Я хотела написать два поста: о радости людей и о Доме на Дереве. Теперь пишу один, все еще о Доме и теперь о грусти людей.
В воскресенье я ездила к Лизе на работу. А работает она, как все уже, наверное, догадались, в Доме на Дереве, мансарде на Покровке. Место очень уютное, не только потому, что там бесплатный чай и милый интерьер, но по большей части благодаря людям. Собравшись за традиционным five o’clock, мы не расходились до последнего, и все это время говорили об искусстве, жизни, работе, мечтах, и никакой пошлости. Мне настолько понравилась атмосфера этого места, что я впервые в жизни решила предпочесть его собственному дому на время выполнения домашнего задания.
И вот, я захожу внутрь с рюкзаком наперевес и приветливо машу Лизе, думая, что в ответ получу равносильную дозу радости. Но вместо этого Лиза молча подходит ко мне: «Сейчас буду рыдать у тебя на плече. Мы закрываемся через неделю.» Как?! Почему? Из-за чего? Ответ до неприличия простой: слишком большая арендная плата, из-за системы добровольных пожертвований нужная сумма набирается не всегда. Арендодатели просто решили, что Дом нерентабелен. Уже совсем скоро там будет лапшичная. Очень рентабельная, думаю.
Когда безвозвратно уходит в прошлое важная часть жизни, просто так вскинуть голову и идти дальше не получается. По сути, это простая смена декораций, но декораций, к которым душа уже прикипела. Так сложно заставить себя перестать прокручивать в голове самые приятные моменты. А когда самые умные говорят: «Не надо печалиться, вся жизнь впереди», эта самая жизнь представляется просто чередой подобных потерь.
Я сидела с ноутбуком и дошираком за столом и читала Овидия, но краем глаза видела, что происходит вокруг. Они играли на пианино, слушали пластинки с бодрыми мелодиями и даже танцевали. Но рано или поздно в их репликах, принявших вид шутливых, проскальзывали хотя бы намеки на грусть, которая охватила всех. Это я здесь всего лишь второй раз, а для них это место — без преувеличения дом.
Примерно то же я испытывала, когда узнала, что мой любимый лагерь переезжает на другую базу, а старую (лучше сказать: «родную» ;) отдают рабочим под жилье. Как только в голове всплывали образы этих грязных дядек, курящих в коридорах корпусов и просто опошляющих своим присутствием мои детские воспоминания, ком подступал к горлу. Это сравнение, к слову, не совсем равносильное, так как лагерь-то остался, а вот Дом на Дереве исчезает навсегда.
Спустя время грусть постепенно отступает, и все возвращается на круги своя. Но как же тяжело переносить лишения и расставания, бороться с пустотой внутри. Тяжело лечить болезни, единственное лекарство от которых — время.
