Август для меня, что и февраль, месяц, который не предшествует и не следует.
А я могу проследить за тем, что толкает людей и вдохновляет, и меня всегда тянет от этого рассмеяться. С великой силой приходит великая ответственность, и как спрашивается изобрести атомную бомбу и никого никогда не убить, когда с первой наносекунды человечеству подписывается смертный приговор.
Но и громоздкие неловкие метафоры не то, в чем я сейчас нуждаюсь, в чем меня вынудили нуждаться.
После пробуждения сны склеиваются, будто кто-то монтирует старую пленку. Мои видения - не кинофильмы шестидесятых, они липкие и душные; в них проносятся хороводы лиц, но ни одно из них не то самое. По утрам я лежу в постели, задаюсь вопросом: и какое оно «то самое», до тех пор, пока это не становится невыносимой пыткой; и меня тошнит только от одной возможности, что это ты, что оно твое, и я вскакиваю с кровати с выступающим, запоздало, холодным потом, обещая себе никогда не «уподобляться».
В круговороте безумия мне нужна лишь какая-то капля рациональности, чтобы я могла за нее ухватиться, однако, и это роскошь на том полуслове где …
Не понимая о чем писала, пока курсор не замигал перед местоимением «ты», я не желала писать. К разуму, подобному твоему, мне было бы страшно прикоснуться, потому что словосочетание взятое запятыми абсолютно неуместно, неупотребимо в таком отношении. Но как неизбежна предсказанная катастрофа, это, продолжаясь, было бы неизбежно так же.
Слова не складываются, а если бы складывались, разрозненные строчки выписывались бы из томика Майкла Каннингема, все слова всегда у Каннингема. Кстати, невозможно подобрать прецедент, если подобное не случалось прежде, а я пыталась; теперь все хожу кругами, напоминая самой себе, уже сытую, акулу; ни приближаясь, ни отдаляясь, гадая, как скоро наскучит и наскучило ли тебе.