26 июня 1926 г.
Никогда не вела дневники и, скорее всего, вести больше не буду. Мне не зачем хранить воспоминания жалкого существования в Моррисе, как, в принципе, и не зачем переносить на бумагу то, что я собралась написать. Но я все равно делаю это, не знаю зачем, правда. Может быть, не хочу забывать этот небольшой отрезок своей настоящей жизни (жизни, не существования). А может быть, просто боюсь, что с годами все те мельчайшие детали воспоминаний, за которые я так часто цепляюсь, сотрутся из моей памяти, и я окончательно потеряю смысл всего моего существования. Ведь единственное, что до сих пор держит меня на этой земле – это воспоминания. О семье, о Питере, о днях, когда солнце могло меня радовать, а вампиры являлись простым мифом, о Софи, и даже о родном отце. В последнее
время образы затерялись в уголках моего сознания, и я понимаю, что многие лица теперь не так отчетливо вспоминаются мне. Именно поэтому и решила написать сюда всё. Хотя, сказать честно, я бы не хотела ни с кем делиться этим. Даже с листком бумаги.
14 августа 1466 г.
Этот день обещал быть интересным. Не знаю, почему я так подумала, когда в очередной раз проснулась рядом с Софи, но внутри у меня было не спокойно, а сама я до сих пор оставалась под впечатлением от чудесного сна, из объятий которого мне совсем не хотелось вырываться. Нас ждал важный день, ведь ровно неделю назад одной из наших сестер (всего в семье Бартли было 5 дочерей и 7 сыновей) сделал предложение руки и сердца богатый и хорошо известный в нашем городке граф Брэдгауэр. Она радовалась такому повороту событий, а мы с Софи, в ответ на её восхищенные возгласы, лишь слабо улыбнулись, поскольку знали, что этот старый хрыч (ему было 38 лет) обрюхатил половину нашего городка и что жениться он на нашей уже беременной Доре только из-за её приданного. Мерзкий тип, но в роскоши и деньгах нужды не знал. А наш отец любил богатеньких женихов, потому и без особых препирательств дал свое согласие на этот брак.
Ближе к обеду Дора показала нам свое свадебное платье. Помню, я ещё тогда из зависти сказала, что на ней оно будет не очень красиво смотреться, из-за чего Александра (самая старшая из нас) отчитала меня за неподобающее правилам приличия поведение. Будто она сама была паинькой… Однако я не стала озвучивать свои мысли вслух и, попросив прощение у Доры, снова начала восхваляться платьем.
Так прошла первая половина дня, после чего мы с Софи, по своему любимому обычаю, отправились на рынок. Дорога была не близкой, а потому у меня представился случай высказать всё свое недовольство по поводу того, что отец уделил мне меньше внимания, чем нашей новой невесте. Эгоистично, да, но на тот момент я являлась не обычной ликаншей Морриса, а младшей дочерью барона Джорджа Бартли, что давало мне право психовать из-за недостатка денег на новую роскошь. Не скажу, что Софи была менее расчетливой, но она любила наших сестер и братьев, даже не смотря на то, что все они приходились нам сводными. Что же касается меня… Не скрою, они были мне дороги, но от истинной любви к ним меня отделял тот факт, что каждый из нас был рожден от разных женщин. А значит, все эти матери были настоящими дурами, раз позволили пополнить собой коллекцию использованных кукол нашего отца. Осуждала ли я их? Нет. Какое я имела на это право, ведь наша с Софи мать являлась одной из них. Наверное, именно поэтому я и ненавидела отца, но никогда не решалась говорить об этом кому-либо, даже родной сестре. Однако, по какой-то непонятной для меня причине, мне казалось, что все остальные11 детей Джорджа разделяли мое мнение. Быть может, уже тогда я могла судить о человеке по его взгляду, по манерам общения и по тому характеру, с которым они представали перед отцом – не могу сказать точно. Но мы не любили его. Как и он нас, в прочем…
К рынку мы подошли примерно через пол часа. Мои ноги ничуть не устали, но во рту пересохло от жажды, из-за чего я сразу же направилась в таверну, где работал наш брат Эндрю. Мы обменялись парой словечек, после чего он, наконец, налил мне моего любимого вина. Тогда мне было всего 17 лет, но я, вопреки всему дозволенному, не была разгульной пьяницей. Что бы сказали обо мне родители будущего мужа, если бы по городу ходили слухи о моем пристрастии к алкоголю? Ничего хорошего, а отец бы приказал гувернанткам как следует меня выпороть. Однажды я побывала в той комнате, где наказывали за плохие поступки – больше не хочу.
