24 сентября 1466 г.
Это был первый день, когда я выбралась в свет в своей новой ипостаси. Почти половину той ночи я промучилась в адской боли, изнывая сначала от перевоплощения, потом от дикой ярости (даже бешенства), а позже и вовсе от голода и страсти разорвать чье-нибудь горло. Софи пыталась взять ситуацию под контроль, но всё чаще и чаще у неё это не выходило, поскольку я постоянно брыкалась и, чего уж там, давала своей сестренке отпор. Новый мир запахов, звуков, цветов и всего прочего, чего я раньше не ощущался, открылся тогда передо мной так внезапно, из-за чего я, наверное, теряла самообладание гораздо сильнее. В ту ночь я впервые приняла истинный облик… Это удовольствие не было сравнимо ни с чем! Конечно, когда переламывались мои кости и увеличивался организм, было несказанно больно (в первый раз было до жути больно), но потрясающая эйфория, которую я испытала сразу после окончания превращения, того стоила, определенно. Именно тогда я впервые и попробовала на вкус сырое мясо…с кровью. Подумать только, эта дикость даже не внушала мне никакого отвращения. Даже наоборот, я страстно желала разодрать то несчастное тельце полностью и без остатка. Стала ли я животным? Возможно.
Ровно неделю я не выбиралась из дома, находясь либо под строжайшим наблюдением Софи (в первые дни), либо просто не имея желания самой появляться на каких-либо мероприятиях. Мои эмоции всё ещё бурлили диким кипятком и, случалось, при чем неоднократно, я позволяла резкому порыву злости срываться на своих родных, особенно на Александре (меня дико раздражала эта выскочка). В наш дом нередко наведывались гости, и да, Пит также был среди них… Ох, как же трудно мне было тогда. Софи ведь до сих пор не рассказывала Элви о моем обращении, хотя часто виделась с ними. Уж не знаю, как она меня покрывала, но я попросила её не делать этого – хотелось представиться самой. Проявление упрямства? Гордости? Или желание доказать что-то человеку, который разбил мне сердце? Скорее всего. Да, именно тогда начали проявляться первые задатки меня прежней. Но то был лишь маленький зародыш. И, что самое странное, в тот момент я действительно была не в себе – то часами могла реветь в подушку, то становилась злобной стервой, которая злилась по любому поводу. В прочем, стерва – не подходящая характеристика для меня на тот момент. Я просто бесилась, выходила из себя. Наверное, то были последствия обращения, но не суть как важно. Питер часто приходил к нам, требовал со мной встречи, но обитатели дома и прислуга (по моей личной просьбе) не пропускали его. Я слышала его возмущения с верхнего этажа. Слышала, как он меня звал, как выходил из себя, как готов был разорвать на мелкие кусочки наших служанок, только бы пробиться наверх… Ко мне. Но Софи его останавливала. А я молчала, нервно сворачиваясь клубком на кровати и прислушиваясь к разговорам внизу. Я так и не решилась выйти. До сегодняшнего момента, конечно же.
Свадьба Доры и графа Брэдгауэра. Его поместье, несомненно, было великолепным, но до такой степени напичкано всякими излишними богатствами, из-за чего невольно возникали ассоциации, будто бы мы находились в каком-то блестящем муравейнике. Людей было много – почти весь наш город собрался здесь. Хотя, о чем это я? Людей? Нет. Многие из них уже были обращены в ликанов, а некоторые просто отсутствовали – видимо, пошли на ужин новообращенным. Я не жалела их, не сочувствовала их семьям. Ведь теперь это стало моей сущностью, верно? Да и горячий нрав не позволял мне проявлять слабые эмоции. И, почему-то, именно тогда я всерьез поверила, что больше никогда не буду чувствовать боль. В который раз повторюсь, что была мелкой тупой дурочкой. А после обращения поумнела лишь на граммульку. И, соглашусь, многие новообращенные, возможно, были в этом похожи со мной, да и не только этим. Внешность. Она слегка изменилась. Стала более привлекательной, более харизматичной, грациозной, величественной. Из наивной девчонки я начала превращаться в женственную и довольно привлекательную особу – от скромности и стеснительности не осталось и следа, я стала более открытой, изящней, да и, что уж там, вкусы немного поменялись, да. Была ли вызвана эта перемена моим совершеннолетием? Обращением? Или…становлением женщиной? Возможно, что всё вместе. Я так и не разобрала. Но выйти в свет в новом образе мне очень даже понравилось – если раньше всё внимание привлекала Софи, то теперь на первый план начала вырисовываться и младшая Бартли. Многие хотели поговорить со мной. И он, несомненно, был среди них.
