Ее снова захлестнуло чувство раскаленной ненависти к себе. Все, к чему она прикасалась, рушилось, даже постройки в песочнице, о которых он, шутя, упомянул.
Когда парень повернулся к двери и уже нажал на ручку, животный страх заставил все ее тело трястись от ужаса: если бы он тогда ушел, девушка себе не простила. Однако слова были сказаны, хотя и были неправдой, единственным, о чем она солгала за все время. Почувствовав, как его сотрясает ярость, девушка вжалась в его грудь, словно пытаясь превратить его в камень без каких-либо землетрясений. Но это было некоторое время назад.
Сейчас трясло девушку. Содрогания звучали на 1000 децибел, по крайней мере, для нее. Ей казалось, что они добрались даже до зрения: картинка резко перемещалась из стороны в сторону.
Как же она себя ненавидела. Такого человека следовало бы предать огню или отправить на гильотину. Неужели нельзя не причинять столько боли близким людям?..
Пальцы молодого человека пробежались по ее запястьям, остановившись на кисти, а вернее, на скрюченных пальцах, чьи ногти впивались в ее голову, а пока он не стал их оттаскивать, она даже не осознавала этого. Только применив силу ему удалось отцепить их и отпустить ее руки по швам.
Маятник ненависти вернулся к ней, и пальцы вновь непроизвольно сжались в кулаки, впиваясь в кожу ладоней. Он схватил их и стал разжимать - не сказала бы, что это было легко, ненавидящая упрямо сопротивлялась.
Но схватив распрямленные наконец ладони, он прижал их к своему лицу:
- Если хочешь делать больно, делай мне. Давай. Сжимай.