Слово за словом, и такими темпами я просидела в компании Эндрю и его симпатичного друга почти полтора часа. Всё это время брат следил за моим поведением и, если позволяла себе взболтнуть что-то лишнее при мужчине (его другу было 23 года), он слегка подталкивал меня локтем. Софи, которая всё это время бродила по рынку, резко ворвалась в помещение с полной корзиной какого-то хлама, всем своим видом давая понять, что она принесла какую-то очень интересную новость. Её глаза горели озорным любопытством, а смуглые щечки покрылись румянцем – такой я видела её всегда, когда она приносила какую-то очередную сплетню. На этот раз сплетня действительно была, но в отличии от предыдущих, которые вызывали у меня только скучающее зевание, эта новость заставила меня также занервничать от любопытства, ведь не каждый день к нам в городок приезжали новые семьи. Тем более, богатые. Тем более, с молодыми симпатичными сыновьями. Едва последнее слово о том, что новая семья обосновалась по соседству с нами, слетела с уст сестры, я уже готова была сорваться с места и как можно быстрее познакомиться с этим Питером Элви, на которого, по словам Софи, уже запала половина рынка. Но я не стала никуда бежать, поскольку остатки здравого смысла всё ещё оставались в голове. В конце концов, поняла я тогда, увидеть соседей можно будет в любое другое время. И, к счастью, наступило оно совсем скоро…
15 августа 1466 г.
До сих пор помню, как не нравился мне тот тугой корсет. Перед приемом я всё-таки не удержалась и ухватила пару кусочков изысканного блюда (по тем стандартам это было вкусно, но подумай я сейчас о том, чтобы такое съесть – никогда в жизни), а потому, когда служанки крепко завязали за моей спиной веревки от корсета я, в прямом смысле слова, не смогла вздохнуть. Пришлось чуть ослабить их, но не скажу, что это слишком мне помогло. Наверное, именно с той поры я жутко возненавидела эти жутко неудобные предметы женского туалета. А ведь они были в моде почти до 20 века (хотя и сейчас многие ими не брезгуют). Ужасные вещи. Однако в них достаточно аккуратно подчеркивалась женская красота. И даже такая невзрачная, как и у меня, когда-то…
Не скажу, что прием был шикарным, поскольку мне приходилось видеть более богатые места, но зал семьи Элви не был лишен особой изысканности и утонченного вкуса. Людей было много – тогда мне казалось, что весь наш город собрался в этом, по моим меркам, не слишком большом особняке. Все хотели познакомиться с новоприбывшим семейством, и наш отец также не был исключением, а потому, едва услышав о приглашении Одрика Элви на прием, он тут же сообщил всем своим детям о предстоящем банкете и приказал «привестись в порядок». Под этим словом Джордж Бартли имел в виду подать себя в лучшем свете перед гостями, новыми знакомыми и любыми другими важными особами – что-то вроде показа мод. Мои братья демонстрировали свое богатство и беспредельный ум, а я вместе с сестрами должны были блистать своей красотой и попытаться соблазнить как можно больше мужчин. Новая семья в городе, тем более такая богатая как Элви, конечно же, являлась крупной рыбой, а потому отец хотел как можно быстрее выдать кого-либо из своих незамужних дочерей за холостого сына новоприбывшей четы – Питера. Многие мои сестры и братья уже имели свои семьи, но я, Софи и Мирта всё ещё были незамужними девушками, а значит, сегодняшним вечером именно нам предстояло выхватить из рук других девиц молодого Элви. Задача стояла не из простых, в особенности учитывая, что тогда я была ещё совсем юной и (ох, черт) скромной особой. Моя внешность не была столь бросающейся в глаза и, что странно, на тот момент я старалась особо не выделятся, хоть деньги мне это позволяли. Софи же была другой – такая же, как и я, смуглая, с вьющимися каштановыми волосами, она была настоящим секс-символом того времени, если можно так выразиться. Софи всегда покоряла мужчин одним своим взглядом или легким покачиванием бедра, но, несмотря на все это, она не позволяла ни одному мужчине ничего лишнего. На тот момент и я, и моя сестра, были самыми настоящими девочками, и хотя внешне мы значительно отличались, обе мы ещё совсем не знали истинной любви. Это делало нас очень похожими, плюс ко всему, именно из-за этого мы не стеснялись делиться друг с другом секретами. Но потом всё изменилось. И, признаюсь честно, мне жаль, что мы, как настоящие близняшки, познали любовь одновременно…
