Ее руки на моей пояснице. Они не прижимают, не двигаются, не мешают – они обволакивают, опоясывают, удерживают. Я специально сказала поясница, а не талия, потому что руки на талии – это удел сильных мужских ладоней на спинах тонких девушек, это слово из дамских романов в мягких обложках, это намек на эротизм, это отдает наигранной пошлостью. Не талию повязывают теплым платком если перестояли на холодном ветру, не ее подставляют припекающему солнцу на пляже и не на ней находиться ее ладоням. Слегка шершавым, с коротко обстриженными ногтями и удлиненными средними фалангами пальцев. Ладоням, которые пахнут чем-то мальчишеским, вроде машинного масла и зеленой травы, ладоням, которые пахнут чем-то теплым, вроде домашней зимы. Ее руки окружают меня со всех сторон, как океаны, что опоясывают Австралию. Носки моих сандалий в миллиметре от белых носков ее кед. Мои руки скрещены у нее за спиной, но я ни в коем случае не обнимаю в ответ, потому что в тогда это и получилось бы лишь бездумное обнимание – обволакивать человека одними лишь ладонями, несомненно, только ее талант. Она смотрит в грязное окно, я не свожу глаз с острого кончика носа. Она отворачивается от окна – я смущаюсь, и отворачиваюсь от нее. Она говорит мне на ухо что-то о людях в автобусе, я давлю смешок и поднимаю глаза. Она смотрит словно сквозь меня, хотя делает вид, что взгляд направлен прямо в глаза. Ей, скорее всего, все равно, но мне, увы, точно так же, так что я не успеваю расстроиться. Автобус набирает скорость на коротком отрезке дороги между двумя светофорами, но не успевает к зеленому и резко тормозит. Интеллигентного вида студент, держащийся за перекладину у противоположного окна, мячиком откатывается в сторону чинно сидящих людей. Ни я, ни она даже не пошатываемся. Она – потому что облокачивается о спинку пассажирского сидения, я – потому что на моей пояснице ее руки. Они держат крепко, они согревают, они помогают держаться. На ногах, на плаву, на поверхности – не важно на чем, главное - помогают. Кто сказал, что женские руки не могут быть крепкими? Стоит взглянуть на мои – и хочется усмехнуться, когда в них бывает что-то тяжелее нескольких книг. Можно взглянуть на руки других женщин – но я не совсем уверена, что в них что-то можно найти. Но ее руки – они другие. Они могут держать так крепко, как это делает ремень безопасности в самолетах – но они никогда не причиняют боли, никогда не давят, никогда не прижимают к хозяйке этих рук – они, не смотря на всю свою надежность, всегда оставляют свободу. Они держат так крепко, что с ними никогда не утонешь – но они держат так, что отпускают сразу же, лишь почувствовав, что ты не хочешь больше не тонуть. Захоти я – и эти руки отпустили бы меня навсегда, а она бы спрятала их в верхние карманы джинс, и больше не сделала ничего. Как я могу объяснить ей, что тону без нее? И что мне все равно, что ей все равно. Автобус снова трясет, и я чувствую ее пальцы на своей спине. И взгляды людей на пассажирских сидениях. «Мне плевать» - говорю я ей. Она молчит, даже не улыбается, но я вижу, понимаю, чувствую это повисшее в воздухе «и мне тоже». Вот только я говорила о чужих взглядах, а она промолчала обо мне. Десять минут на дорогу до дома. Сорок секунд из первой минуты на то, чтобы рассчитаться с водителем. Двадцать секунд, чтобы окинуть взглядом салон и не увидеть свободных мест. Восемь – пойти следом за ней, и так же следом остановиться у окна. Пять секунд подойти чуть ближе. Одна – зачем-то ей улыбнуться. Тридцать четыре секунды водителю на то, чтобы отъехать от остановки. Семь из них – чтобы затормозить, пропуская вперед машину. Два секунды, чтобы почти упасть. Четыре секунды чтобы быть подхваченной ее руками. Шесть секунд на то, чтобы почувствовать холод ладоней через рубашку и целых восемь оставшихся до дома минут, чтобы чувствовать ее руки, опоясывающие мою поясницу.