В далекие времена это было полностью про меня. Мне еще нравились живые парни, а не идеализированный абстрактный пантеон музыкантов и книжных героев, я еще не знала К., хотела быть мальчиком. Однажды мне сказали, что я похожа на гея. Недавно я спросила этого человека повторно, похожа ли я теперь, когда отрастила волосы и надела платье. В ответ мне было сказано:
- Теперь еще больше.
- Да почему? - негодовала я. Хотя теперь меня не обременяет женское тело, и я не сожалею, что родилась под своим именем, а не под именем "Алексей", как хотел папа. Знаете ли, абсолютно все равно кем быть, если не хочешь быть вообще.
- Ну, не знаю… Голос, манеры.
Видимо это не лечится. Моя тян во времена больницы невзначай бросила, мол, "сразу поняла: что-то со мной не так".
"Ты засыпаешь и проваливаешься в один из своих странных снов. В этом сне нет больше журнала “Космополитан”, и коктейля “Космополитан”, и каблуков, и пилочек для ногтей, и завитых ресниц, и подсчёта калорий, и удушливой второй кожи капроновых колготок. А есть только заброшенные игровые площадки, стоящие оазисом из асфальта, лебеды и ржавых качелей посреди уродливых бетонных многоэтажек, и группа мальчиков-подростков в потрёпанных ветровках, бредущих посреди этой серости.
Ты не помнишь точно, когда ты услышала слово «пидор», но, наверняка, это было ещё в младшей школе (если не ещё раньше). Это был период открытия новых интересных слов, и ты, уже предвкушая что-то горячее, спросила подругу, что оно значит, а она охотно тебе рассказала. Вас разделяли при этом телефонные трубки, но вы обе перешли на сдавленный шёпот, понимая, насколько пикантную тему вы сейчас обсуждаете.
Ты засыпаешь, и тебе снятся мальчики с пшеничными волосами, белой кожей, созвездием родинок на спине, выпирающими ключицами, клубничными губами. Они бегают, кричат, жуют жвачку, скучают на уроке, случайно измазываются чернилами, спорят, плачут, дерутся. Они ещё не знают. Так же, как и ты.
Лет в 12 или 13, запершись в ванной комнате, ты втихаря читаешь дешёвые бульварные газетки, пока не натыкаешься на ЭТО, и оно не пробивает тебя насквозь, как заряд молнии, как удар копьём, как выстрел из дробовика в грудь: чёрно-белая фотография двух целующихся мужчин. Целующихся страстно, искренне, жадно, потому что им не надо строить из себя идеальную парочку, про которую снимут голливудский фильм, где он дарит ей розу - а потом они ругаются и расходятся - а потом сходятся будто невзначай - и он целует её - а она задирает вверх ножку в туфельке, как знак невероятного счастья и свершения всех её девичьих мечт. И под такое не стыдно будет взять свою девушку за плечи в кинотеатре и поцеловать её - но так уже родились вы - поэтому кому это вообще интересно?
Тебе снятся подростки с прозрачной кожей, вздувающимися венами на руках, серыми глазами с прожилками, изломанными запястьями, ямочками на подбородке, губами такими полными, что они кажутся вывернутыми наружу, как будто над верхней губой кто-то кистью с белой краской обрисовал безупречную форму лука. Они уже не так громко смеются и кричат. Их взгляды поникли, они стали скрытными. Теперь им нравится прятаться от всех на пустыре за домами. Там, за испещрёнными ругательствами бетонными плитами, можно говорить о ерунде, или молчать, или добавлять от себя маркером к ругательствам сопутствующие иллюстрации. Они чувствуют себя объединёнными общей тайной, как тогда, в детстве, когда они резали себе в кровь ладони и, сцепив их, в чём-то – уже неважно, в чём – торжественно клялись.
Лет в 16, читая в журнале для девочек тупые анкетки с вопросами "кем бы ты была, если бы ты была мужчиной?" и ответами других девочек в стиле "я бы была джонне деппе!", искренне пожимала плечами, настолько очевидным был ответ: если бы я была мужчиной, я была бы геем. И ты знаешь, что это вообще единственное, ради чего стоило бы хоть на месяц, хоть на день побыть мужчиной: голубые парни.
Тебя снятся парни с русыми чёлками, взглядом карих глаз, зафиксированном на неподвижной точке где-то там, вдалеке, куда ты не сможешь всмотреться, как бы не старалась, потому что ты не одна из них; с миндалевидными голубыми глазами, с загнутыми ресницами (зачем? зачем тебе эти ресницы?), с тёмными бровями вразлёт. Худые и бледные, лица изрезаны подростковыми драмами, они уже обо всём догадываются, или знают наверняка. Их мир никогда не будет таким, как прежде; но они не знают, что таким, как прежде, никогда не будет и небольшая кукольная вселенная некоторых девочек, которые, проплывая мимо в большом мыльном пузыре, затаив дыхание, стараясь не шелестеть юбками и не звенеть браслетами, жадно наблюдают за ними. К чему теперь эти юбки и браслеты?
Это вовсе не руководство к действию. Это описание печального пути девушки-гёрлфага. Это крест, который тебе предстоит нести всю жизнь, вне зависимости от того, будут ли у тебя когда-нибудь семья и дети. Для кого-то это крест, украшенный глиттером и стразами, политый слезами единорогов, за которым развевается радужный флаг. А для кого-то это крест, вбитый в ту самую игровую площадку, где два голубоглазых мальчика в синих ветровках случайно коснулись друг друга запястьями и посмотрели друг другу в глаза, уже зная, что они там увидят. Крест, нарисованный мелом за грязными гаражами за школой, где, вместо урока английского, четырнадцатилетним мальчиком с ореховыми глазами и родинкой на щеке, была выкурена его первая сигарета. Мир остановился в тот момент, когда его лучший друг и наставник поднёс зажигалку к его лицу – лишь две пары сцепившихся неотрывно глаз, сигарета и неровное пламя между ними. Крест, как ожидание грозы повисший над футбольным полем, где у мальчика с кошачьими глазами неожиданно похолодело всё внутри лишь оттого, что вратарь, пацан из соседнего подъезда, в разгар игры решил снять свитер.
Пожалуйста, не повторяйте этих ошибок, а то будете как я, лежа в три часа ночи на диване в доме друзей и сотрясаясь в конвульсиях после очередного "лучшего концерта в жизни", рассказывать приличным гетеросексуальным людям о том, как "пидоры сломали всю жизнь".
Мальчики доходят до конца площадки и растворяются в сером низком небе их бетонной окраины, оставляя у тебя только смутное ощущение чего-то неуловимо-прекрасного и несбыточного. Ты просыпаешься." - [x]
Да и черт с ним, не бьют - и слава Сатане.