У проруби, холодной зимой, когда за окном - 30, а то и все 35. Стоит сделать лишь шаг, утонув в этой зияющей пустоте, боль которой колышет лишь темная вода, промерзшая настолько, что 36,6 вмиг опустятся до нуля, оповестив каждого, что пора готовить прозекторский стол, но не для вскрытия. Всем ясна причина смерти, но не понятен мотив скоротечно потухшего огня, мотива этого самого шага, заставившего 36,6 умереть, кануть в Лету и замереть вечным холодом на дьявольски красивом лице, искаженном, разве что, ухмылкой. Только боль никуда не ушла, улыбается из-под льда и ехидно корчит рожи, проверяя на прочность мертвое тело, которое покачиваясь решает: осыпаться прахом или дать себе еще один шанс, возродившись Фениксом. И в третий раз боль насмешливо высунет кончик языка, выдернув практически с той самой грани, после которой она теряет свою монархическую власть. Там начинается суверенное государство, не подчиняющееся законам логики, бытия и Ее Величеству боли, которая продолжает насмешливо поглядывать сквозь толстый слой льда, то прикладывая к нему обезображенное личико, то просто упираясь в него холодным тельцем, из которого веет смрадом и могилой, такой же холодной, как и постель в середине января.