Моя бесцветная юность прошла мимо в этих четырех стенах; хотя нет, постойте, едва ли прошла: на миг лишь мне показалось землистого цвета скорбное лицо женщины - и скрылось.
Кажется, именно такой мне и представлялась собственная юность. Угрюмая, потерянная женщина с дряблой кожей и глазами, затянутыми поволокой. Блеклое, вымученное отрочество.
Первые руки, увиденные мною - свои собственные. И тогда я твердо решил - эти руки не спасут никого, включая меня самого. Каждый вечер я вытягивал перед собою дрожащие кисти и упрямо твердил себе: "Гляди. Это руки человека. Руки человека, что не спасут никого." В итоге я их потерял.
Слух я потерял еще в ранние подростковые годы. Мне велели слушаться сердца, на свою беду, я его услышал - и сразу же оглох. Если бы наши сердца умели петь, будьте уверены, через пару минут горожан с вывернутыми наизнанку ушами бы лопатами сгребали в госпитали. Каждое действо имеет пренеприятнейшее свойство доходить в своем проявлении до апогея; скука, являясь, по сути, эмоцией довольно безобидной, начала приносить мне мучительную душевную боль. Бессмысленные действия, коим мне суждено было подарить свою жизнь, срослись в ужасающую вереницу, в ужасающую какофонию. Взгляд мой потускнел еще раньше; зима за окном, напоминающая сероводородную кашу, стала привычным фоном. Страх и отсутствие смысла обагряли все, что стоило задеть мне хотя бы краем радужки. Я был безумно сдавлен, я метался под неусыпным контролем Страха. Кардинал Страх, фельдмаршал Страх; страх обуял мое сердце и прочно укоренился в нем. Страх, заставляющий мысли в голове вытянуться стрункой и маршировать под его бдительным надзором. Пари я проиграл заведомо: юность ободрала меня, но в конце концов выплюнула в жизнь, беспомощным, жалким, скулящим.
Яд, отравивший двадцать первый век, холера, петля, накинутая на буйную голову двадцатого, короткое замыкание, разящее прямо в сердце - не революции, не бунты, не падение рождаемости. Истинным недугом, подкосившим двухтысячные, станет бессмысленная, серая, блеклая жизнь, обведенная по шаблону и пущенная в оборот. Да здравствует затхлый быт! Задохнуться рутиной! Потонуть в череде бесцельных движений! Падем же в облачении клерков прямо на рабочих местах во имя Отечества, во имя всех нерожденных детей и разбитых сердец, во имя Юпитера, Галактики и прочего говна! Никто не запомнит тебя за твои мысли, говорите? Никто не запомнит нас даже за них. Наше поколение будет задавлено в самую глубь временной воронки; нас априори не будут помнить.