Как у Набокова; рутинный ритм, что сотрясает мир. Но сотрясает ли?
Этот город к полуночи вымирает, за исключением слишком редких прохожих и полупрозрачных силуэтов, проскальзывающих на периферии сознания. Супермаркеты светят мертвым бледно-желтым светом, машины рассеивают дорожную пыль жидкой латунью, огни в далеке, так же одиноки, что и фонарь перед домом, яркий, желтый. И от этого цвета уже тошнит. В тайне я радуюсь, что лунный свет все же белый.
Целостность нарушена. Или то, что казалось таковым никогда и не было целым. За кого себя принимаю, и за кого выдаю, они не примиримы. И я в последней стадии постоянного конфликта, разрываясь между. Нет целостности. Нет общности смыслов и образов. Как в лучшей бодлеровской традиции предсуществования. Только символы.
И я как мертвая рок-звезда в ванной. Ничего не делаю, но какого же чувство собственной важности. Чувство это похоже на некий мрачный нарциссизм человека, который никогда не любил того, кем является, но страстно и с претензией.