06-09-2012
Люди, призывающие меня открыть для себя прекрасные стороны в происходящем, вызывают у меня лишь отвращение, я дичусь их, таких властных, горящих и вознамерившихся непременно перекроить всю мою субтильную шкурку. Ведь я лишен всего, но я не лишен выбора в том, под каким углом смотреть на собственные лишения.
Чем длиннее темные нити, коими я так люблю опутывать практически все, чему не посчастливилось попасть в поле моего зрения, тем светлее руки, которыми я мысленно обвиваю самое прекрасное; тьма в моей комнате раздулась до неимоверной величины, чуть ли не превратившись во вселенский гул, но тем ярче были светлячки, засыпающие меж складок моего пододеяльника в самые лютые дни.
Всегда и всюду отдавал я себе отчет в том, что слово в опытном обращении - мощнейшее орудие, хлыст, слова доводили мое слабое сердце до состояния неописуемого восторга. Я возлюбил их с детства: уже в пять лет я зачитывался до изнеможения, слова обуяли все мое существо. Они отдавались мне полностью, по слову на ладонь: и я мог жонглировать ими, мог ранить ими и довести до слез, а мог и указать на крохотную веревочную лестницу, ведущую к спасению. Книги, выстроенные на магазинной витрине, вселяли в меня необыкновенную радость; да и писал я в сто раз лучше, чем говорил, слова, отданные воздуху, были полны несовершенства.
Но так, разумеется, не могло продолжаться вечно: сентябрьским вечером, разрываемый напополам, я не мог шелохнуться от терзаний каждой моей клетки, я испытал настоящую боль, но на словах совершенно не мог ее выразить, вероятно, она просто не могла упаковаться в такие простые формы. Каждое собственное слово было омерзительно и вульгарно, поло и пусто.
Проснувшись на утро во влажной квартире, я пролистал все книги. Как я и ожидал, ни одного слова, сплошные белые листы. Взглянул на стену, исписанную прежде до черноты - пусто! Пустые белые клочки бумаги.
Ни в одном закоулке души я не мог подобрать слово, похожее на ту боль, во мне гулял ветер. Слова оставили меня, выбросившись в окно, оставив меня пустым, жалким, собирающим портфель.
Мой путь пролегал мимо стадиона, солнце растеклось по лугу, крошки залегли в волосах кареглазой девочки лет пяти, мчащейся мне навстречу. Я желал бы упасть замертво, чтобы моим последним воспоминанием остался именно ее радостный бег, отпечатанный в диафильме, что позже люди вынут из черного ящика моей головы с припиской "лучшего я все равно бы не увидел".