У нас не было особенной встречи. Мы никогда не знакомились, никогда не пересекались взглядом в первый раз, никогда впервые не представлялись друг другу и никогда не занимались любовью. У нас ничего не было в первый раз, но вот последний раз точно был. Заключительный. Где нет нужды представляться, нет неловкости и точно знаешь, как повернутся события в последующем, в отличие от первой встречи. Никаких маниакальных «господи, как я выгляжу/ не ляпнул ли я чуши/ не кажется ли эта шутка очень уж тупой» и все в таком духе. Этим напичканы романы для искушенных и почти циничных [то есть почти для нас], но такого не было. Она была со мной всегда и всегда знала, где я, а где не я. Не нужно было ни подсказок, ни притворства – она всегда точно была уверена под какой из пивных стаканов спрятан шарик.

Я спал с ней всего несколько раз, но прекрасно помню и моменты скомканных прелюдий; и порванное алое/черное белье и обломанные ногти с темно-синим лаком – в первый и последний раз. И я помню, что последний раз был лишь агрессивной борьбой с элементами сексуального насилия, нежели полноценным половым актом, но если кончили оба – грех не посчитать это за победу.

Она была старше и младше меня одновременно и цеплялась за это так яростно в моменты споров, будто её мнение было для меня чем-то значимым. «Я старше, сукин ты сын, посмотри на меня и слушай!». «Иди к черту, ведь ты у нас старший, так и решай за нас обоих немедленно!».

Я сжег все её дневники, но прекрасно помню каждое слово в нем, каждое матерное слово о себе, о ней, о нас. Это вызывает улыбку, иногда отвращение, иногда припадки ярости, а иногда дикую ностальгию по этим матам её голосом, полным презрения к самой себе за слабость.

Она стала моим краеугольным камнем при недолговременных выборах: рыжая – к чертовой матери; слишком умная – к чертовой матери; с потрясающим чувством юмора – к чертовой матери. Все к чертовой матери, что хоть немного на нее похоже. И так четыре блядских года, хотя я спал с ней всего несколько раз, а воевал столько, что хватило бы на военные хроники, а не на сопливую любовную историю. Четыре ублюдочных года, не способных вместить количество мыслей, посвященных тому, что я сделал или мог бы сделать. Для нее. И тошнит раз за разом от одинаковых снов с этим блядским облупившимся темно-синим лаком на ногтях, когда она в последний раз была моей женщиной.

Я не хороню себя заживо, потому что у меня с эрекцией все в порядке и без виагры; мне не нужно топить себя в чувстве вины или еще каком дерьме – надоело. Я продолжаю жить, отсчитываю месяцы со дня нашего последнего «свидания», не считаю блондинок, брюнеток и хуй пойми каких еще и отчаянно борюсь с ублюдочными снами. Четыре года и еще четыре года и еще столько же. Я не планирую тебя забывать, рыжая, но, надеюсь, в аду тебе также тошно, как и мне здесь. Собственно, у меня будет возможность это проверить.