Что я могу сказать о Питере?… Это первое впечатление, этот первый взгляд в мою сторону… Я… Не знаю. Со мной никогда такого не было. Казалось, этот голубоглазый юноша заглядывал в самое сердце и видел меня насквозь (хотя так и было, учитывая его особенность), читал каждую мою мысль и, несомненно, знал что-то, чего тогда даже я ещё не поняла. Нас представили друг другу во время приема, когда отец уже успел познакомить юношу с двумя своими дочерьми. Меня же оставили на потом, как самую младшую. Помню, у Пита тогда волосы так странно были зачесанным назад, отчего поначалу он показался мне напыщенным индюком. Какая же я была мелкая дурочка! Как вспомню себя в тот период, так сразу и не знаю, что делать – смеяться или плакать. В прочем, ни того, ни другого я уже давно делать не умею. А вот тогда умела. И улыбалась по-настоящему искренне, особенно Питеру. Правда, на тот момент, была не слишком с ним разговорчивой, а потому, когда взрослое поколение оставило нас одних, и он предложил мне отправиться с ним в сад, я, скромно улыбнувшись, не спеша последовала за ним, при этом, не проронив ни слова. Именно тогда я впервые смогла рассмотреть его по-настоящему. Он был высоким, но не настолько, чтобы ударяться головой о дверные косяки. Хорошее телосложение, смугловатого оттенка кожа, светлые волосы и…глаза - голубые, проницательные, в которых всегда проскальзывала легкая искорка веселья и игривая загадочность. Я часто замечала его опасный взгляд, который больше походил на хищника, наблюдающего за своей жертвой – не знаю чем, но именно этим он цеплял меня больше всего. Его брови были густыми и темноватыми, но…они так ему шли! Среди всех мужчин нашего города я не встречала подобных Питу – всех их отличала предсказуемость и непримечательность в своих действиях. А он же, наоборот, был другим. Его слова, его движения, его шутки – всё это было так ново для меня. И так, по необычному, приятно. Наверное, именно поэтому я не сразу заметила в саду Софи, которая, как оказалось, наблюдала за нами очень давно и ждала, когда мы с ней сможем вместе отправиться домой. Прием уже подходил к концу, а я и Пит разговаривали на протяжении почти двух часов! Подумать только! Я и впрямь не заметила, как быстро пролетело время – наверное, общество юноши так на меня повлияло. А потому, может быть, я также не заметила укора в глазах родной сестры и огонек, полыхнувший во взгляде Питера, когда он прощался со мной. Прощался так, словно обещал в скором времени устроить нам новую встречу. И я была этому рада. Рада, как настоящий ребенок, надеявшийся на чудо. Вот только Софи, по дороге домой, не разделяла моей радости. Она рассказывала мне непонятные истории о семье Элви, которые, якобы, услышала от других гостей, говорила, что Пит очень опасен и мне не стоит встречаться с ним, но… я её не слушала. Мысли мои были погружены в совсем иное русло – перед глазами до сих пор мелькал образ нового знакомого и его очаровательных глаз. Таких привлекательных и отталкивающих, одновременно. Я почти не слышала Софи, не слышала и того, как она повысила на меня голос, что было очень редким для неё. Надо сказать, что зря я тогда не обратила на неё внимания. В ином случае, может быть, я бы и смогла расслышать в её интонации ревность. И ревновала она не к тому, что я провела весь сегодняшний вечер в другой компании, совсем забыв про свою родную сестренку. А к тому, что после приема именно я удалилась с Питером в сад, а не она…
3 сентября 1466 г.
