Я абсолютно, совершенно и до потери головы влюблена в эту осень.
Не помню раннего летнего утра, когда вставала в 5 и дрожала на крыльце дома, зато очень пронзительно ощущаю осеннее утро 8 часов, потому что еду на работу поздно, у меня нет первых уроков, успеваю потянуться под двумя теплыми одеялами, струсить с них и маму, и собаку, и кошку, позавтракать овсянкой, выпить чаю, позапихивать в сумку вообще все, из-за чего она становится неподъемная, напялить кроссовки под платье (спокойно, я переобуваюсь на месте) и ступить в осень.
Эти поздние трамвайные утра, когда все вокруг такое коричнево-желто-зеленое и пахучее, дождь смыл с тротуара всех бабушек с овощами и фруктами, всех тетенек с орехами и мужчин с чем вообще не понятно, а в наушниках у меня поет Васильев все свое самое последнее - "Пишу тебе из пасмурных краев, где дождь наполнил город до краев. / Пишу тебе из тех монастырей, в которых нет ни окон, ни дверей", "Нет никакой Москвы, никакого Рима, есть лишь одна Тайга и над ней Ярило, если Ярило нет, то тогда могила", иногда попадается Кровосток, что смешит, потому что через полчаса я войду в класс, пожелаю Доброго утра и начну "нравоучить" (" - а мы по вам уже соскучились! по вашим… нравоучениям…!" - кричат они мне посреди школьного двора после уроков), прохаживаясь, вздыхая и улыбаясь.
И домой ехать точно так же, заскакивая потом, выпрыгивая из промерзшей одежды и натягивая теплые тапочки и огромный свитер.
И все эти тонны нежности, проливающейся и выходящей за края, эти края смывающей, затопляющей, обжигающей.

Такая дышащая осень, такая легкая, теплая, нежная, что купаться бы в ней, закрывая глазки, ни о чем не думая. Это как еле-еле касаясь проводить подушечками пальцев по коже, трепетно, гладко, вечно.