Каждое утро я откидываю невесомое одеяло в сторону, спускаю ноги с кровати и потягиваюсь. Потом я встаю и, слушая скрип половиц под своими шагами, натягиваю футболку и старые джинсы. Я подхожу к окну с деревянной рамой выкрашенной белой краской и распахиваю шторы. Вообще-то в этом нет нужды, ведь можно просто не задергивать шторы с вечера, а затем просыпаться от солнечных лучей на лице, но это стало уже почти ритуалом, традицией. Я распахиваю шторы, и этот первый утренний свет, не солнечный, а именно утренний, он как глоток чего-то очень чистого и свежего. Каждое утро я словно впитываю в себя весь последующий день, насыщаюсь им до краев. Это как неспеша заходить в воду после дождя – приятная, словно согревающая прохлада неуверенно дотрагивается до щиколоток, потом поднимается к коленям, а потом затапливает тебя всего изнутри, оставаясь плескаться где-то в районе плеч. Я стою у окна не более минуты, а потом наспех зашнуровываю разодранные почти что в клочья кеды и тихо выхожу из комнаты, не закрывая за собой дверь, чтобы утро проникло во весь дом. Я не знаю, как оно это делает, но, наверное, так же как и со мной: сначала неспеша скользит по деревянному полу, высвечивая клубки пыли в углах, потом перекидывается на стены, потом дотягивается и до других окон и комнат. Потом будит Честера, этого скрипящего на все лады и почти ослепшего от старости самого хитрого кота на свете, потом перекидывается на дремлющих у двери Цезаря и Люси, не в пример коту молодых и бодрых псов, потом достигает и растрепанных макушек людей, мягко окутывая их своим прохладным светом. Люди борются с утром, натягивают на свои заспанные головы одеяла, прячут носы под примятые подушки, но утро не сдается: оно щекочет им пятки, показавшиеся из-под тонких одеял, играет светом на волосах, прыгает по стенам, и люди сдаются. Скидывают одеяла, потягиваются, сладко зевают, или чихают от клубящихся в свете пылинок. Люди встают с постелей, поправляют свои пижамы, раздвигают оставшиеся задернутыми шторы, кличут уже оживившихся собак. Утро проникает в другие комнаты так же неспешно, как встает отдохнувшее за недолгую ночь солнце. Утро поднимает людей, принимает их в свои свежие объятия, но я всего этого не застаю. Пока утро усердно поблескивает на зажмуренных веках, кошачьих усах и фыркающих собачьих мордах – я, поднимая клубы песчаной пыли, иду по дороге. Пока я перегоняю с ленцой поднимающееся солнце, всё вокруг будто бы еще спит. Не слышно ни лая задиристых дворовых собак, ни разговоров ранних пташек на крыльцах, ни громыханий посудой, возвещающих о завтраке. Кажется, спит даже само море, к которому я выхожу после щекочущей ноздри пылевой дороги. Я сбегаю по невысокому холму к желтому, влажному с ночи песку пляжа, и невольно пробегаю еще несколько метров, останавливаясь почти у самой кромки воды и даже слегка касаясь ее носками ботинок. Утро еще не успело прийти к морю, не успело окутать его своим чистым светом, не скинуло с него остатки сна – и поэтому моря совсем не слышно. Это волшебное время, во время которого можно сделать почти всё, что кажется слишком правдивым, чтобы иметь право на существование. Я даже знаю такой секрет: если одним долгим взглядом посмотреть на горизонт, подождать, пока в глазах защиплет и не моргать пару секунд – то можно даже подумать, что впереди, насколько хватает расплывающегося взгляда и не море вовсе, а продолжение неба. Горизонт расплывается, щиплющие глаза смазывают его с и без того едва заметной кромкой воды – и вот ты у подножия неба. И ты хотел бы пробыть на берегу вымышленного неба столько, сколько захочешь, но утро не стоит на месте - разбудив людей оно приходит и к морю. Об руку с утром спешит к морю и ветер – на его долю тоже выпадает не менее важная задача. Вдвоем они окружают море своей свежестью, шепчут ему в легкие волны, что пора вставать, поочередно окутывают его друг дружкой – и вот море уже и не спит. На песок неспешно начинают накатываться первые, самые мягкие, словно еще не оправившиеся ото сна волны, а само море неслышно шумит, потягиваясь после крепкого сна, словно зевая и потирая едва приоткрытые глаза. Море не видит меня, человека, присевшего у его берега, и поэтому не спешит просыпаться, вдоволь наслаждаясь приятной тягой в волнах и все еще сладко зевая. Я же веду себя совсем не слышно, боясь спугнуть не замечающее меня море. Я даже закрываю глаза, чтобы не смущать его тем, что видел таким расслабленным и спокойным, не в пример его обычной силе. Но все же море замечает меня. И сперва даже начинает рассерженно призывать свои волны, чтобы скрыть собственную, такую яркую по утрам беспомощность, но потом как будто приглядывается внимательнее и снова окунается в прохладную свежесть ветра, который, полностью освободив утро продолжает пробуждать море. Море словно говорит: «А, это ты, человек. Ты приходишь ко мне каждое утро, я знаю тебя. Ты видел меня сильным по ночам, когда сон не мог успокоить тебя и уговорить закрыть глаза, ты видел меня осторожным днями, когда ко мне приходили многие другие, ты видел мою спокойную слабость по утрам. Я не буду тебе лгать, человек, ты можешь даже открыть глаза. Ты видел меня всяким, и никому не рассказал, так что я верю тебе, человек. Ты можешь остаться сейчас и приходить на следующие новые дни, даже вперед утра, которое спешит меня разбудить. Я знаю тебя, человек, я не боюсь твоих глаз. Так что позволяю тебе смотреть». Море шепчет эти слова, они отдаются шуршащими волнами в моих ушах. Море успокаивает меня, оно призывает не бояться его, и я ему верю. Море не лжет, оно попросту не умеет этого, оно всегда шепчет правду. И я слушаю его еще не долго, пока, наконец, не встает солнце и пока расшалившийся с утра ветер не будит такое тихое море до конца. Тогда я поднимаюсь с начинающего нагреваться пляжа, отряхиваю набившийся в обувь песок и возвращаюсь к холму, на этот раз уже взбегая на него. Потом все так же бегом я припускаюсь по песчаной дороге, что приветливо поднимает клубы пыли под моими ногами, и киваю людям, что стоят у своих калиток – их тоже разбудило утро, перед тем, как прийти к морю. Я прибегаю назад в дом и, поприветствовав опять проспавших мой уход, и потому слегка взволнованных псов поднимаюсь по скрипящим ступенькам и захожу внутрь, оставляя дверь открытой и позволяя уже новому дню войти в наш дом.
30.05.12