Это напоминало (не побоюсь этого слова) вкус ослиной мочи. Нет, на самом деле, я никогда не пробовала этого в буквальном смысле, но почему-то, когда Эндрю принес мне то вино, ассоциации возникли именно такие. Мой братец восхвалял этот напиток, а я, беззаботно улыбаясь, старалась поймать момент, когда он отвернется, чтобы вылить эту гадость куда-нибудь на пол. Софи сидела рядом и, судя по её перекошенному лицу, также была недовольна выбором юноши, который, по-видимому, собирался нас отравить, а не «любезно угостить сестренок прославленным вином». В прочем, во взгляде Софи я заметила нечто ещё – нечто, что тогда не могла описать. Она смотрела на меня не так, как всегда. В её взгляде теперь скользили непонятные мне нотки притворства, легкой задиры, возможно, даже зависти. Это потом, вспоминая события, которые предшествовали всему случившемуся, я начинала разбираться в мелочах, на которые в то время не обращала внимания. А на тот момент… Я просто пила не вкусное (и, скорее всего, прокисшее вино) со своей сестрой, которая уже была изрядно пьяна и слегка на взводе. На любые мои попытки узнать, что именно случилось, она отмахивалась, говоря «всё в порядке», либо просто огрызалась – за последнее время я нередко стала видеть её такой, и это очень сильно задевало меня, ведь не иначе, как я могла стать причиной такого её мрачного поведения. Однако любое мое начало разговора на эту тему Софи тут же обрывала и переводила всё в другую сторону – например, спрашивала у меня про Питера. На тот момент мои отношения с ним перешли на новый уровень – мы стали встречаться всё чаще. И, хотя тогда это было запрещено, на наших тайных встречах мы позволяли себе много лишнего. С ним тогда я познала многое – первую любовь, первый поцелуй, мужскую ласку… До самого главного, правда, тогда ещё не доходило, но и не это было важным. Наши встречи не ограничивались простыми объятиями или бессмысленными поцелуями – мы понимали друг друга, узнавали лучше, делились некоторыми тайными подробностями своей жизни. Например, Пит рассказал мне, что в детстве боялся волков, так как раньше их усадьба находилась рядом с лесом, где каждую ночь громко и отчаянно выли эти псы. А я призналась, что ненавижу темных воронов. Помню, после этого он ещё частенько запугивал меня грозными карканьями и тряпичными куклами, а когда я испуганно визжала, он громко рассмеивался и, каким-то чудом избегая моих кулачков, притягивал к себе и мягко целовал… Мы часто смеялись тогда, помню. Мы веселились, мы жили, и я… Я так любила его. Даже маленькой семнадцатилетней глупышкой, я понимала, что никто и никогда не нравился мне так сильно, как он. Вспоминая это сейчас, мне невольно становится смешно и…грустно. А ведь я рассказывала всё Софи. Делилась с ней переживаниями, думала, что мы с ней лучшие подруги… Не трудно было бы догадаться тогда, что причиной наших внезапно охладевших отношений стал мой начинавшийся роман с Питером. Вот только я, будучи тогда ещё совсем юной и глупой малолеткой, даже не подозревала о том, что Софи также претендует на, казалось бы, принадлежащего только мне юношу. Не знала я также и о том, что наши тайные встречи с ним были тщательно спланированы, волокли за собой легкие оттенки фальши и притворства, и о том, что встречи такие происходили не только со мной. С Софи тоже. Только вот узнала она обо всем раньше, благодаря мне и моим рассказам. И, в отличие от меня же, умело держала свой язык за зубами, пока я трепала ей о впечатлении, которое производил на меня Пит. Врала ли я тогда? Было ли это всего лишь детское притворство? Нет, сомневаюсь. Это была и в правду первая и сильная любовь. Но, как уже я говорила, тогда я была слишком глупой, чтобы осознать важность всего происходящего. А потому, наверное, и не обращала должного внимания на Софи, которая, притворяясь моей лучшей подругой, на самом деле вела свою собственную, двойную игру…
Той ночью Софи ворвалась в дом очень поздно в ужасном состоянии – вся растрепанная, платье порвано, по щекам текут слезы, а лицо вымазано сажей. Перепугались абсолютно все – даже наш отец вдруг вспомнил, что она его дочь и принялся утешать её, находящуюся на грани истерики. Я подбежала к ней и, крепко взяв за руку, пыталась тихо успокоить её, одновременно перебарывая свой собственный страх. В её глазах отражался реальный ужас, а руки…руки были такими горячими, из-за чего мне невольно казалось, что я обжигаюсь об её кожу. Софи всю трясло, и она ещё долгое время не могла успокоиться. Пришла в себя она лишь спустя несколько минут, когда в гостиной собрался весь наш дом с придворным людом и когда служанки принесли ей порядком 3 стакана воды. Её голос постепенно нормализовался, слезы перестали течь, а когда она взглянула на меня… Меня всю передернуло. В её глазах таилась немая тревога, отчаянное желание что-то сказать, мольба о чем-то важном. Она, видимо, хотела меня о чем-то предупредить, но я не понимала в чем дело. А потом, когда Софи едва-едва начала говорить, раскрылась дверь и на пороге появился Одрик Элви…с Питером. Они были также на нервах, но умело скрывали свое душевное состояние. Отец Пита мгновенно подскочил к Софи и дал ей какое-то лекарство, нам же он объяснил, что на неё едва не напал волк и она успела отделаться лишь легкими повреждениями, в то время, как одной из городских девушек (кажется, её звали Сьюзен) повезло куда меньше – её тело нашли разодранным в клочья в пятистах метрах от таверны, где находилась большая часть мужского населения города вместе с Питером и Одриком. Едва услышав девчачий крик, они выбежали на помощь, но успели спасти только Софи. Пока старший Элви рассказывал нам это всё, я внимательно следила за реакцией своей сестры и отмечала для себя некоторые странности в её поведении – она не прервала ни слова из рассказала Одрика, но в её взгляде…таился ужас. Не знаю каким именно образом, но мне передалось её состояние, и я сама начала бояться. Непонятно чего, непонятно зачем – просто я понимала её, а потому и боялась. Однако, едва почувствовав на своем плече легкое прикосновение знакомой руки, я обернулась и увидела ободряющую улыбку Пита. Поначалу я испугалась – он сделал это при всех? Вдруг они поймут? Но юноша, коротко кивнув, снова легко улыбнулся. Он будто говорил: «Верь мне». И да. Я верила…
15 сентября 1466 г.
