Enternal madness

Я не то что схожу с ума, но устал за лето.
За рубашкой в комод полезешь, и день потерян.
Поскорей бы, что ли, пришла зима и занесла всё это -
города, человеков, но для начала зелень.
Стану спать не раздевшись или читать с любого
места чужую книгу, покамест остатки года,
переходят в положенном месте асфальт.
Свобода -
это когда забываешь отчество у тирана,
а слюна во рту слаще халвы Шираза,
и, хотя твой мозг перекручен, как рог барана,
ничего не каплет из голубого глаза.

Я бы сжигала тебя вместе с мостами.

ладно, ладно, давай не о смысле жизни, больше вообще ни о чем таком
лучше вот о том, как в подвальном баре со стробоскопом под потолком пахнет липкой самбукой и табаком
в пятницу народу всегда битком
и красивые, пьяные и не мы выбегают курить, он в ботинках, она на цыпочках, босиком
у нее в руке босоножка со сломанным каблуком
он хохочет так, что едва не давится кадыком

черт с ним, с мироустройством, все это бессилие и гнилье
расскажи мне о том, как красивые и не мы приезжают на юг, снимают себе жилье,
как старухи передают ему миски с фруктами для нее
и какое таксисты бессовестное жулье
и как тетка снимает у них во дворе с веревки свое негнущееся белье,
деревянное от крахмала
как немного им нужно, счастье мое
как мало

расскажи мне о том, как постигший важное – одинок
как у загорелых улыбки белые, как чеснок,
и про то, как первая сигарета сбивает с ног,
если ее выкурить натощак
говори со мной о простых вещах

как пропитывают влюбленных густым мерцающим веществом
и как старики хотят продышать себе пятачок в одиночестве,
как в заиндевевшем стекле автобуса,
протереть его рукавом,
говоря о мертвом как о живом

как красивые и не мы в первый раз целуют друг друга в мочки, несмелы, робки
как они подпевают радио, стоя в пробке
как несут хоронить кота в обувной коробке
как холодную куклу, в тряпке
как на юге у них звонит, а они не снимают трубки,
чтобы не говорить, тяжело дыша, «мама, все в порядке»;
как они называют будущих сыновей всякими идиотскими именами
слишком чудесные и простые,
чтоб оказаться нами

расскажи мне, мой свет, как она забирается прямо в туфлях к нему в кровать
и читает «терезу батисту, уставшую воевать»
и закатывает глаза, чтоб не зареветь
и как люди любят себя по-всякому убивать,
чтобы не мертветь

расскажи мне о том, как он носит очки без диоптрий, чтобы казаться старше,
чтобы нравиться билетёрше,
вахтёрше,
папиной секретарше,
но когда садится обедать с друзьями и предается сплетням,
он снимает их, становясь почти семнадцатилетним

расскажи мне о том, как летние фейерверки над морем вспыхивают, потрескивая
почему та одна фотография, где вы вместе, всегда нерезкая
как одна смс делается эпиграфом
долгих лет унижения; как от злости челюсти стискиваются так, словно ты алмазы в мелкую пыль дробишь ими
почему мы всегда чудовищно переигрываем,
когда нужно казаться всем остальным счастливыми,
разлюбившими

почему у всех, кто указывает нам место, пальцы вечно в слюне и сале
почему с нами говорят на любые темы,
кроме самых насущных тем
почему никакая боль все равно не оправдывается тем,
как мы точно о ней когда-нибудь написали

расскажи мне, как те, кому нечего сообщить, любят вечеринки, где много прессы
все эти актрисы
метрессы
праздные мудотрясы
жаловаться на стрессы,
решать вопросы,
наблюдать за тем, как твои кумиры обращаются в человеческую труху
расскажи мне как на духу
почему к красивым когда-то нам приросла презрительная гримаса
почему мы куски бессонного злого мяса
или лучше о тех, у мыса

вот они сидят у самого моря в обнимку,
ладони у них в песке,
и они решают, кому идти руки мыть и спускаться вниз
просить ножик у рыбаков, чтоб порезать дыню и ананас
даже пахнут они – гвоздика или анис –
совершенно не нами
значительно лучше нас

а еще он убил. он просто ее убил.
обещал уругваев, ямаек, непалов, бирм,
обещал укрывать от москитов и от песков,
что зыбуче в пустыне пораззевали ртов
желтошерстым рассветом с ладоней ее кормил.

он увидел ее в чем-то синем и жадно пил
эту рыжь ее глаз. он глотал ее как эфир,
он давился, она текла у него по груди,
доставая до самых его потаенных льдин
и топя. а потом
он просто ее убил.

и его оправдали. судья молотком долбал,
осуждая ее. ей вынесли приговор -
ее вынесли четверо сильных на задний двор,
там пилили дрова.

