Итак, рассказ с непозволительным опозданием готов. Я долго вынашивала идею его кульминации и развязки, но получилось все как всегда. Внезапно. недавно я мучалась бессонницей и слушала музыку, как вдруг в голову влезла ИДЕЯ. И черт возьми, это было гениально! Рассвет я встретила, остервенело печатая конец.
ну а как получилось, судить вам. Приятного чтения: 3
ЛИСТВА
- Эй, Майкл! Ты уверен, что хочешь купить этот гнилой сарай? И чем тебе не нравилось жить в городе вместе с нами? – Эммет уже начинал задыхаться от быстрой ходьбы в гору. Я не удосужился ответить ему. Ну не говорить же младшему братцу о том, что я все эти месяцы после смерти Джен чувствовал себя не в своей тарелке. Точнее, я был в тарелке Эммета. Точнее, в чайном потертом блюдце в компании брата, работающего в автомобильном салоне, его жены, которая была помешана на чистоте и фен-шуе, и их общего озабоченного коккер-спаниэля, который метил все, что попадалось в поле зрения его маленьких полуслепых глазенок. Собака ссала – Сью орала – Эммет пил и смотрел бейсбол. Я – страдал. С этими отнюдь не счастливыми мыслями я не заметил, как наконец взобрался на вершину холма под аккомпанемент воплей Эммета, которые становились все тише и жалостливее. Сарай, говорите? В сравнении с тесной и душной квартиркой, провонявшей псиной и благовониями, где мне приходилось ютиться и зализывать раны, причиненные внезапным уходом из жизни любимой женщины, это была настоящая усадьба. Деревянная, в три этажа, она укутывалась в манто из огромных елей и смотрела на лысые холмы бельмами пыльных витражных окон. Грунтовая дорога вываливалась из кованных ржавых ворот и виляла в направлении к крошечным темным точкам на северо-западе. Нью-Стайлершип. Ближайший обитаемый людьми закуток с облезлым супермаркетом и одной улицей с двадцатью стариками, библиотекой и автобусом. Если хочешь выпить теплого пива в компании двух-трех липких лент, заполненных до отказа мухами, под потолком, жесткого бифштекса времен Второй Мировой и послушать древние байки, отдающие пылью и болезнью Альцгеймера - тебе туда.
- Мм-м-ааайкл, - Жаркое пыхтенье догнало меня, дохнуло в спину табаком и отсутствием зубной гигиены и хлопнула меня по плечу, - дружище,. .зачем..так..быстроо-о-о?..
Я повернулся к взмокшему братцу и посмотрел на блестящее от пота рябоватое лицо с темными серыми глазами. Я всегда поражался его жене, Сьюзен, точнее, ее предпочтениям в области мужчин. Уж на что Эммет и был ничего, но рядом с крошкой Сью он мерк и как-то пропадал. Точеная миниатюрная фигурка Сьюзен была создана Господом для подиумов, мехов и бриллиантов. Она должна была блистать на сценах, тонуть в роскоши и богатстве, но… она выбрала Эммета, продавца японских машин с доходом среднестатистического клерка и бывшего полузащитника коллежской сборной по футболу. Именно бывшего, сейчас передо мной стоял потный малый в потертых джинсах и с солидным пузиком, которое мерно колыхалось над ними, каждый раз грозя синей материи полным развалом. Он всегда был чуть неповоротливым и чуть неказистым, мой брат. Я широко улыбнулся в его раскрасневшееся лицо, от души припечатал свою ладонь между его мясистых лопаток, вложив в удар все свои нежные чувства к брату и любовь к собакам и арома-палочкам, проорал – Догоняй, детка Эм! – и бросился вниз, навстречу морю душистых трав и минному полю из кроличьих норок. Негодующий вопль сзади ознаменовал, что Эммет принял вызов и сейчас грузно скатывается с холма вслед за мной. Сухие головки мака и чертополоха били по ногам, трава шершаво лизала джинсы, теннисные туфли черпали кроличьи катышки, семена и мелкие камни, но черт, я был до одури счастлив!
С радостными воплями спустившись вниз, я по инерции добежал прямиком до чугунных ворот, обогнул это кованое недоразумение и затрусил по дорожке прямиком к крыльцу.
Под ногами зашуршала сухая листва.
