мое состояние лежит в левом нижнем шкафчике письменного стола». И для сюжета, и для зрителя это было бы намного продуктивнее: кассовых сборов было бы больше, как и нервных клеток у тех, кто доброю половину фильма кричал «Да Антонио убийца, ты, беспросветный идиот!»

И тут начинается шквал критики в мою сторону: «Как ты можешь, ты не понимаешь, что такое настоящая любовь?», «Любил ли ты вообще?» и тому подобное. Любовь тут приплетать не нужно, о ней разговор пойдет несколькими мыслями позже.

Не спорю, есть действительно хорошие фильмы, на которые не жалко потратить полтора-два часа своей жизни (ну и полпачки бумажных салфеток). Однако, подобные фильмы, как и «археологические эталоны нудного ничего вперемешку с романтикой» вышли задолго до ловли покемонов, синего кита и «снэпчатовских» собак.

Самое стремное – это получить опыт замены на одну из этих псин. Культурные, необычные и сообразительные уже «за бортом» – встречайте на подиуме штампованных первоклассных проституток с лексиконом родного языка в пять страниц листа А4! А тем, кто сделал такой выбор, и имена не важны: их же всех, черт возьми, не различишь. Так какая разница – иметь что-то отличительное или нет.

Если тебе это жуть как знакомо – плачь, кричи! Хотя нет, не кричи. Лучше найди подобного тебе и успокой его: скажи ему, что он ценен для этого мира, что он представляет собой чистую, неразбавленную индивидуальность. А имя его храни у себя в сердечке, да не показывай никому, все равно это уже не важно! Лучше придумайте друг другу «свои имена», ведь:

Хоть назовешь «принцессой»,

Хоть заклеймишь «дерьмом»,

Если друг я, останусь, конечно

Со стаканами и коньяком.

Лампочка.

Привет, я пришел поговорить с тобой. Если не хочешь меня видеть – прогони, мне как бы все равно, я не имею к тебе никакого отношения. Я не буду смиренно ждать тот шанс, когда я смогу взглянуть в твои глаза и распознать в них готовность хотя бы реагировать на мою речь – я попросту могу ослепнуть.

Как бы отвратительно это не звучало, но мне просто понравилась твоя отрешенность. Увидев тебя, я понял, что ты играешь с публикой, показывая «насколько тебе наплевать на себя и других». Да, ты усмехаешься, периодически потухая и загораясь, пытаешься строить из себя нечто уравновешенное и независимое, а на деле – лишь никчемное подобие последних минут психической гармонии.

Как же интересно тебя разглядывать. Отрешенность твоя мнимая, а окружающим тебя она на руку: это делает тебя невидимым для них, и ты попадаешь в собственную ловушку. Начинаешь всем своим видом говорить: «Кто-нибудь, пожалейте меня, обратите на меня хоть каплю своего чертового внимания», откровенно опаляя взглядом по несколько минут то одного, то другого. Бедняга, тебя только тронь, позови по имени – и ты перегоришь, взорвешься, последний раз ослепительно блеснув, и потухнешь насовсем. Как же тебе не противно от себя такого – разыгрываешь пьесу не хуже шекспировской, художественно шмыгая носом и изображая истощение десятый раз на дню.

Ты же такой прозрачный, твое нутро видно насквозь – ничто не мешает мне разглядеть все ненастоящее в тебе. Пара проволок подскажет мне, на что надвить и как сломать тебя окончательно, не позволив тебе даже возмутиться.

Ах да, когда ты возмущаешься, ты позволяешь своим внутренностям нагреваться, пылаешь изнутри и ослепляешь свое окружение. Они же используют твою энергию для своих нужд, охлаждая твой пыл словами «все хорошо», «не переживай». Но срок у тебя будет недолгим, если ты будешь продолжать гореть. Научись экономить себя.

Ведь тогда, когда ты окончательно перестанешь светиться, тебя заменит утреннее солнце, которому будут радоваться, больше чем тебе, ибо солнце не нужно будет выкручивать из своей жизни, постанывая от боли в руках и напрягая спину.

Не позволяй другим поменять лампочку.