Это неимоверно и странно, но С. - убежище. Я даже объяснить этого не могу.
Но я сижу, мне плохо, ревностно, обидно и зло немного, и в секунду - С., вот он, "привет, как у тебя дела?", он как чувствует, я не знаю, когда у меня пик страдания, когда я ложусь головой на локти и вою, и он вот, сразу.
Наверное, когда плохо, надо думать об С., и вообще чаще о нем думать, лечиться им, потому что он - небольшая такая панацейка, подорожник, приложишь к ободранному мясу и он все витамины и полезные вещества отдает. Мы столько лет уже знакомы, и он когда-то давно сделал мне немножко больно, но это так по-детски было, что я за осень с этим справилась (не зря я осень поносила, каждый год в это время все в дерьмо превращается).
И вот он перерос уже во мне все привязанности, все тяги, все тросы, и стал одним таким антибиотиком, о котором можно думать и улыбаться, грезить перед сном и знать, что он тебе не приснится, что утром ты встанешь с легким сердцем.

У меня в детстве было много ночных кошмаров, но очень долго терзал один: снилось, что на меня падал бабушкин сервант. И вот это яростное ощущение того, что на тебя наваливается что-то огромное, необъятное, оно страшило даже наяву, и чтобы его отогнать, мне нужно было обеими руками ухватиться за уголки подушки, вот только тогда оно отступало.
Так вот, когда С. уезжал на все лето в США и у нас заканчивался период ежедневного присутствия в жизнях друг друга, мы очень долго разговаривали с ним, он со мной серьезной вещью поделился, а потом мы дурачились и как-то так договорились, что я назову подушку его полным именем.
С тех пор так подушку мою и зовут. Подушку. Уголки подушки. Его именем.
Я только сейчас это поняла, когда приравняла С. к лекарству.
Эти две вещи отгоняют от меня самые большие страхи, вот то необъятно-большое, что на меня валится, как лавина.

Можно мне рецепт, доктор? Как вы говорите? Две мысли про С. утром и вечером? В обязательном порядке? И долго, доктор? Ах, вы не заете… И я не знаю, доктор, не имею ни малейшего понятия, доктор…