- Ндаа… Кажется, тебе.. при-деется изрядно. .поо-огнуть свою …ох..костлявую спину, чтобы.. приве-еести эту развалину в.. божеский вид, - обернувшись на голос, я увидел Эммета, который стоял, привалившись к воротам и пытался отдышаться. Видимо, мои надежды на то, что Эм растряс весь свой сухой сарказм по дороге, как вонючее собачье печенье, рухнули. Братца хлебом не корми, дай уколоть собеседника.
Хотя Эммет и был прав. Но только в этот раз. Дом, которые вскоре должен будет стать вполне уютным холостяцким гнездом, сейчас пребывал в состоянии крайнего, даже плачевного, запустения. Покосившийся сарай одиноко опирался правым боком на ствол могучей ели, крыльцо кашляло трухой и пылью, если взбираться по нему слишком быстро, чердак стал притоном для тощих ворон, а стены, облепленные птичьим пометом, щерились на путника черными дырами и ржавыми гвоздями. У крыльца была навалена наполовину сгнившая куча листвы. Она заползала под деревянные ступени, выбивалась из щелей и пряно пахла осенним разложением.
Шшшшуууух
Дуновение ветра запузырило мою футболку, дверь жалобно скрипнула, косяки захрустели.
Шшшшуууух
Я отчетливо слышал звук шуршащих листьев, но… Листва оставалась мертвой. Она казалась муляжом, картонной вырезкой на фоне живой травы, и мне пришлось присесть на корточки и дотронуться до прели, чтобы отогнать наваждение. Листья на ощупь казались удивительно мягкими. Они словно дышали. Я зачарованно водил пальцами по их зубчатым краям, голова кружилась от тошного аромата гнили и древности.
- Эй! Чего расселся? Или уже облюбовал себе нору под крыльцом? – Громкий голос брата резко выдернул меня из состояния забытья. От испуга я подпрыгнул, больно ударился головой о перила и с нецензурной бранью скатился на траву под довольный гогот Эммета.
- Ну и надул же тебя Мистер-я-чертовски-хороший-агент-по-продаже-недвижимости! Эта развалина от любого ветерка готова стать кучей досок, - не унимался брат.
- Эм, дом мне НРАВИТСЯ, и я бы НЕ ПОЗВОЛИЛ этому лысому хрену меня ОБВЕСТИ ВОКРУГ ПАЛЬЦА! – я начинал злиться. Я выбрал этот дом САМ, среди десятков других, более комфортабельных и представительных. Каждая новая мысль прочерчивалась в мозге расплавленным скальпелем, перед глазами плясали красные круги, голова пульсировала от боли. К крыльцу я приложился будь здоров, на макушке вырастало нечто подозрительно похожее на внушительную шишку. Странные листья на время вылетели из головы.
- Тогда почему он с таким облегчением всучил тебе ключи от него? Ох и не нравился он мне…
- Его просто не хотели покупать, вот мистер Брейн и был рад мне его продать. Дом стоял в запустении около полугода. Причем прежний хозяин бесследно исчез. По округи начали ползать слухи о НЛО и пришельцах, но, по мне, это сказки, которые любят муссировать эти старики, сидя на крыльце клуба и слюняво жуя вонючий табак. Они так же говорили бы об официантке, сбежавшей в большой город с проезжим байкером или о собаке, которая может считать до пяти. Им вообще все равно, о чем говорить, Эм. Если бы ты всю жизнь прожил в таком захолустье, ты бы тоже в каждом початке кукурузы начал видеть лик Магдалины, а смерть коровы у соседа воспринимал как Божью кару и начало Апокалипсиса.
Эммет хмыкнул.
- Ну и зануда же ты.
Я закатил глаза.
***
Чтобы выпроводить брата, много времени не понадобилось: Эммет, как типичный житель мегаполиса, за чертой города становился до предела брезгливым и крайне нервным. Про мое новое жилище и говорить нечего было: в этом дворце слово «антигигиена» разве что не светилась над крышей неоновыми лампами. С невозмутимым видом выслушав очередные вопли насчет того, сколько миль придется идти пешком к машине и сколько сотен насекомых успеет его укусить за этот нелегкий путь, я с облегчением закрыл за Эмметом ворота.