После того случая прошло почти две недели. Странности в поведении Софи все чаще проявлялись за столом, на улице, да и вообще, при обычном разговоре, однако все мы списывали это на пережитые ей события – ну да, конечно. Она стала вспыльчивой, стала более грозной, начинала беситься из-за мелочей и, что самое главное, уже не скрывала презрительного отношения ко мне по поводу Питера. Мы поссорились с ней буквально за два дня до этого события: в тот вечер я опоздала домой до полуночи, а потому мне пришлось пробираться в свою комнату по лестнице, которую мы с Софи оставляли друг для друга. Этот путь вел в её комнату, а потому я не волновалась насчет того, чтобы удачно проскользнуть в свои покои – все же, мы были сестрами, и давно уже договорились прикрывать друг другу спины. Однако вместо привычной добродушной улыбки сестренки, меня встретил огненный взгляд Софи, переполненный яростью и злобой – она громко ругалась на меня за позволяемое мне распутство и в скором времени обещала все рассказать нашему отцу. Я, конечно же, не была тихой замарашкой, чтобы молчать в тряпочку, не позволяя себе и рта раскрыть, но в ту минуту была искренне шокирована такой переменой в её отношении ко мне. Софи срывалась на крик, говорила, что больше не позволит мне встретиться с Питером, пыталась положить мне на уши какую-то лапшу, про то, что он опасен… Я не слушала её. Гнев и ярость копились в моем маленьком, тогда ещё, тельце, но я всё ещё молчала, пытаясь растолковать поведение своей сестры. Сейчас, вспоминая тот вечер, я, наконец, поняла, что она хотела сказать мне. Поняла, почему так кричала, поняла, почему руки её тряслись… Не от злости, нет. Но на тот момент, будучи, как я уже и говорила, тупой неотесанной соплячкой, я восприняла всё не так, как нужно. Я обвинила её в ревности – в то мгновение передо мной, наконец, раскрылась вся правда о том, что так тщательно пыталась скрывать моя сестра. Я поняла, что все это время она также, как и я, страдала по Питеру, а потому и постоянно пыталась вставить палки мне в колеса. В ту минуту все вдруг встало на свои места, да. Точно! Ведь, как иначе объяснить это «плохое самочувствие Софи и просьбу посидеть с ней ночью», когда я должна была встречаться с Питом? Как иначе объяснить эти вспышки ярости на меня? Она ревновала – и эта ревность постепенно свела её с ума. Какой же дурой я была… Даже стыдно немного. Да и не только из-за этого – все-таки, сделав скидку на мой возраст, можно было бы простить мне такой промах. Стыдно мне сейчас из-за того, что в ту ночь я впервые ударила сестру. Ударила даже не сознательно, а как-то спонтанно, разозленная на её заявления. В тот момент, я собиралась убежать обратно к Питеру, а она попыталась меня остановить. Плохо я поступила? Возможно. Вот только Софи, похоже, вообще ничего не почувствовала. Только закипела от ярости ещё сильнее, чем прежде, а потом… Отпустила. Просто отошла в сторону и больше не сказала ни слова. И этот её поступок говорил красноречивее, чем все прошлые ругательства – он подействовал на меня, как ведро ледяной воды. Я попятилась к ней поначалу… Хотела было извиниться… Но потом передумала. Гордость или обида? Честно, не помню, что тогда руководило мною, однако вместо всего того, что хотела сделать, я просто ушла к себе. И больше мы с ней не разговаривали. До этого момента.
