У стадных животных есть такой инстинкт: больная особь, жить которой осталось недолго, уходит от подальше от «своих», чтобы не заразить потомство, и чтобы другие особи не помогли ей отойти к праотцам. Естественный отбор вносит свою лепту.
В конце концов, я долго сидела в одиночестве на кухне, не вынося даже телевизора. Казалось люди, которых там показывают, находятся в одном помещении со мной. Мне хотелось отгородиться ото всех, «сжечь мосты», как поют в песнях, избавиться от старых долгов. План был выработан, таблетки заготовлены. Последним пунктом было – объясниться с К.
И я рассказала ей. Про самоненависть, про пищевые расстройства, про самые мерзкие стороны моего характера. Я старалась писать хладнокровно и без эмоций, но вся суть этого крика души проглядывала межу строк. «Посмотри на меня, я ужасна? Я пугаю тебя? Тогда уходи. Оставьте меня одну!». Мне было все равно, что она сделает с полученной информацией. Пусть расскажет всем, как я блюю в туалете и что лежала в психиатрии. Чем больше людей отвернутся от меня – тем свободней станет дышаться, больше не придется отыгрывать идеального человека; больше не будет долгого подбора одежды, чтобы не ударить в грязь лицом, больше не будет «нет, я правда не худею», я буду гадкой, по-настоящему отвратительной.
Она ничего не писала в ответ. Молчание хуже любой критики. Уязвленное достоинство пылало, конец нашей дружбы не мог быть таким. Пол ночи я не могла уснуть: перед глазами стояла К., волки, овцы, таблетки… Следующим днем я пошла к ней, завершить начатое вчера. «Не удивлюсь, если она не откроет. Как обычно это делает. Я все еще помню, когда испекла печенье и полтора часа простояла под дверью, пройдя через весь город в дождь и слякоть, пока кто-то просто-напросто спал. Но на этот раз она имеет полное право не открывать, я и сама не открыла бы…». Дверь скрипнула, отворилась и едва не закрылась снова.
- Стой, я это…
Не продумать речь было очень опрометчиво, и теперь мы стояли в полном молчании, потупив глаза.
- Вчера я хотела сказать совсем не то. Я тебя не бросаю. Я не хочу тебя бросать. Но я со своими загонами не заслуживаю такого друга как ты. Ты очень хороший человек. А я только и делаю, что ною!
- Хороший человек, которого все бросают.
- Я тебя не брошу! – эхо раскатилось по подъезду, а я успела заменить некоторую нелогичность своих слов. Передо мной стоял человек, который знал все мои тайны и все равно их не выдал. Который готов помочь даже во вред себе. Который не испугался.
Мы обнялись, К. плакала.
- Прости меня, - сказала я ей в плечо, - Мирись, мирись, мирись! И больше не дерись!
- Все будет хорошо… когда-нибудь. Мы справимся… - она подняла на меня красные глаза. За меня еще никогда так не переживали чужие люди.
Для меня дико переживать за другого человека. Я из тех, что пройдут мимо со словами: «поможет кто-нибудь другой». Я не верю в бескорыстие и искреннее сострадание, параноидальные нотки характера у меня в отца. «Все лгут, пока не докажут обратное». Но я смотрела на К. и не могла поверить. Ей было бы лучше с кем-то более жизнерадостным.
Я шла домой и пела вслух, мне нравилось шокировать прохожих. Чувство тяжести и вины по-прежнему сдавливало мое нутро.