она долго лежала, выпитая до дна,
выскребтая до дыр, протертая до низов,
выстиранная девочка, брошенная жена,
выеденная ложкой, как киви и как яйцо.
она долго лежала. и слушала визги пил:
" я убил! я убил! я просто тебя убил! "
этим визгом она нашептала себе мозоль.
а потом ее рыжь превратилась в белесый зной,
ее красные мысли покрылись сухой корой,
ее синь утекла в непал.

он, бывало, ей снился. горчащей сухой травой,
от которой на кончиках пальцев плясал огонь
да тут же и затухал.

хватит, девочка, вытри сопли-то, лучше небо под щеки себе вотри, пусть внутри все в крестиках да решетках, но снаружи-то все горит. хватит уже из себя его выковыривать, этих бабочек поджелудочных вырезать, это мальчик без внутренней сердцевины, и когда ты плачешь – ему плевать. так что, вот, одевай свое самое лучшее платье, пей шампанское с чужими на брудершафт, не порвешься ведь, некуда больше рваться, ведь тебе еще не тридцать и не за двадцать, так что хватит уже убегать от его ножа.

ты желай ему самую вечную, терпеливую, чтобы ветром носилась, в колени ему рыдала, он не будет жалеть ее, как бы там не любила. как бы ни пестила, что бы ни отдавала. время ведь дальше, жизнь-то куда-то глубже, ты-то уже взрослее, по-женски старше, отпусти его, девочка, а то вот-вот задушишь, уходи от него, а то вот-вот раздавишь.

хватит, девочка, ты фанатично пьяная, с кем-то, назло ему, коротаешь ночи, утром покуришь, себя приведешь в порядок, и поперхнешься от горького одиночества. хватит уже, ты сама ведь его просила, так что иди к нему, так что беги по встречной. помнишь, ты мне сказала, что время лечит? только сама дошла уже до конечной, а отпустить – так и не отпустила.

если меня вдруг спросят,
кем я хотела
бы быть,
я бы сказала
птицей.
я не знаю,
как объяснить,
но по мне
лучше не плакать,
а сразу разбиться.

в холодной кружке чая,
можно увидеть космос. когда по тебе не скучают,
или забыли просто. можно услышать море,
в бегущей воде из-под крана когда расстаются двое,
а чувство еще не пропало. можно увидеть небо,
в осколках разбитой вазы. когда во все веришь слепо,
каждой фальшивой фразе. в пустой металлической клетке,
можно услышать чаек. когда получаешь открытки,
ведь все-таки, кто-то скучает.

хочешь, я выкрашу волосы в синий.
ты же любишь синий, правда?
жаль у нас нет общих фотографий,
пусть даже старых, ну да ладно.
хочешь, я научусь играть на гитаре.
и если порвутся наушники – я сыграю.
хочешь, я буду заваривать по утру чай.
но ты не хочешь. я знаю.
ты любишь синий, но не в моих волосах.
ты любишь слушать, как играют на гитаре. но не я.
а что мне делать, если эти чертовы чувства
выходят за края?
что мне делать, если даже небо над нами разное?
у тебя оно видимо синее. а у меня тоже.
что мне делать, если ты мне его дороже?
нам вместе нельзя?
можно.

Нахер мне город, в котором больше не встретить тебя.
Сворачивать горы с восьми до пяти, спасаясь нещадной работой,
А после в старых местах появляться, так и не встретив тебя
Наш общий парфюм, не жалея души.
Взрываться в руках у кого-то, а после
Видеть во сне на плече у подруги,
Как в прошлой весне я ловлю твои руки,
Если решишься, давай поскорей.
Может быть в мае, там куча дней…
Я начинаю ждать.

Ты только не злись там на меня…
Ты просто не слушай песни мои.
Ты только не злись там на меня…
Я там чего… Я там сама…
Все хорошо, я там сама…
все хорошо…

Нахер мне город, в котором
В спинах чужих ошибаться, но так и не встретить тебя.
Просто походкой в пальто эти глюки
Все дразнят и дразнят
Мою близорукую память.
Толпа меня тянет туда, где не встретить тебя.
С миром повисли и лета нам целого…
В лесах, темно-синем седане,
А после…
Видеть во сне на плече у подруги,
Как в прошлой весне я ловлю твои руки,
Если решишься, давай поскорей.
Может быть в мае, там куча дней…
Я начинаю ждать.