Это произошло накануне моего дня рождения. Вот-вот мне должно было исполниться 18 лет. В тот вечер Питер сделал неожиданное заявление – сказал, что, возможно, скоро наши встречи прекратятся. Сказать, что это было больно слышать, значит ничего не сказать. Ведь все это время я настолько растворялась в своих чувствах к нему, что просто и подумать не могла…об этом. Да, о том самом моменте, когда его родители решили бы найти для него невесту… И далеко не из семьи Элви, что уж там говорить. Помню, я тогда, даже, плакала… Слезы – какая непозволительная для меня роскошь сейчас. А тогда – редкий способ избавиться от боли, которая не так часто накапливалась в моей душе. И Питер видел это. Всячески старался утешить меня, прижимал к себе, клялся, что найдет выход, все исправит, только бы быть со мной, потому что, как он тогда сказал, никого и никогда он не любил так сильно. Я, может быть, многого тогда не понимала (хотя что уж там – точно не понимала), но сейчас, вспоминая его слова, я верю, что они были правдой. Пит сказал, что не ожидал влюбиться в меня – для него, каким-то непонятным образом, это стало неожиданностью. А потому, как он объяснил, это было трудно. Вдвойне трудно. Я не понимала истинный смысл его слов тогда, да и, сказать честно, мне уже все равно. Ведь потом-то поняла, верно? И не это же важно. Важно то, что говорил он правду. А значит мой поступок, на который я решилась потом, был полностью оправдан… Ну, почти. Всё случилось очень быстро. Я снова заплакала, не веря в несправедливость происходящего, не веря в то, что любовь всей моей жизни обречена на такую жуткую гибель. Я зарывалась в его мужественную грудь, ощущая ещё своими человеческими чувствами, как быстро бьется его сердце, и как горяча кожа его рук… А он обнимал. Целовал мои волосы, перебирал тонкие пряди, говорил, что не оставит, что найдет выход… И тогда… Я решилась. Сначала кротко поцеловала его, а потом и вовсе позволила себе нечто большее – использовала ещё мало знакомую мне страсть. Он каким-то чудом без труда понял мои намерения и, крепче прижав к себе, ответил на поцелуй… А потом все понеслось как в тумане – одежды слетели, былая стыдоба мгновенно исчезла, а жар его тела только подогревал мое желание, родившееся ещё в совсем юной девчонке, которая ничего тогда не знала. В тот вечер я подарила ему себя – подарила свое тело, подарила любовь, подарила душу… И даже ничего не потребовала взамен, прекрасно зная, что эта встреча может стать для нас последней. Глупый поступок, в какой-то степени, но… Мне было всё равно….Ведь я до сих пор помню его взгляд, с которым он смотрел на меня тогда… Помню так четко, из-за чего мурашки каждый раз бегут по коже, хотя я, вроде бы, уже ничего не чувствую. Теплого…
Мы попрощались с ним около, по моим меркам, девяти часов вечера. Было уже темно, но дорогу различить ещё можно было. До моего дома оставалось каких-то несчастных несколько десятков метров, поскольку огни из окон были хорошо видны, а потому я не торопилась прибавлять шагу. Наверное, именно это и помогло мне расслышать впоследствии то самое…нечто. Нечто, которое следило за мной из темной стороны густых кустов и, кажется, заметило мое недоумение. Я точно не помню, как именно поняла, что надо быстрее давать деру, но едва эта мысль проскользнула в моей голове… Нечто резко бросилось в мою сторону. Я завизжала и что было сил понеслась к дому, по пути ободрав лицо и руки о ветки деревьев. Сердце колотилось как бешенное, я бежала, бежала… Черт, как же я старалась бежать! Но оно все время меня опережало. Куда бы я не убегала, это существо все время перекрывало мне дорогу, прячась в кустах, а однажды, даже, я успела уловить его очертания – огромный волк, под два метра ростом, с широкой пастью и по-настоящему жуткими клыками… Почему я не умерла от страха в ту минуту, для меня до сих пор остается загадкой. Но надежда на то, что мне удастся выбраться оттуда живой постепенно угасала – ещё бы не угасла, черт возьми! По щекам текли слезы, глотка уже охрипла от крика, а в легких, кажется, не осталось воздуха для быстро бега. И вот, когда я в очередной раз натолкнулась на это существо, которое теперь выходило ко мне навстречу в полный рост, оно неожиданно…начало меняться. Надо было бежать, а я стояла, как вкопанная, завороженная столь чудесным зрелищем – трансформацией чудовища в…мою сестру. Едва этот двухметровый волк окончательно принял образ высокой брюнетки с такими же, как и у меня, глазами и маленькой родинкой на правой щеке, я готова была провалиться на месте от… Всего: шока, удивления, страха, и ещё черт знает скольких эмоций сразу. Это было… Это было сравнимо с… Нет. Пожалуй, даже сейчас я не найду подходящих слов. Я разрывалась – не знала, что мне делать. Звать на помощь, кричать, пытаться ударить её или просто молчать? А может, нужно было притвориться, что упала в обморок? В любом случае, сейчас это уже не важно. Важно лишь то, что сказала мне Софи потом… А сказала она многое. И это, конечно же, изменило всё….
