"Печальный детектив"
Знаете, только я ехала утром, слушала чудеса (о которых позже) и мысли протекали сквозь улицы, проносящиеся мимо. Думала, думала, для чего все, откуда, знакомая не перестает восклицать, что взрослая жизнь окунает ее в дерьмо, совершенно ей не нравится, совершенно ей больна и колюча, и я же не знаю, а правда ли? Неужели взрослая жизнь действительно такая?
И тут я беру эту книгу, проглатываю буквально за вечер, и фаталистически моргаю глазками - как же вовремя и как же цельно.
Тут реальная жизнь, с ее реальными сторонами. Зло? Так вы думали, оно далеко? Отнюдь. Зло вот оно, в соседнем дворе, доме, квартире, человеке, в вас самих.
Астафьев рассказывает много историй здесь, виданных глазами героя, и большинство из них наносит почти что ножевые раны - насильники, человек, совершивший только что несколько убийств и отвечающий, что да просто рожи не понравились, вот и убил, дети, умерщвленные родителями, которые так любили друг друга, жестокость окружающих. Все вот это.
Это же тоже жизнь, и она действительна. И что с ней делать? Как с ней быть? Как жить в ней?
Я еще понятия не имею о взрослости и о жизни, потому что у меня тут все готовенькое, потому что меня мама держит под крылышком и уговаривает учиться всю жизнь и всю жизнь писать научные работы, лишь бы я не взрослела, лишь бы не ступала моя ноженька в эту жизнь.
А я с таким противовесом и усилием хочу выйти, в эту жизнь выйти, свои силы в ней попробовать, разочароваться может, но только узнать что же там, в ней, как я смогу с этим справиться, какая я на самом деле, когда мне говорят мол как ты живешь-то вообще, все принимая так близко. А я еще не живу. Предвкушаю только, предвкушаю, предвкушаю.
Я отвлеклась.
Повесть отличная, легкая, несмотря на тематику и события.
Читать ее, срочно ее читать!
А на счет непостижимой русской души, так Астафьев прав же. Ну, кто, скажите мне, какие еще люди, будут волком смотреть, но выходя из транспорта, отдавать свой билетик вошедшему, только чтобы незнакомец этот сэкономил?
"Он понимал, что среди прочих непостижимых вещей и явлений ему предстоит постигнуть малодоступную, до конца никем еще не понятую и никем не объясненную штуковину, так называемый русский характер, приближенно к литературе и возвышенно говоря, русскую душу… Может быть, объяснит он в конце концов хотя бы самому себе: отчего русские люди извечно жалостливы к арестантам и зачастую равнодушны к себе, к соседу - инвалиду войны и труда? Готовы последний кусок отдать осужденному, костолому и кровопускателю, отобрать у милиции злостного, только что бушевавшего хулигана, коему заломили руки, и ненавидеть соквартиранта за то, что он забывает выключить свет в туалете, дойти в битве за свет до той степени неприязни, что могут не подать воды больному, не торкнуться в его комнату…"
"Ницше и Достоевский почти достали до гнилой утробы человечишки, до того места, где преет, зреет, набирается вони и отращивает клыки спрятавшийся под покровом тонкой человеческой кожи и модных одежд самый жуткий, сам себя пожирающий зверь. А на Руси Великой зверь в человеческом облике бывает не просто зверем, но звериной, и рождается он чаще всего покорностью, безответственностью, безалаберностью, желанием избранных, точнее, самих себя зачисливших в избранные, жить лучше, сытей ближних своих, выделиться среди них, выщелкнуться, но чаще всего - жить, будто вниз по речке плыть."
"Почему не от своих учителей, а у Ницше, Достоевского и прочих, давно опочивших товарищей, да и то почти тайком, надо узнавать о природе зла? В школе цветочки по лепесточкам разбирали, пестики, тычинки, кто чего и как опыляет, постигали, на экскурсиях бабочек истребляли, черемухи ломали и нюхали, девушкам песни пели, стихи читали. А он, мошенник, вор, бандит, насильник, садист, где-то вблизи, в чьем-то животе или в каком другом темном месте затаившись, сидел, терпеливо ждал своего часа, явившись на свет, пососал мамкиного теплого молока, поопрастывался в пеленки, походил в детсад, окончил школу, институт, университет ли, стал ученым, инженером, строителем, рабочим. Но все это в нем было не главное, поверху все. Под нейлоновой рубахой и цветными трусиками, под аттестатом зрелости, под бумагами, документами, родительскими и педагогическими наставлениями, под нормами морали ждало и готовилось к действию зло."
