Меня очень досадует то, что прежние чувства, что обычно вздымала во мне весна, то безумное желание снюхать каждый клочок воздуха, та одержимость жизнью и влагой на улицах, та необходимость постоянно нести себя к кому-нибудь - все это пропало к чертям. Я в упор не узнаю себя - пытаюсь включить верную музыку и подтолкнуть себя к верному чувству, но я - отныне не я, я - кусок плоти, слоняющийся по любимым местам и пытающийся привести себя в чувство. Я не просиживаю последние уроки в ванной комнате белобрысого парня из школы, не убиваю вечера, вытянув ноги с чьей-то пропахшей древесиной и пылью (такой, знаете, особой пылью, оккупировавшей комнату в солнечные дни, легкой и карамельной) лоджии. Зато от гормонального обострения хоть прячься в чулан и сиди там до более-менее адекватной ситуации на улице, дабы не бросаться на каждого прохожего. Наверное, среди прочих это гордо именуется взрослением, но для меня подобное - чуть ли не первые всполохи Армагеддона, конец всего, ширящаяся со временем черная дыра во мне. Душа сходит на ноль; тело и его дрянная физиология затмевает все на свете.

Выходя в школу, я пытаюсь вдохнуть в себя целый мир, пытаюсь вдохнуть так, как было бы это проделано в последний раз, поднимаю глаза к небу цвета асфальта и местами - цвета собственных глаз, пытаясь вообразить себя по ту сторону горизонта. Но ничего не выходит, я ускоряю шаг, чтобы отвлечь себя от стыда; мне стыдно, мне невозможно стыдно за нерасторопность собственной души.