16 сентября 1466 г.
Это началось с того самого момента, как в наш город переехала семья Элви: отец семейства Одрик с молодой женой Эйвеной, юным сыном Питером и дочерью Лаурой. До рассказа Софи я и понятия не имела почему родители Элви выглядели настолько молодо, а эта самая Лаура частенько бегала, как хвостик, за своим братом, однако после её слов многое начало вставать на свои места. Все те странности, на которые я, будучи глупенькой человеческой девушкой, не обращала внимания, вдруг стали такими ясными и заметными, отчего я невольно почувствовала себя наивной глупышкой – сказать, что мне было стыдно, значит, ничего не сказать. Но… Обо всем по порядку.
Мы просидели с ней там почти два часа – и все это время она пыталась убедить меня в правдивости своих слов, кое-где приводя даже наглядные примеры, чтобы я окончательно поверила в реальность происходящего, а не принялась кричать на неё, как на сумасшедшую. Честно, поначалу я так и хотела сделать, однако после всего увиденного…до этого момента – желание резко отпало. Софи рассказала мне о ликанах. О войне, о вампирах, о том, что Элви на самом деле являлись оборотнями (да, да – этими самыми мохнатыми верзилами, которые могли принимать человеческий облик), и что все они носили гордое звание «бессмертных». Конечно, объяснять мне о том, что и сама она стала такой же, не стоило – я все видела, но сначала не могла понять – была ли моя сестра таковой от рождения или же…как-то превратилась? Софи, прочитав мои мысли (да, она рассказала мне об этой странной способности ликанов, благодаря чему в мою мозаику догадок добавился ещё один кусочек), нашла ответ и на этот вопрос. В ту самую ночь, когда при ней якобы растерзали Сьюзен, а она «чудом» выжила, моя сестра на самом деле…была обращена. В ликана. Обращена насильно, а потому и перепугалась всей той новой информации, которая скатилась на её ещё совсем не окрепший после стресса ум. Обратила её Лаура – как оказалось, четверка ликанов активно начинала свои «обращения» по всей территории города, выбирая для себя самых «лучших». В их числе, как я уже поняла, оказалась и Софи. Однако она оказалась на удивление бойкой новообращенной и, убежав от родительницы, попыталась скрыться, а заодно и самостоятельно разобраться во всем происходящем. Правда, разобраться у неё толком не получилось, но со своей сущностью она более-менее что-то поняла – раскромсав Сьюзен на мелкие кусочки в порыве непонятного тогда ей ощущения опасности и огромнейшей волы ярости. Позже, как мне уже было известно, Софи вернулась домой, а Одрик и Питер нашли её и всё объяснили. Моя сестра не стала говорить, как именно она поначалу восприняла всю ту новую информацию, которая свалилась на её плечи, однако я итак поняла её – поняла, поскольку в данную минуту находилась на её же месте, за исключением, разве что, того момента, что я не убивала никаких девушек. После этого рассказа мы с ней, конечно же, помирились – былые ссоры, якобы из-за Питера, теперь казались такой глупостью. Софи открыла мне глаза на ещё один маленький секрет – оказывается, ей и впрямь нравился Пит, но не так сильно, как мне, и не так долго. После обращения и «лучшего» знакомства с семьей Элви он стал ей, скорее, братом, нежели потенциальным любовником. И, кстати… Про меня она тоже узнала. Вернее, про то, что я сегодня сделала… Прочитала ли мысли, или, быть может, как-то сама догадалась – я не знаю. Но мне было очень стыдно. Стыдно смотреть в её глаза и видеть в них…это. Я никогда не была ангельской девушкой, но принципы чести и законы морали, конечно же, были мне знакомы. И, чего уж таить, на протяжении всей своей жизни я без устали следовала им (не всем, но многим). Такой мой поступок, конечно же, понижал меня в глазах сестры, однако она не спешила меня осуждать – ведь искренне любила, как и я её. Она пообещала, что не сообщит нашей семье