Знаешь, от сердца мало нужно: стучит. Раз за разом. Опять и опять.
Такая старая боль.
Я сняла с руки браслет, который носила два года. Я научилась не бояться быть одна, научилась не скучать наедине с собой. Удивительно, сколько времени мне потребовалось на это. Но сорванное детство, как и сорванный цветок, обратно не вернёшь. Гниёт, вянет, сохнет вместе с тобой. А в зеркале всё так же, только нельзя в глаза смотреть — по глазам сразу понятно, кто не добежал, кто сгорел, а из кого украли всё. Даже пустоту, ведь пустота приятна, прохладна. Пустотой можно обернуться, как защитной плёнкой, а когда веки гниют — это значит конец. Человек пропащий. Человека не вернуть. И так горько становится, невыносимо.
-Жить будешь?
Руки обнимают за талию, вытаскивают тебя из вынужденного анабиоза. И перед тобой лицо: живое, кричащее так, словно ты выиграла в лотерею, а он-приз.
-Буду.
Следовало давно сойти с рельс и успокоиться. Подождать, пока сердце снова застучит, а затем, если станет легче, заснуть.
Все мы-пропащие люди.
Бьёмся как чашки. Осколок за осколком, распадаемся, ломаемся. А кто собирать будет?
Если можно сбежать куда угодно, то стоит ли пытаться сбежать от самого себя? Удалить все города, в которых не приживётся душа. Стереть все океаны и моря, в которых не излечить душу. Люди всегда убегают друг от друга, но сейчас я хочу остаться.
Хочет ли остаться он?
Боюсь спрашивать. Там боль не моя, боль чужая, и трогать её я не имею права. Стыдно за молчание, будто украла цветок с чужой клумбы и поймали. Лишь губы кусать и в пол пялиться. А душа саднит. Душа ноет. Душа как пленник: отматывает срок за преступления, сделанные телом. Душа не хочет терять снова.
Надеюсь, мы просто были поняты без слов.
А за горизонтом растут мои любимые гладиолусы. И я тихо молюсь, чтобы из нас двоих тоже выросло хоть что-то красивое.
Недавно в моём сне моряки отбивали чечётку на волнах. Их воротники пахли солью, пахли морем, сырым песком и рифами-теми, что царапают ноги. А им было всё равно, пока глаза горели, пока можно было, пока море прощало, даря спокойствие, даря праздность.
Морякам все равно, морякам лишь бы берег рядом, лишь бы алкоголь по венам, лишь бы ноги сухие, и чтобы не штормило.
Нигде. Особенно внутри.
Мы сидели на краю утёса и соль щекотала кожу. Мы вглядывались туда, где чуть-чуть известно.
Моряки внизу пьяно спрашивали откуда мы.
А мы пытались нащупать остатки воспоминаний в мёртвом-мёртвом сознании. Я уже и не помню откуда взялись эти "мы".
Над морем развеялся туман и я проснулась.
Когда луна сменяется солнцем — это как выстрел. Паф. Ты убит. Твоё время просрочено. Забирай.
Как просто довести человека до безумия.
То, что мы там называли миром, медленно распадается, как кубики намокшего сахара.
Бывает, накатывает, как накатывают волны. И становится тоскливо, даже рифам, даже морякам.
Кричать от отчаяния, не имея возможности услышать собственное эхо, как доказательство, что ты жив.
Столько всего в этом молчаливом прощании со сном.
Снова пытаться закрыть глаза, но там уже ничего.
Только гладиолусы.