Я пролила кофе на страницу блокнота, и господин Лектер, которого я так старательно штриховала, расплылся. Совсем распустился, делает, что хочет. Считает, что ему всё можно. А что можно обычному человеку? Я вот не люблю обниматься. Н. говорит мне:

—перестань быть социопатом

—социопатия - это тяжёлое психическое заболевание. социопатов почти нет.

—тогда не будь социофобом.

—социофобия - это тоже тяжёлое психологическое заболевание. это почти.

Но я же не социофоб. Я же умею находить тестики и проходить их с результатом 30 из 100 и вердиктом "У вас умеренная социофобия". Ох нет. Теперь 39. И совет "если количество баллов более 28 - настоятельно рекомендуем Вам обсудить результат со специалистом". Обожаю тесты. Обожаю проверять себя: удержусь ли от самообмана или нет? Сколько раз я позволю себе сказать нет? Ещё двенадцать? Или двадцать один? И когда это прекратится? Когда всё прекратится. Когда я исправлю себя. Я это понимаю. В том дело, что я всё понимаю. Единственное, чего я жду (кого) - это Джонатана. Но я часто забываю, что Джонатана нет. Как-то недавно С. спросил:

—торт? ты что, правда хочешь торт?

—да. хочу кошку, серые колготки в горошек и шоколадный торт.

Вот он. Список на всю оставшуюся жизнь. Я, конечно, никому не скажу, что хочу чистые без грязи улицы, мокрые тротуары, твидовое пальто и реального Джонатана. Как-то Джонатан объединяет весь этот балаган под вывеской "Некроз воображения. Курсы для начинающих ампутаторов". Кое-что мне бы действительно хотелось вырезать из головы. К примеру, снести ту комнатушку, в которой сложены книги по теологии, теории религии, моральному воспитанию, воспитанию вообще. Другой зал с трудами Ницше о сверхчеловеке, с Кафкой о разлагающемся человеке, с Сартром о… он вообще о людях писал или о призраках? Ещё библиотеку с работами по психологии, и тут же флешка с восемью гигабайтами "Ганнибала". Мне ничего это не нужно. С радостью вынесла бы этот хлам. Но некуда. Джонатана-то нет. Греттель написала мне: "ты слишком много думаешь". И вот здесь часы остановились. Я даже перестала считать собственные вдохи и выдохи, когда прочитала эту фразу. Это звучит, как патология. Слово патология мне неприятно. Как и те комнаты. Пыльные такие. У меня, конечно, нет аллергии на пыль. Но есть аллергия на собственные заскоки. Я терпеть это не могу. Когда начинаю думать о том, что что-то понимаю. Что что-то знаю точно. Что в чём-то уверена. Тогда мне начинает казаться, что Сартр насильно поднёс к моим глазам свои очки и в ухо своим шепелявым голосом " tu vois. ne se trompe pas! "

Н. тоже думает, что я слишком часто заскакиваю за ограждающие жёлтые ленточки. Она меня слушает, внимательно, когда я говорю о том, что боюсь за Грэма. О том, что Раст Коул - одно из возможных будущих Уилла. Кстати, самый удачный вариант. Но Н. не трясётся из-за всей теологическо-моральной чепухи. Ей это не нужно. Она учит историю и читает "Войну и мир". Никто не занимается тем, чем я занимаюсь. Никто не думает о том, что выбора между адвокатской канторкой на первом этаже пятиэтажки и какой-нибудь засаленной хим. лаборатории в агенстве судмедэкспертизы у меня вообще-то нет. Выбор - это когда есть преимущества. Что-то я не вижу их. Линзы что ли заказать? Никому не нужно знание о том, что такое Чайник Рассела. Никто не интересуется тем, что такое диабетическая кома. Иногда я думаю, что у меня слишком много времени. Чем больше я пытаюсь сократить его, заняв химией и литературой, тем хуже у меня получается это.

Быть агностиком в шестнадцать лет - это такое болото, такая трясина. Это тяжело, как "Правда о Пайкрафте."

Для тех немногих, кому я задолжала письма: терпите. Я знаю, что следует поторопиться. Я потороплюсь.