killing me softly..

я тебе расскажу, как июльским дождем
все обиды смываются с душ в одночасье..
ты поймешь, наконец, для чего мы живем -
только лишь для того,
чтобы чувствовать счастье.

все важные фразы должны быть тихими,
все фото с родными всегда нерезкие.
самые странные люди всегда великие,
а причины для счастья всегда невеские.
самое честное слышишь на кухне ночью,
ведь если о чувствах - не по телефону,
а если уж плакать, так выть по-волчьи,
чтоб тоскливым эхом на полрайона.
любимые песни - все хриплым голосом,
все стихи любимые - неизвестные.
все наглые люди всегда ничтожества,
а все близкие люди всегда не местные.
все важные встречи всегда случайные.
самые верные подданные - предатели,
весёлые клоуны - все печальные,
а упрямые скептики - все мечтатели.
если дом уютный - не замок точно,
а квартирка старенькая в Одессе.
если с кем связаться - навеки, прочно.
пусть сейчас не так всё, но ты надейся.
да, сейчас иначе, но верь: мы сбудемся,
если уж менять, так всю жизнь по-новому.
то, что самое важное, не забудется,
а гениальные мысли всегда бредовые.
кто ненужных вычеркнул, те свободные,
нужно отпускать, с кем вы слишком разные.
ведь, если настроение не новогоднее,
значит, точно не с теми празднуешь.

автор: Ок Мельникова

Какая роскошь - быть не в моде
И жить, ни на кого не глядя,
И одеваться по погоде,
Не ради взглядов встречных дядей.

Прослыть не побояться дурой,
Не прибавлять платформой роста,
Не подгонять свою фигуру
Под 60 и 90.

Веселой быть и сумасбродной,
Зевать, коль станет слишком скучно.
Какая роскошь - быть не модной,
А быть самой собою, штучной.

© Лариса Рубальская

Великая мудрость – ждать.
Огромное счастье – верить.
И чувствовать, что опять
Надежда откроет двери.
Крепиться, когда нет сил
И слезы, сглотнув, смеяться.
И падая, не просить,
И верить, и не бояться.
И твердо, и точно знать -
Надежда откроет двери,
Когда научишься ждать
И свято во что-то верить

я не успею войти в последний вагон
двери закроются и все полетит к чертям
-
в этом прокуренном воздухе городском
я никому тебя, черт возьми, никому не отдам

я так рада, что ты со мною,
можно носом о щеку тереться.
и спасибо, что этой весною
у меня появилось сердце.

и пока в подвздошной - эхо пульсирует болью,
лаву осени льет им в вены с ловкостью сталевара,
он каждой второй говорит: «я ее плохо помню»,
она - каждому первому: «я не о нем писала».

полбутылки рома, два пистолета,
сумка сменной одежды — и всё готово.
вот оно какое, наше лето.
вообще ничего святого.

нет, я против вооружённого хулиганства.
просто с пушкой слова доходчивее и весче.
мне двадцать пять, меня зовут Фокс, я гангстер.
я объясняю людям простые вещи -

мол, вот это моё. и это моё. и это.
голос делается уверенный, возмужалый.
и такое оно прекрасное, наше лето.
мы когда умрём, поселимся в нём, пожалуй.

никогда не иди назад. возвращаться нет уже смысла.

даже если там те же глаза, в которых тонули мысли. д

аже если тянет туда, где ещё всё было так мило,

не иди ты туда никогда, забудь навсегда, что было.

те же люди в прошлом живут, что любить обещали всегда.

если вспомнил ты это — забудь, не иди ты туда никогда.

не верь им, они — чужие. ведь когда-то ушли от тебя.

они веру в душе убили, в любовь, в людей и в себя.

живи просто тем, что живешь и хоть жизнь похожа на ад,

смотри только вперед, НИКОГДА НЕ ИДИ НАЗАД

потому что не надо делать живых из мертвых.
я болела еще неделю, простудой, стрессом.
я теперь мечтаю уйти по асфальту мокрому
к новой жизни и к новым (сбывшимся!) интересам.

потому что не надо взахлеб угощаться водкой,
когда просто вот так- предлагают конфету с чаем.
и не думай о том, что ты выглядишь идиоткой,
когда раз в три недели шлешь ему: «я скучаю.

и вообще- в моем городе дождь. он размыл все знаки.
мне теперь никогда не найти до тебя дороги.»
понимая, что врешь. что быстрее любой собаки
ты отыщешь адрес, известный отнюдь не многим.

потому что не надо делать живых из мертвых.
не вытаскивай тех, кто навеки застрял в оффлайне.
потому что не хватит слов, полуслов затертых,
уместившихся в «не звони» на твоем экране.

потому и сидишь один на один с зимою,
хмуришь лоб, прибавляя себе, молодой, морщины.
потому, что здесь выживают одни лишь кошки.
потому что здесь умирают твои мужчины.

поболею еще неделю простудой, стрессом.
обязательна цель усилий- тебя не дергать.
не звонить, не писать, никаких общих интересов.