Алые солнечные лучи уже лизали темную черепицу, и отражение закатного солнца лениво стекало по грязным стеклам. Корявые сосны застыли будто в предсмертных судорогах. Я вдохнул прохладный воздух всей грудью и провел раскрытой пятерней по воздуху. Аромат хвои был так сконденсирован, что казалось, будто можно разрезать его ладонью, как желатин, или стиснуть в кулаке. Сосны, ели, елки… Они окружали особняк плотным колючим кольцом, словно терновый венец на голове Спасителя.
Тишина звеняще давила на барабанные перепонки, и я впервые был так свободен и так счастлив.
Знаете, большие города чем-то напоминают рой москитов. Они высасывают все соки. Особенно комары стараются над недотуристами, которые чувствуют себя повелителями стихий только по ту сторону стекла автобуса. Так вот, для города я был как раз одним из таких ребят. Для больших городов я был чужаком. И пока я стоял, привалившись к холодному чугуну, запоздалая усталость от прежней жизни заливала мои ноги бетоном.
Я смутно помню, как потом плелся к дому сквозь желтый шорох листьев, как взбирался по жалобно скрипящей лестнице и как пытался отыскать диван в пыльной темноте. Единственное, что намертво осталось впаянным в мою память – мертвое, чахлое, непрестанное шуршание вездесущей листвы. Гудение ветра в трубах укачивало. Я мгновенно отключился.
***
Дженни… Она смеялась, и ее волосы отливали на солнце осенним золотом. В воздухе кружился пух от столетних тополей. Она танцевала и ловила его руками.
Она звала меня с собой.
Утро я встретил, проснувшись на крыльце, по колено засыпанный листвой и с разводами от слез на щеках. Заорав в унисон с затекшими конечностями, я кубарем скатился на землю.
Это было началом войны.
В течение трех дней я выметал, собирал, жег эти дьявольские листья. В течение трех дней я просыпался на крыльце, у крыльца, в крыльце, но так или иначе заваленный листьями как гребанный еж во время спячки.
И каждую ночь видел Джен.
Это становилось невыносимым. Жгучее чувство одиночества вперемешку с дикой скорбью не давало дышать похлеще запаха гари, который теперь въелся в каждый угол этого дома.
Несколько раз я порывался звонить Эммету, но телефон молчал. По-видимому, старую линию отключили в городе, когда дом стоял в запустении. Тащиться в Нью-Стайлершип мне не хотелось. Одной поездки хватило предостаточно. Знаете, маленькие города не любят чужаков. И чем меньше город, чем больше неприязнь к пришельцам. Теперь вы понимаете, как радушно встретили меня жители. Особенно учитывая репутацию моего нового жилища. Я бы, наверное, не удивился, узнав, что телефон мне вырубили специально.
***
На четвертый день я услышал пение.
На четвертый день изменилось все.
Это началось в полдень.
Печальное и тихое, пение будто текло из самого воздуха, застывшего от зноя. Я перебирал инструменты в сарае, когда оно обволокло меня и заставило подчинится и слушать, слушать, слушать. Язык этот не был похож ни на один язык мира, но каждый, кто услышит его - узнает. Ибо это был тот первородный язык, на котором говорили наши праотцы, на этом языке говорит наше внутреннее Я.
Это было нечто первобытное, давно забытое человечеством, но сохраненное природой, потому что природа не имеет разума, которым можно управлять, она имеет душу.
На этом языке пели листья.
И они рассказали мне все. Ибо деревья – вечные безмолвные свидетели истории. Под их равнодушными кронами совершались убийства, гибли цивилизации и зарождались новые миры.
Яблоневые листья поведали мне о чешуйчатом теле Искусителя, о золотых локонах Евы и падении первых людей, осина – о стоптанных сандалиях Иуды и грубой бечевке, кипарисы – о пурпурном плаще Пилата и палящем зное Голгофы. Тополя, пальмы, терновник, березы…Я слушал их и понимал суть. Некоторые листья не поддавались описанию, ибо были из миров таких далеких и непостижимых, что разум отказывался принимать их. Как они попали сюда – неизвестно никому.
Листва пела еще семь дней.
Теперь я знаю, куда пропал прошлый хозяин этого дома.
Я больше не хочу есть. Мои волосы приобрели соломенный цвет. Кожа стала напоминать сухой пергамент, а ногти и зубы истончились и побурели. Я живу под крыльцом, укутываясь в листву. Я пою вместе с ней и сейчас готовлюсь уснуть. Как и все, кто слышал пение и кому открывалась истина.
Дженни, я иду к тебе.
шшууухх