Кофеиновый мальчик с бумажной короной на голове указывает пройти дальше по забитому стульями коридору. С его руки свисает ужасающего вида игрушка — заляпанная бордовыми пятнами, синие вкрапления, две посторонние лапы, внедрённые в плюшевый организм не самым аккуратным способом. Скорбь ребёнка — не самый любопытный объект, она отражает вопрос, поставленный ребром, без примесей и фальши. Следуя в указанном принцем направлении, ловлю в самом конце коридора струящийся свет, к которому бесспорно примкнул погибший — свежевыкрашенную голубую раму обходят стороной, боясь дышать в сторону мерного, нескончаемого сияния. Тяжёлые душные шторы с отпечатками лет в складках объёмной грудой находятся на ковре, раскинувшись чуть ли не до порога гостиной, в которую мне предстояло войти. Анализ присутствующих начался сразу же, как только их оценивающий взгляд коснулся меня. Двадцать восемь человек, десять из которых дружно пробегают одну и ту же дистанцию от моих глаз до тщательно подобранной одежды. Мне предстояло пасть духом в четверть второго, а пока назначенный срок медленно взбирался по разворочённому хламом крыльцу, я бегло представляюсь присутствующим, являя собой полное внешнее соответствие ситуации. Несколько десятков глаз неотступно следовали за мной, желая впиться ещё сильнее, как только придёт время расколоться на несколько частей вместо собравшихся вместе лицемеров. Чёрный цвет с лихвой отхватил часть моего гардероба, а находящиеся здесь женщины, подруги и родственницы, едва ли привыкли менять лёгкие цветные платьица на нечто тяжеловесное и мрачное — надо же, воочию, синицы, штурмующие ворону, ты видел когда-нибудь что-то подобное, милый? Я улыбаюсь журнальным столикам, бесчисленному их множеству, но сразу же сминаю улыбку, как только чей-то пропитанный недовольством голос оповестил о точке обратного отсчёта. Смазанный нагнетанием на себя промежуток времени, мокрая от дождя трава, в которой утопали непривыкшие, бросающие удивлённые взгляды в сторону моей лёгкой походки. Могильные камни, далёкие группы деревьев, запах земли и света. Как парадоксально, что единственный по-настоящему живой здесь лишён дыхания. Серость его волос всасывается неугомонным ветром, наливающим пряди насыщенной чернью. Карие глаза с мутной радужкой преобразуются в насыщенный голубой. Кожа стягивается, лишаясь морщин — она сияет. Незнакомец обретает твои черты в привычной манере, во мгновение ока. Сигнал в виде лёгкого толчка локтём по спине. Всхлипывая, я прорезаю тишину потоком слёз, одновременно касаясь горла каждого присутствующего. Они не понимают, почему вместо настоящего имени, которому следует быть на губах, я кричу твоё.