Софи легко толкнула меня плечом, украдкой поглядывая назад – не было сомнений, что там шел Питер. Вернее, не он один. Вся семья Элви выказала честь посетить наше празднество. Многие встречали их восхищенными взглядами, некоторые не скрывали поклонов, а кто-то просто стремился подойти к ним поближе. Ну конечно – новообращенные как щенки пытались гоняться за своими родителями. И всё бы ничего, возможно, если бы я не ощущала…его запах. Какой-то свой, особенный, и, черт возьми, до невыносимости приятный. Похоже, он также меня заметил, поскольку его шаги теперь было лучше слышно, и двигался он, несомненно, в нашу сторону. А потом легкое прикосновение Софи, и…повернувшись к гостю, я склонилась перед ним в легком реверансе, нацепив на лицо маску непроницаемого спокойствия, после чего, позволив ему поцеловать свою руку в знак приветствия, мило улыбнулась. Мы так хорошо играли в тот вечер! Пит смотрел на меня, не в силах вымолвить и слова, а я… Просто улыбалась. Улыбалась, не смотря на разрывающую боль внутри от эмоций, переполнявших всю мою сущность, от его вида, от его близости, от горечи его поступка, от всего, что накопилось в моей душе после того злосчастного вечера. Я смотрела и видела в его неприступной серьезности едва заметные искорки удивления и…какого-то непонятного мне восхищения. Однако в глазах, в этих прекрасных голубых глаз я просто тонула: в них отражался огромный вихрь эмоций, начиная от явного шока и заканчивая легким проявлением тоски… Показалось ли мне? Тогда я думала, что да, определенно. Отражалось ли это чувство в моем собственном взгляде? Скорее всего. Только вот отражалось там не только это – строгая решимость, легкое лукавство, маленькая хитрость. Именно эту перемену заметили во мне Элви, которые к тому моменту уже не постеснялись подойти ко мне и, достойно поприветствовав, принять в свою «компанию». Софи улыбалась – она была искренне рада за меня, поскольку я давала понять ей всем своим видом, что со мной всё в порядке и инцидент с Питером я спокойно пережила. Мы радовались. Только вот я, глядя на лицо своего возлюбленного (да, я всё ещё любила его), не могла убедить себя саму во всем этом окончательно. Да и он это видел. Не выпуская из своей руки ладонь Лауры, он смотрел на меня, будто бы стараясь прочитать мои мысли, а, быть может, передать мне что-то важное. Хотел сказать, что он сожалеет? Сказать что-то иное? Что-то, что могло бы изменить разыгравшуюся ситуацию? Я не знаю. Но мне было больно и, честно, я старалась убить в себе это паршивое чувство использованности – мне казалось, что я до сих пор грязна, опорочена, и ношу в себе какой-то непонятный грех. А от его взглядов становилось ещё хуже. Что я могла сделать? На тот момент я не обладала столь непревзойденной актерской игрой, которой обладаю сейчас, а потому не могла скрыть многие истинные чувства, хотя я искренне старалась это делать. И, наверное, именно поэтому, когда во время парного танца моя рука вдруг оказалась перехвачена его ладонью, я… Затаила дыхание. Невольно, конечно же. Я побоялась шелохнуться – хотелось убежать, скрыться, выкинуть из головы все проклятые мысли. Его близость, несомненно, была приятна мне, но от этого становилось ещё противнее – он поступил со мной жестоко, а я до сих пор млела от его прикосновений. На Питера я старалась не смотреть, а потому, наверное, и не заметила в его глазах отражение собственных эмоций, приправленных, разве что, легким стыдом. Мы сделали плавный поворот в такт музыке, и в следующее мгновение я вдруг оказалась тесно прижата к его телу, на этот раз лишенная всяческой возможности вырваться или избежать его взгляда. Так и получилось… это. Он пытался что-то сказать мне, но уши ликанов повсюду несказанно мешали нашему намеревавшемуся «конфиденциальному» разговору. А потому, воспользовавшись переполохом в центре зала, отвлекавшем всё внимание, Питер вдруг грубо схватил меня за руку, предостерегая всяческие возможности вырваться, и, уведя нас в небольшую комнату, являвшуюся, скорее всего, подобием прачечной, начал говорить. Он рассказал мне всё – начиная от того момента, как только приехал в город и заканчивая сегодняшней встречей. Сказать, что юноша был шокирован моим перевоплощением, это значит ничего не сказать. Его одолевал шок, беспокойство, смятение, но больше всего ему становилось стыдно от того, что я узнала правду не из его уст. Я внимательно его слушала, боясь перебить или, возможно, не решившаяся нарушить приятный звук его голоса, однако так и не понимала – почему он говорит это мне? Зачем? Какой смысл? Я итак всё знаю и уже смирилась. У меня не было никакого желания видеться с ним, поскольку это причиняло огромную боль. Однако Питер объяснил… Объяснил, что когда начал встречаться со мной, в его план первоначально входило именно легкое соблазнение и последующее обращение. И, надо сказать, всё успешно шло по намеченному пути, до тех пор, пока он сам не влюбился в меня. В человека. Я слушала его и отчаянно старалась делать вид, что не верю. Разум не хотел принимать эту правду, но сердце… Сердце не слушалось. Оно тянулось навстречу ему, верило всей душой каждому его слову, заставляя меня идти на поводу своих собственных чувств. Питер сказал, что Лаура была его супругой ещё задолго до их приезда в наш город и что он никогда её не любил – того требовали родители. Были ли они официально женаты? Нет. В бессмертном мире никто не жениться. А потом… Питер вдруг мягко охватил мое лицо своими ладонями и, прошептав что-то, чего я не расслышала, поклялся в любви ко мне. Объяснил, что теперь, когда я стала ликаном, мы можем быть вместе – как хотим, когда захотим и всегда. Я по-прежнему старалась не верить, но, надо сказать, мое самообладание начало рушиться. А потому, наверное, я и не сильно-то и сопротивлялась, когда он резко сократил расстояние между нашими лицами и, сначала легко пройдясь своими губами по моим, вдруг страстно и настойчиво поцеловал… Поцеловал теперь, как равную. Так, как целуют только любимых…
14 мая 1469 г.
