Чем дольше я не сплю, тем больше думаю о тебе. Да и вообще, чем старше становлюсь, тем больше призраков прошлого навещает меня. Дело не в совести и не в сентиментальности, потому что чем дальше, тем больше во мне похуизма, циничности и полного равнодушия к эмоциональному фону других людей. Раньше мог имитировать, сейчас выходит так вяло, что я просто бросил это делать. Но не когда дело касается тебя. Тут, кажется, невозможно выстроить барьер не из бессонницы, которая обычно притупляет все ощущения; не из рациональности, которая много раз отводила меня от необдуманных поступков и последствий после.
Я много раз прокручивал в голове мысль, что ты, возможно, предчувствовала подобный исход событий. Нельзя играть в «я убью тебя» без последствий, если это всего лишь шутка. Вселенная не терпит пустоты, пусть она заключена в словах. Даже когда ты застряла в чертовой Англии, лишив нас обоих возможности развлекаться излюбленным способом, нет-нет да давала знать о том, что конец наступит лишь тогда, когда один из нас замолчит навсегда.
— Что ты будешь делать если я умру?
— Найду кого-нибудь похожего на тебя и начну всё заново.
— Самое романтичное признание в любви в моей жизни.
Я исполнил своё обещание только наполовину: начал всё заново, предварительно попытавшись всё закончить. И то процентов на десять, ограничившись незначительными деталями, не сумев даже избавиться от твоих вещей и квартиры, которая на данный момент служит мне крепостью и пристанищем. Может, и из-за этого я слишком часто думаю о тебе?
«Я хочу быть с тобой» Наутилосов как дурацкое пророчество, на которое никто не обратил внимание, потому что каждый был слишком занят собственной самонадеянностью и желанием обставить другого.
— Я сейчас в полной ванне. Уверена, ты бы не отказался от возможности утопить меня, но ты очень далеко, поэтому только представляй. Один-один, любимый.
Вечный счёт, игра на опережение. Ты была моим самым достойным соперником, и единственной женщиной, которую я когда-либо уважал. Но иногда мы оба заходили слишком далеко в попытках доказать своё превосходство. Нас обоих раздражала игра вничью, потому что я всегда и во всём должен быть первым, а тебя забавляло моё бешенство, если получалось меня обставить. Так острей. Будто недостаточно было постоянно оказываться под острым лезвием, нужно было ложиться под нож ещё и метафорически.
Любимый и любимая всегда звучали так иронично, что никто и никогда бы не подумал искать второе дно, совершенно лишенное иронии. Думаю, потому что в их голове не укладывалась мысль, что любовь может быть такой странной, вывернутой наизнанку, когда оба только и делают, что укалывают друг друга, выискивают слабые места и не прощают предательств, на которые сами себя и толкают. Я их понимаю, поэтому никогда не пытался переубедить.
Ты никогда не снилась мне мёртвой в отличии от других призраков прошлого. Не звала меня к себе, не тянула руки, не умоляла и не просила. В этом вся ты. Иногда мне снится последний момент, а иногда первый: твои скрещенные ноги, прищуренный взгляд и зажатая сигарета между пальцами. Рыжие волосы падают на глаза, ты постоянно их сдуваешь и смотришь на меня так долго и пристально, что мне почти стыдно.
— Они считают тебя чокнутым.
— А ты?
— Не знаю. А ты чокнутый?
Я сменил множество имён, не особо заморачиваясь над их запоминанием, звучанием или сочетанием с бессменной фамилией, которая прилипла ко мне благодаря тебе. Они были ширмой, маленькой прихотью и развлечением, а фамилия — чем-то постоянным, фундаментальным и настоящим. Они, кстати, до сих пор считают меня чокнутым отморозком и беспредельщиком. Я не оспариваю свою репутацию.
Знаю, что ты никогда не стала бы носить мою фамилию, потому что брак — не для таких как мы. Как и совместная жизнь, быт и прочая херня, от которой у меня по коже мороз. У нас даже полноценных отношений никогда не было. Все эти долбанутые официозы, танцы с бубном и «теперь мы пара» никогда нас не интересовали. Мы, кажется, были вместе с момента твоего появления в моей зарождающейся истории, когда ещё ничего не было, зато была ты: яркое рыжее пятно среди хаоса и непонимания. Ты помогла мне сориентироваться. Я помог тебе не сойти с ума ещё больше.
Твоя могила и это место — единственное, где я могу помнить о том, что в жизни железного и несгибаемого было что-то такое, что меня почти сломало и убило. И это что-то, как ни банально, — женщина.