я не знаю, почему именно за этим столом на меня нападают писателькие порывы, но результат есть, да!

Расскажу я вам историю. Да только уже назавтра весь город ее будет мусолить. Причем с приукрасами и такими подробностями, что, слушай я их, ни за что бы не позволил такую лапшу на уши вешать. В таком захолустье, как наш Стоундрайв, пропажу воды в колодце будут относить к гневу Иисусову, а если что посерьезней – то и землянки рыть начнут. Эх, да что тут говорить! Уже представляю, что утречком твориться будет. Да только увижу ли я все это.

Началась моя история в далекие годы, когда только с фронта приехал. Помню, как моя Керри встречать меня бежала. Кричит что-то, плачет. А я контуженным вернулся, слышу туго, навстречу иду и руками как полоумный машу, а слезы так и катятся. Тогда впервые за войну плакал. Некогда было слезы лить. А потом вдоволь напроливался. Ох, Керри…

Три года прошло с нашей победы. Тогда это в первый раз случилось. Мы с Керри обвенчались в Нью-Вудленде, местную то церквушку так и не достроили. У меня кой какая земля была, от тетки досталась, да и Керри с приданным была. Так что прикупили мы с десяток кур и стали обживаться. Несладко ей пришлось, моей Керри. Меня года два кошмары донимали, война из головы не уходила. Постель мочил по четыре раза на неделе, а сколько раз голос во сне срывал – со счету сбился. Малышка моя ничего, держалась. Ночи не спала, баюкала меня, как маленького.

Все это чертова луна. И собака наша. Все с них началось и слетело в безумие.

Мы с Керри сидели на крыльце и попивали лимонад. Была ночь накануне Дня Независимости, сверчки орали как безумные, и луна освещала задний двор. Большая и розовая. Никогда такой странной не видел. Керри тогда сказала, что это с воздухом что-то. От этого луна цвет поменяла. Я как раз потянулся за графином со льдом, когда Роджер завыл.

Пса мне Джим подарил, когда я с фронта вернулся. Здоровенного, как кабана, и лохматого. Несмотря на грозный вид, Роджер был милее болонки, так что толку от него мало было. Но люди его боялись и не лезли куда не надо.

Рука дернулась, графин брызнул на ступени, окатив ноги липким лимонадом. Керри взвизгнула от испуга, да и я не на шутку струхнул. От пса ни звука не добьешься неделями, а тут такая хреновина. Суеверным меня назвать трудно, но от воя Роджера стало не по себе. Он был таким жутким и хриплым, что Керри еще сильнее ко мне прижалась. Так мы и сидели в осколках от графина, облитые лимонадом, и слушали завывания сторожевой собаки.

Вой утих так же внезапно, как и начался.

В ту ночь я глаз не сомкнул, все в ушах завывания Роджера стояли. И война. Вспоминал окопы, грязь, вонь немытых тел, экскрементов, валяющихся внутренностей. Как бежал, вцепившись в винтовку, как вокруг падали люди, как впереди поднялась земля…

Из забытья меня вывел крик Керри. Дурное предчувствие еще с ночи осталось, так что я пулей к ней помчался. Она стояла в дверях курятника, привалившись к косяку, и закрывала лицо руками. Рядом лежала миска с остатками корма.

Все куры были передушены.