Вчера перед сном я заставила себя признаться. Ни кому-нибудь, и не вслух. А просто себе самой. Тихонечко.
Я завидую, злюсь и ревную — Париж.
Когда я вижу, что кто-то, не обязательно из моего окружения, лыжи туда намазывает, у меня внутри просыпается сонм негативных чувств.
Потому, что это первая моя заграница.
Потому, что это первое наше совместное путешествие с М., первый отпуск.
Потому, что там мы окольцевались.
Потому, что там мы провели такие восхитительные две недели. Это был не отдых для тела, но отдых для души. Мы бегали как подорванные, и то не везде сходили, куда мне так хотелось (есть повод вернуться хотя бы лет через 5), провели столько восхитительнейших вечеров в идеальной французской квартире, с вином, багетом и чипсами с трюфелем. Мы ходили по тем улочкам, я все фотографировала, все пыталась запомнить. Это было несказанное удовольствие.
И вот я вижу, что другой человек (господи упаси, чтоб мы были знакомы) будет ходить там же, видеть то же, еще сфотографирует лучше меня (а я совершенно не увлекаюсь фотошопами, мой максимум — коррекция резкости и света, оо, ну или чб, все остальное (от лукавого) — уже слишком меняет картинку, делая ее немножечко нереальной), подумает что-то отличное от того мнения, которое у меня в голове зародилось, обосрет что-то, или выдумает (вроде того, что вокруг Триумфальной арки не было ни души, ха-ха), или приукрасит, что любому свойственно.
И меня раздирает.
Я уже достаточно долго отодвигаю эти мысли и ощущения, давя их в себе. Признаться в них ой как непросто, и стыдно, и некомфортно. Но мне надоело. Я злюсь, я ревную и я завидую.
Да, в этом календарном году мы вряд ли уже поедем в такой большой отпуск. Нам выйти бы из карантина, отдать маме остаток долга за машину, начать снова откладывать, а еще есть несколько маленьких поездок, которые хочется совершить, и ремонт дома, и свадьба. Всего много. Поедем в следующем году, или еще в следующем. А Париж так тем более увидит наши озаренные счастьем лица нескоро, потому что побывать охота везде (Италия, Грузия — мое сердце стучит и клянется, что мы обязательно встретимся).
Но этот город так много для меня значит, что я ничего не могу поделать — выделяются желчь и злорадство (которые, к слову, я держу строго при себе).
Мне надо пережить это. И выдохнуть. Никакого контроля. Никакого замещения. То, что было со мной — навсегда мое. То, что будет с другими — принадлежит только им, и меня не касается. Ни-на-грамм.