и будет тщательно это скрывать – всё же, на репутации Бартли мой поступок сыграл огромную роль, а отец, если бы узнал, скорее всего, выгнал бы меня… И, возможно, я бы со спокойствием отнеслась ко всей этой ситуации и поверила бы, что моя сестра искренне разделяет мои чувства и понимает, как именно я люблю Пита, если бы не то, что она рассказала мне потом… Оказалось, что Питер уже давно был женат. Нет, не в буквальном смысле – у него просто была возлюбленная. И ею оказалась Лаура. Едва последние слова слетели с уст сестры, я мгновенно поймала себя на мысли, что крепко задержала дыхание и только сейчас выдохнула… Лучше бы я этого не делала. Поскольку в ту же самую минуту в мой шокированный рассудок начали постепенно попадать все новые и новые мысли, которые медленно расставляли все по местам, заставляя мое сердце с каждым мгновением сильнее сжиматься от боли и непонятной мне колющей ревности… В моей голове невольно вспыхнули воспоминания о сегодняшнем вечере и… Я заплакала. Второй раз за этот день. Софи понимала, что сделала мне больно своими словами, но я никоим образом её не винила, поскольку помнила, что ещё с детства мы обещали говорить друг другу правду… Всегда…. Я плакала, заливалась слезами, вспоминая все наши встречи с Питером, сегодняшний вечер, его поцелуи, мою напрасную жертву и… Не могла поверить. Просто не могла поверить, что он был настолько великолепным актером! За что?! – хотелось мне крикнуть тогда, но я не могла, поскольку плакала так сильно, из-за чего, кажется, вовремя даже не успевала набрать в легкие больше воздуха. Софи прижимала меня к себе, успокаивала, говоря, что все это время пыталась уберечь меня. Она хотела рассказать, но боялась сделать больно, зная итак, что я ей не поверю, а сейчас винила себя за то, что открыла мне глаза, когда стало уже слишком поздно… Она услышала в мыслях мой вопрос и, черт возьми, также нашла на него ответ! Оказалось, семья Элви приехала в нашу деревню со специальной целью – обратить как можно больше жителей в ликанов, чтобы пополнить опустевшие ряды Рокланда новыми воинами. Для этого-то они и заводили новые знакомства, чтобы выяснить, кто из них (из нас) достоин такого ценного подарка, как бессмертие. Так уж получилось, что Питеру «достались» мы обе. Правда, позже Лаура «забрала» Софи себе, объяснив это тем, что моя сестра стала слишком догадливой, а меня планировали обратить…сегодня. Вот только Софи отговорила Питера от этого шага, объяснив это тем, что хочет дать мне выбор… Так и подошел к логическому окончанию наш долгий разговор – Софи потребовала от меня ответа. Хотела ли я стать ликаном? Этим монстром, который убивает людей и ломает их судьбы? Сквозь бешеный поток слез проскользнула грустная усмешка – у Пита это получилось просто замечательно. Софи уговорила его не забирать мою душу, однако взамен он взял самое дорогое – мою честь. Хотела ли я мести? Нет. Я любила его. Искренне. Даже тогда, когда мое сердце разбивалось на куски, я продолжала любить его. В моей слабенькой, хиленькой душонке тогда ещё не было места для ненависти (аж смешно). Тогда чего я хотела? Я не знаю… До сих пор не могу вспомнить, что руководило мной на тот момент. Возможно, то было раненное сердце, которое требовало излечиться от боли? Или же мне прельстила та самая сила, о которой так храбро рассказывала Софи? Я не помню. Однако, спустя несколько долгих минут нескончаемых раздумий, я все же набралась храбрости и сказала…. «Да»…
…Помню, как Софи обратилась в истинный вид – шерсть её волчицы отливала ярким каштановым мехом… Помню, как расширились мои глаза от бешеного страха и предвкушения резкой боли… Помню, как ощущала разрываемую плоть на моем плече и как кричала… Помню, что текли слезы – наверное, вместе с ними выходили остатки моей разбитой человеческой души… А ещё помню агонию – жесткую, беспощадную… Но такую приятную…