Душный майский воздух просачивается сквозь сетку на оконной раме. Я на балконе, в одной из десятка пар шерстяных носков и пижаме с линялыми вишенками. Уговорить папу найти большой военный бинокль было трудновато, но это разнообразило мой досуг. Луна казалась так близко, что можно было увидеть кратеры, и, если это действительно они отбрасывали тени, то должны быть просто невероятно гигантскими.
Пару лет назад спутник так же ярко светил отраженным светом на темном ночном небе, и снег хрустел под ногами.
- Тебя проводить?
- Нет.
- Я провожу.
Тогда многое было по-другому. Еще не было слепой ненависти и обиды, грабли застыли в своей траектории и еще не ударили по лицу, когда нога наступила на них. Это пьяное глупое чувство – желать добра чужому человеку и испытывать некое подобие счастья, просто молча идя за ним.
- Ты только посмотри на небо! Когда еще будут такие звезды?
Над нашими головами будто бы рассыпались серебряные блестки, так четко и хорошо было видно их. Холод не позволял стоять на одном месте, но я остановилась.
- Вон там полярная звезда. Ну, Большую Медведицу все знают, а вот и Малая. Видишь три звезды на одной линии? Это Пояс Ориона, осенью его все же лучше видно, - я показывала пальцем в небо, восторженно комментируя его.
Вряд ли она меня слушала. Она никогда не слушала меня, и, конечно, не остановилась просто поднять голову вверх. Единственное, что ее интересовало когда-либо во мне – дурацкие выходки и шутки, которые и существовали для того, чтобы привлечь ее внимание. Можно было просто толкнуть ее в снег, но тогда момент навсегда будет упущен. Фонари горели через один, прохожие будто бы исчезли, и этот величественный купол там, наверху – редкость для романтика. «Сейчас сказать? Нет, она не в том настроении. А когда? Не могу же я вечно ждать у моря погоды, давай сейчас. Давай. Что бы ни случилось потом. Давай. СЕЙЧАС».
- Знаешь что?
- Что? – она резко повернулась, рыбьи глаза сверкали бликами от света фонаря. Неожиданность застала меня врасплох, вдруг стало душно, а все слова как бы забылись.
- Ничего, - ответила я. Миг потерян, но мне не было так уж жаль, в глубине души я знала, что все равно не смогу, - Тут близко, сама дойдешь. Я домой.
Она еще немного смотрела мне вслед, но я знала, что она думает. «Больной» - буквально слышалось мне. Это всегда говорилось со снисходительным смешком, что-де взять. Ниже меня сантиметров на 15-20, она всегда смотрела сверху вниз. Отчего-то уже тогда после любой ее реплики я чувствовала, будто наелась бычков от сигарет – неприятный осадок мог не проходить днями. Мы влюбляемся в тех, кого, как нам кажется, заслуживаем. Разве я заслуживала такого человека? При всем самоуничижении мне казалось, что стою хотя бы того, чтобы меня не били. Хотя бы не так часто. Но было и то, ради чего можно было терпеть и это, и холодное безразличие, и насмешки. Глупое пьяное чувство, что я, наконец, на своем месте. Когда она была в хорошем настроении, то клала голову мне на колени или на плечо – даже тонкокостные плечи казались тогда шире, брала своей маленькой, почти детской ладонью мою длинную лягушачью руку, мне было здорово быть немного значительнее. Она обращалась ко мне глаголами без окончания на «а», это не могло быть просто так. С К. никогда не было такого. Все намекали, что в нашей «паре» я принцесса, а не рыцарь. «Ты больной идиот» - сказала бы А., прочти эти строки.
На обратном пути я додумывала десятки вариантов развития событий и ее ответов. Как могло бы быть, если это была бы книга или фильм. Но, чего и следовало ожидать, не воплотился в жизнь ни один из них. «Почему ты так удивилась, когда все узнала? Ты ведь догадывалась. Но тебе было выгодно держать меня в напряжении. Друг, который всегда готов служить. Слишком больной и неполноценный, чтобы полюбить его, слишком забавный, чтобы резко отказать. Но уж как есть, и я знаю, что такое «френдзона», езди на шее у кого-нибудь другого. У тебя полно таких, а я больше не позволю жрать и топтать меня изнутри. Пусть тебя когда-нибудь размажут также, не думай, мне нет дела до этого, но Вселенная должна же быть справедливой».
Я сняла бинокль. Без него луна вполне себе обычная, а звезды и вовсе повисли бледными нечеткими кружками. Но когда-нибудь они будут гореть ярко. Я буду показывать созвездия тому, кому не будет все равно. Мы будем неполноценными, больными, уродами всем назло; нас никто не любит, и мы не любим себя, и наверняка поссоримся из-за спора у кого самооценка ниже. Но сидя рядом, мы будем чувствовать себя собой, без притворств и ролей, и с правом быть неидеальными. Нам будет удивительно, что есть кто-то, способный полюбить нас, и, смотря друг на друга, мы будем без конца поражаться этому факту и смеяться. На этом месте я просыпаюсь И не проснемся еще очень долго. Грабли застыли. Они больше не ударят.