Три года. Эти жалкие, ничтожные, и, казалось бы, совсем не значимые три года пролетели так незаметно, так мучительно быстро, отчего мне поневоле становится тоскливо и как-то…гадко. Я частенько прокручивала в голове воспоминания о том времени, иногда часами пытаясь уснуть таким способом, а иногда просто, в какой-то момент выпадая из реальности, окуналась в пучину воспоминаний на каких-то пару или тройку минут. Сейчас, вспоминая то время, я могла бы с уверенность сказать, что эти три года были моей настоящей и, пускай не такой долгой, но жизнью. Жизнью, а не существованием, которое я веду вот уже почти 500 лет. Больше/меньше – какая разница? Я больше не считаю прожитые мною года. Прожитые… Аж смешно. С какого момента началась та самая точка отсчета, разделившая мое бытие на две половины – жизнь и, фактически, смерть? С этого самого дня, да. День, который я, к несчастью, а может быть и, наоборот, никогда не забуду…
Всё началось достаточно обыденно и, как всегда, до жути скучно. К тому времени я стала официальной супругой Питера, а Софи, которая переехала в наше поместье вместе со мной начала также носить фамилию Элви. Больше половины нашего города были обращены в ликанов, а потому, конечно же, проблем и недопониманий у жителей, в основном, не возникало. За исключением лишь редких случаев, чьи голоса, несомненно, услышаны никем не были – да и вякали они, сказать честно, не так уж и громко. Лаура поначалу была сильно зла на меня, пыталась строить всяческие козни, но в конец смирилась с выбором Пита и, что уж говорить, за эти три года мы почти подружились – все-таки жили под одной крышей и считались семьей. Кстати, про семью. Поместье Бартли к тому времени полностью развалилось – мой отец разорился и, в одной из ночей, когда он уснул у горевшего камина с бутылкой очередного алкогольного напитка, превратился в прах вместе со всем нашим старым домом. Жалела ли я его? Сказать честно, не особо. Однако осознание того факта, что он все-таки был моим отцом, подарил мне жизнь и, чего уж там, обеспечил чудной молодостью задевало мои чувства достаточно сильно. На момент пожара, благо дело, дом почти опустел – за исключением лишь пары слуг, которые, если не ошибаюсь, спаслись. Мои братья и сестры были также обращены в ликанов и создали свои собственные семьи, а некоторые, также, как и Софи, присоединились к чете Элви, став частью нашего маленького, но очень крепкого и дружного, общества, если можно так сказать. Дора и граф Брэдгауэр уехали из страны и, сказать честно, я ничего о них не слышала (за всё это время, да). Эндрю не стал менять фамилию, но периодически ночевал в нашем поместье, и, если мне не изменяет память, поглядывал на Лауру, которая, конечно же, была рада знакам внимания со стороны симпатичного молодого ликана. Про остальных я мало чего помню, поскольку видела их редко, но наша жизнь шла своим обычным и повседневным чередом – никаких войн, никаких проблем, никаких ссор (почти). Единственный минус заключался в нашем с Софи страстном желании когда-нибудь увидеться с настоящим вампиром. К тому времени мы, конечно же, были уже наслышаны про войну и про то, что половина города была обращена специально для пополнения численности ликанов, которые, похоже, проигрывали кровососам по всем параметрам. Помимо этого Одрик и Эйвена сообщили нам, что на данный момент шло массовое истребление всего нашего вида, а потому все мы, ликаны этого городка, должны были хранить строжайшую тайну о нашем существовании, если хотели жить спокойной жизнью. Из всей семьи Элви только им твоим удалось побывать в настоящем сражении, а потому, когда они рассказывали о вампирах, я действительно верила их словам и, чего уж там, заворожено слушала любые истории про жизнь вне этих стен. Была ли я глупа? Ещё как. Хотела ли я вырваться? Нет, конечно же. Я не хотела рисковать своей жизнью или жизнью кого-то из близких, оказавшись на войне. У меня была семья, был любимый супруг, богатство, достаток – у меня было всё. Только вот, наверное, именно по своей наивной глупости, когда мы в очередной раз оказались в городе, я допустила этот промах…