Ты только не злись там на меня…
Ты просто не слушай песни мои.
Ты только не злись там на меня…
Я там чего… Я там сама…
Все хорошо, я там сама…
все хорошо…

Нахер мне город, в котором
Черт знает с кем напиваться и к счастью не встретить тебя
В дебрях Москвы просыпаться, но так и не встретить тебя…
Нахер мне город, в котором больше не встретить тебя.
Даже теперь, когда осень… так здорово,
Знаешь, у нас понастроили нового…

знаешь ли ты, сколько людей напивается в хлам в последний вечер августа. сверяя время стрелками, переводами, но не языковыми. молчат по усталому городу в уже, получается, осени, слушая наушниками твои миноры. представляя, как вы поздравляете друг друга с днем рождения. и может, даже не засыпаете. знаешь ли ты, для какого огромного количества людей первый сентябрьский день важнее всех остальных важных дней. и это просто совсем не просто, понимаешь? это опять для тебя из-под рук не поэта. жаль, на ушедшие поезда не продают билеты. и если человека не обнять-наверное, его просто нету. не верить. а на часах по-прежнему 19:89. такие как ты, не стираются временем. бэкспейсами, ластиком, делитами даже. такие как ты не местоимения. такие как ты не выводятся ванишем. ненавидеть людей с твоим именем, кстати, носят как вещь, совестно засыпая. ну а ты.как там ты?снова на afterparty? или песня к альбому.вторая. для чего ты живёшь, для кого ты печалишься? к чему все твои партитуры? зачем снова дымишь?не кури, ну пожалуйста. счастливые люди не курят. за окном скоро будет октябрь беситься а потом первый снег.хруст сугробов.январь. и кто знает, что тебе будет сниться? или.как там?-аптека.улица.фонарь. а потом кто-то сильный очень скучает. ждёт два года, чтоб снова напиться в дрова. или, может, уже даже не вспоминает. 2005-ый только если.глаза. глаза. ты придёшь к нему ночью.тихо.устало. лишь однажды, когда можно быть по домам. без заполненных залов и зачем-то скандалов. и без тех, кто назавтра записан в роман. ты уже не везде, потому что далёкий. но опять нужно знать твою, зачем-то, погоду. лос-анджелес, может, а может, схожи дороги наши.чьи-то.и ты наступаешь на ноги словами, глазами.и сладкими слишком духами. наверное, сладкими духами. утро туманно. не тургенева утро туманно. а в тебе всего лишь гласная.и три согласных. и для многих уже это даже болезненно. без оборотов причастных.и просто причастных. это, может, чуть-чуть сумасшедствие. нет.не курю.а хотя угостите. теперь ты-моё каждое “сложно”. уже в 4.01. ты больше мой не посетитель ведь эти все тупые сны грустно-похожи. когда-то грубо мне тебя не обещали. а знаешь, я ведь вовсе не просила. я не хочу к тебе на кофе или чай. быть тебе кем-то.с кем-то.важным и красивым. этот грубый сентябрь.очень грубый сентябрь. а ты просто проснёшься второго. если вовсе уснул.в шумном клубе усталом. или с ним.в не пустоте дома. классные тренды.известные френды. а потом ты один.или двое. в твои ещё тогда 15 слагали легенды о тебе.ты легенда.напомню. споткнувшись, не падать с больных этажей. плюс ещё, к тому же, не биться. обновлять и по новой, что допиты уже. лишь бы снова в тебя не влюбиться. хоронить в себе память, что пропита тобой. где бемольно шёл мимо немного. нет.ты был не прохожим.ты был каждой весной. каждым солнцем.дождём.и сугрбом. каждым сломанным слогом. брюнетистым богом. а вернее теперь блондинистым богом. отдаваться тебе без залога. без налогов.гудков.и плохих новостей. которым пророчилось сбыться. и не знать.как ты, с кем ты.без любых из вестей. по барам.по тёлкам.напиться. уходить до весны.на пустую из крыш. пока плеер не сядет.и ты в нём. ты за каждым углом.и, наверное, не спишь.. меня можно не помнить уже, как взрослые о детях. закрывать деревянные двери от времени, верить. а после не верить. но, правда, на часах по-прежнему 19:89.

кошкой дворовой ластишься к каждым мужским ногам.
любому чужому прохожему мурлычешь: “Я не отдам никому тебя, только останься, не уходи

я, смотри,
всё для тебя, что было,
вынула из груди.”

он уйдёт, как и все. про себя считай: “три.два.один.”
этот мир одиночеством только, кажется, и един.

этот мир на утопию не похож, и не пытайся его менять -
это словно с разбитого градусника пытаться всю ртуть собрать:
всё равно не сможешь, сколько бы не вложила сил.
не пытайся мир спасти -
для начала,
ты хоть себя спаси.

подлатай все дыры, что так и сквозят внутри.
стань ты цельной уже, чёрт тебя подери.
находи давай самосохранения свой инстинкт -
он в тебе,
в твоём механизме
самый важнейший винт.

не кидайся в омут, пожалуйста, и не верь чужим -
отрезай всех лишних – они для тебя балласт.
заводи внутри каждую из потаенных в тебе пружин…
и тогда никто.
никогда.
тебя больше не предаст.

в наших календарях еще долго маяться проклятому ноябрю.
не бойся, никто не увидит как ты сломаешься. я не смотрю

Разрушенные иллюзии когда-то разрушились в нас.

Периодически нужно надрываться от боли.

Кости в горле иногда нужно глотать.