Людей интересует не любовь
И не замёрзшие на улицах собаки…
Людей интересует алкоголь,
Шпану помладше - уличные драки
Людей интересуют не глаза
На них смотрящие с неведанной мольбою!!!
Они несутся мимо кто куда
Обеспокоенные, лишь своей судьбою
А где-то просто умирает кот…
От брошенной отравы, к его лапам
Скажите люди, в чем он был не прав?
Скажите люди, в чем же виноват он?
А где-то в глубине дворов скуля
Последние минуты доживают
Собаки те, которых, не щадя
Ночами темными безжалостно стреляют!…
Я верю в то, что Бог на свете есть!
И в то, что яд и пули к Вам вернутся
Убитых Вами душ уже не счесть
Но знайте эти души Вам зачтутся…

отказ

просыпаешься утром, встаешь с постели, от холода морщась, и ставишь чайник. это бессонница, в самом деле – от недосыпа всегда качает, от недосыпа всегда так плохо, ты полуночник, тебе ль не знать. именно так грудь болит на вдохе, нужно всего-лишь немного сна.
тапки, халат и зубная паста, надо кота покормить еще. зеркала нет, его нет и баста, будильник звенит, отбивает счет. мелочи: надо почистить туфли, надо поставить себе «Пилот». сухо на улице? нет, не сухо, кажется, ночью опять лило.

(позже – автобус, чужие сумки, кое-как втиснуться и стоять, а на работе – статейки, скука, дракон не побит, да и принц не взят; зайти в магазин, ужаснуться суммам, ехать домой, ненавидеть всех.
все, что угодно, лишь бы не думать.
лишь бы не думать о ней совсем)

агрессия

хочешь кричать, но не издаешь ни звука,
чуешь, как боль сжимает тебя в кольцо.
ты понимаешь, что хочешь сломать ей руку,
ты понимаешь, что хочешь разбить лицо –
пусть хоть на миг почует, как рвет на части,
как ты скулишь, пытаясь нащупать «стоп».
честно, на выдохе: «будь же там, будь
несчастна.
пусть никто, никогда и никто, никогда, никто…»

торг

«давай будет так:
отдохни, побудь с кем-то близким,
научись подходить под чью-то еще фактуру,
захвати пару замков и вырасти василиска,
стань отличным спецом, и, может быть, даже гуру.
у тебя столько сил, и плюсов, и перспектив –
ты заставишь весь мир запомнить, чего ты стоишь.
каждый, кто будет с тобой, станет страшно жив.

а я буду здесь, я буду дышать спокойно.
я буду здесь, я буду молчать сто лет.
давай будет так: ты будешь дышать другими,
но происходить во мне,
как происходит свет.

а я буду писать тебе,
для тебя,
во имя».

отчаянье

ты дурна и морально истощена, из тебя ни любовница, ни жена; болиголов, белена и хна, да кому ты вообще нужна.
и никто не придет за тобой во тьму, ты же даже не плачешься никому, все, что ты сейчас тащишь с собой по дну, убивает тебя саму.
чем творить слова из крови и сора – затяни веревку на чахлом горле; это мертвые рыбы и мертвое горе, это мертвое, мертвое, мертвое море.

у других – свет солнца и резеда, у тебя под грудью течет вода; может хватит глины, песка и ила.
хоть сама бы себя простила.

смирение

когда боль становится менее злой и колкой, уже не мешает жить и не лезет в драку,
ты прекращаешь ее принимать за волка, кормишь ее, растишь, как свою собаку.
она уже знает на вкус твою кровь и кожу, ты видишь – клыки ее в темноте белеют.

ты точно знаешь, что боль тебя уничтожит,
но ты все равно зачем-то
ее лелеешь.

мужчина, который мне вовсе не нужен,
готовит заботливо завтрак и ужин,
неверно толкует мой взгляд молчаливый,
считая себя неприлично счастливым,
и даже везучим - ни много ни мало,
и, трогательно подоткнув одеяло,
собой согревает в бетонной коробке,
и каждую ночь прижимается робко
к груди, где мое непослушное бьется
о том, кто ко мне никогда не вернется…

я тоже хотела вернуться к своим привычкам -
- бывает такое, что падать совсем не страшно.
бывает такое, что вера горит, как спичка,
и больше ничто не бывает настолько важным.

невольное чувство вины теребит и гложет,
и режет, и вертит моим опустевшим сердцем -
- бездушное сердце совсем ничего не может,
совсем разучилось страдать… эту водку с перцем

вливаю в себя на счет "раз", на счет "два"- глотаю
на "три" - проклинаю любовь за ее безличье.
считаю пролеты до дна, и обратно - к краю.
от края до дна пью не морщась за безразличье.

я тоже мечтала о нежных, но прочных чувствах,
приправленных изредка ссорами за главенство.
я раньше страдала. я раньше ждала безумства
и чла идеалы бесспорного совершенства.

я верила в что-то, что нас заставляет биться
за веточку счастья на древе растущей жизни.
теперь моя вера горит, и огнем искрится..
теперь все иначе - я больше не так капризна.

цепляюсь руками за тех, кто зовет и греет.
впадаю в бессрочную и беспробудную кому.
я больше не лгу. и живым от меня не веет -
я вкуса пластмассы и с запахом поролона.

а тебе все равно, все равно, все равно…
ты же твердо решила. и очень давно.
ты решила еще это в прошлый четверг,
что не любишь ничуть, он – не твой человек.
и неважно, не важно, не важно совсем,
что он делает там, где он, как он и с кем…
получил наконец свои горе-права?
помогла хоть от кашля ему та трава?
что он ел на обед? сдал в химчистку пальто?
дочитал твою книгу уже или что…
а тебе наплевать, наплевать, наплевать,
топят как? укрывает ли пледом кровать?
или тоненьким тем одеялом одним?
нет, вдвоем вам не холодно было под ним…
только зябко сегодня. и ветер сырой.
не надел ли хоть свитер тот, серый, с дырой,
шерстяной, что зашить не успела тогда…
как теперь? ведь замерзнет. простынет… беда!
пусть бы ел на ночь мед. пил малиновый чай.
вспоминал только изредка – так, невзначай…
и храни его бог там!.. ведь ясно одно:
ты же твердо решила… тебе – все равно…