Это случилось вечером 14 мая 1469 года. Система управления и охраны города была полностью централизована, а потому, если кому-то из вампиров удавалось что-то разнюхать про нас, ликаны со всех точек нападали на несчастных кровососов, не оставляя от них даже следов, чтобы те не привели сюда других. Мы могли без труда отбить атаки десятка, может быть, двадцати вампиров (по примерным расчетам, поскольку обычно нам приходилось сталкиваться лишь с пятеркой, а может даже с тройкой этих тварей), но если бы кто-то улизнул из наших лап и привел за собой бы армию… Иными словами, нам всем была бы крышка – вампиры всегда брали численностью и ловкостью. Наша грубая сила лишь увеличивает максимальный урон в бою против этих летучих мышек – ну, как объяснил мне Одрик. А потому-то мы всячески старались не допустить побега кровососов из наших стен – для этого у Элви была специальная армия из опытных, в ином случае, сильных ликанов, в число которых я, конечно же, не входила. Но зато входила Софи, за которой я, по глупости своей, в тот вечер увязалась в город. Не помню точно, как все началось. Мы сидели в таверне, кто-то закричал, начался переполох… На улице что-то творилось – это стало ясно точно, судя по характерным звукам. Мы с Софи мгновенно выскочили наружу, забыв даже про недопитое вино – обычно, оно добавляло уверенности в своих действиях, и, едва оказавшись в центре событий, поняли – вампиры пробрались в город. Как сообщалось, по слухам, их было примерно около десятка – не малая цифра, конечно же. Сестра тут же отправила меня домой, выкрикивая что-то по поводу того, чтобы я предупредила остальных и, убедившись, что я не начну препираться (а я и впрямь не начала), отправилась к остальным. Я же, как и положено, ринулась в сторону дома, вот только, ах незадача, по пути нарвалась на вампира, который удирал в сторону леса… По близости не было ни одного ликана, а потому я, не долго думая, направилась вслед за ним – нельзя было его упустить, нет. Похоже, малыш был ещё совсем юн, поскольку выглядел не слишком взрослым, но со мной он дрался уверено – даже моя сила особой роли тогда не сыграла. Я боялась, я слишком нервничала, поскольку этот синий свет в глазах моего противника постоянно меня отвлекал, а в голове в этот момент всплывали фразы Одрика «Они будут убивать нас. Всегда. Это в их крови. Если вы столкнулись с ними – не мешкайте. Убивайте» Я старалась. Я и впрямь старалась, но у меня тогда не было никакого опыта, да и боевой запал подкачивал… А потому, наверное, когда кровосос полоснул по моему телу стальным мечом я, ощутив резкий прилив воли, вдруг поняла, что в эту минуту, кажется, и впрямь могу умереть – на самом деле, в правду. Ведь такого не могло быть, верно? Я предприняла ещё одну неудачную попытку, но все оказалось тщетным – слишком слаба я была и ничтожна. Но Софи, которая к этому моменту, видимо, не поверившая мне на слово, нашла нас по звукам и расправилась с кровососом в два счета. Тот урок я навсегда запомнила, как самый первый и неудачный, к тому же гордость моя в тот момент, конечно же, пошатнулась – пришлось слегка опереться на сестру, чтобы доковылять до дома и дождаться, когда рана регенерирует. Мы успешно дошли, да. И всю дорогу Софи вдохновляла меня рассказами о том, как ликаны города успешно ликвидировали всех кровососов. Я улыбалась, но так и не находила себе покоя. Почему? Может быть, потому что провалила свою проверку? Но нет… Сопение. Этот слабый, но отчего-то ясно ощущаемый мною звук раздавался откуда-то сзади, когда мы только уходили от места моей якобы драки. Сопение или чье-то полумертвое дыхание… Я не знаю. Софи этого не слышала, поскольку была слишком увлечена рассказом… А я слышала… И не обратила внимания. Не вернулась… Хотя надо было. Надо было, но я была слишком наивна, слишком глупа, чтобы понимать всю важность происходящей ситуации. Что я сделала тогда? Совершила ошибку. Роковую ошибку своей жизни. Именно тогда я, сама того не понимая, подписала своей семье смертный приговор…