"Литература утверждает: прекрасная женщина частицами разбросана во многих женщинах, плохая и хитрая живет постоянно во всех. Ох уж эти литература! То соврет, то правду скажет. Подсказала бы вот людям, куда же это прекрасное, которого так много в девушках, девается в бабах?"
"… эту вселенскую, никем не понятую до конца и необъяснимую русскую жалость, которая на веки вечные сохраняет в живой плоти русского человека неугасимую жажду сострадания, стремления к добру, и в той же плоти, в "болезной" душе, в каком-то затемненном ее закоулке, таилось легковозбудимое, слепо вспыхивающее, разномысленное зло."
"Реальность, бытие всего сущего на земле, правда - сама земля, небо, лес, вода, радость, горе, слезы, смех, ты сам с кривыми и прямыми ногами, твои дети. Правда - самое естественное состояние человека, ее не выкинуть, не выстонать, не выплакать, хотя в любом крике, в любом стоне, песне, плаче она стонет, плачет, смеется, умирает и рождается, и даже когда ты привычно лжешь себе или другим - это тоже правда, и самый страшный убийца, вор, мордоворот, неумный начальник, хитрый и коварный командир - все-все это правда, порой неудобная, отвратительная. И когда завистник с рассудительностью вечного страдальца со стоном воскликнул: "Нет правды на земле, но нет ее и выше!" - он не притворялся, он говорил о высшей справедливости, о той правде, которую в муках осмысливают люди и в попытке достичь высоты ее срываются, погибают, разбивают свои личные судьбы и судьбы целых народов, но, как альпинисты, лезут и лезут по гибельно-отвесному камню. Постижение правды есть высочайшая цель человеческой жизни, и на пути к ней человек создает, не может не создавать ту правду, которая станет его лестницей, его путеводной звездой к высшему свету и созидающему разуму.
Но зэк, набегавший за полжизни срок на две жизни, молящийся о спасении души, - все же нехорошая правда, бессмысленная правда, и страшнее она лжи."
"Муж и жена. Мужчина и женщина. Сошлись. Живут. Хлеб жуют. Нужду и болезни превозмогают. Детей, а нынче вот дитя растят. Одного, но с большой натугой, пока вырастят, себя и его замают. Плутавшие по земле, среди множества себе подобных, он и она объединились по случаю судьбы или всемогущему закону жизни. Муж с женою. Женщина с мужчиной, совершенно не знавшие друг дуга, не подозревавшие даже о существовании живых пылинок, вращающихся вместе с Землею вокруг своей оси в непостижимо-громадном пространстве мироздания, соединились, вот чтоб стать родней родни, пережив родителей, самим испытать родительскую долю, продолжая себя и их.
Не самец и самка, по велению природы совокупляющиеся, чтобы продлиться в природе, а человек с человеком, соединенные для того, чтоб помочь друг другу и обществу, в котором они живут, усовершенствоваться, из сердца в сердце перелить кровь свою и вместе с кровью все, что в них есть хорошее. От родителей-то они были переданы друг дружке всяк со своей жизнью, привычками и характерами — и вот из разнородного сырья нужно создать строительный материал, слепить ячейку во многовековом здании под названием Семья, как бы вновь народиться на свет и, вместе дойдя до могилы, оторвать себя друг от дружки с неповторимым, никому не ведомым страданием и болью.
Экая великая загадка! На постижение ее убуханы тысячелетия, но, так же как и смерть, загадка семьи не понята, не разрешена. Династии, общества, империи обращались в прах, если в них начинала рушиться семья, если он и она блудили, не находя друг друга. Династии, общества, империи, не создавшие семьи или порушившие ее устои, начинали хвалиться достигнутым прогрессом, бряцать оружием; в династиях, империях, в обществах вместе с развалом семьи разваливалось согласие, зло начинало одолевать добро, земля разверзалась под ногами, чтобы поглотить сброд, уже безо всяких на то оснований именующий себя людьми.
Но в современном торопливом мире муж хочет получить жену в готовом виде, жена опять же хорошего, лучше бы — очень хорошего, идеального мужа. Современные остряки, сделавшие предметом осмеяния самое святое на земле — семейные узы, измерзавившие древнюю мудрость зубоскальством о плохой женщине, растворенной во всех хороших женах, надо полагать, ведают, что и хороший муж распространен во всех плохих мужчинах. Плохого мужика и плохую женщину зашить бы в мешок и утопить. Просто! Вот как бы до нее, до простоты той, доскрестись на утлом семейном корабле, шибко рассохшемся, побитом житейскими бурями, потерявшем надежную плавучесть.
«Муж и жена — одна сатана» — вот и вся мудрость, которую ведал Леонид об этом сложном предмете."