Дыша духами и туманами

А ведь это твоя последняя жизнь, хоть сама-то себе не ври.

Родилась пошвырять пожитки, друзей обнять перед рейсом.

Купить себе анестетиков в дьюти-фри.

Покивать смешливым индусам или корейцам.

А ведь это твоё последнее тело, одноместный крепкий скелет.

Зал ожидания перед вылетом к горним кущам.

Погоди, детка, ещё два-три десятка лет –

Сядешь да посмеёшься со Всемогущим.

Если жалеть о чем-то, то лишь о том,

Что так тяжело доходишь до вечных истин.

Моя новая чёлка фильтрует мир решетом,

Он становится мне чуть менее ненавистен.

Всё, что ещё неведомо – сядь, отведай.

Всё, что с земли не видно – исследуй над.

Это твоя последняя юность в конкретно этой

Непростой системе координат.

Легче танцуй стихом, каблуками щёлкай.

Спать не давать – так целому городку.

А ещё ты такая славная с этой чёлкой.

Повезёт же весной какому-то

Дураку.

Какое то непонятно-смутно-ужасное время. Ничем не могу его объяснить. Настроение из одной стороны в другую мечется

осень опять надевается с рукавов,

электризует волосы - ворот узок.

мальчик мой, я надеюсь, что ты здоров

и бережёшься слишком больших нагрузок.

мир кладёт тебе в книги душистых слов,

а в динамики - новых музык.

город после лета стоит худым,

зябким, как в семь утра после вечеринки.

ничего не движется, даже дым;

только птицы под небом плавают, как чаинки,

и прохожий смеется паром, уже седым.

у тебя были руки с затейливой картой вен,

жаркий смех и короткий шрамик на подбородке.

маяки смотрели на нас просительно, как сиротки,

море брызгалось, будто масло на сковородке,

пахло темными винами из таверн;

так осу, убив, держат в пальцах - "ужаль. ужаль".

так зареванными идут из кинотеатра.

так вступает осень - всегда с оркестра, как фрэнк синатра.

кто-то помнит нас вместе. ради такого кадра

ничего,

ничего,

ничего не жаль.

Вера Полозкова

а ты не знал, как наступает старость -

когда все стопки пахнут корвалолом,

когда совсем нельзя смеяться, чтобы

не спровоцировать тяжелый приступ кашля,

когда очки для близи и для дали,

одни затем, чтобы найти другие

а ты не думал, что вставная челюсть

еду лишает половины вкуса,

что пальцы опухают так, что кольца

в них кажутся вживлёнными навечно,

что засыпаешь посреди страницы,

боевика и даже разговора,

не помнишь слов "ремень" или "косынка",

когда берёшься объяснить, что ищешь

мы молодые гордые придурки.

счастливые лентяи и бретёры.

до первого серьёзного похмелья

нам остается года по четыре,

до первого инсульта двадцать восемь,

до первой смерти пятьдесят три года;

поэтому когда мы видим некий

"сердечный сбор" у матери на полке

мы да, преисполняемся презренья

(ещё скажи - трястись из-за сберкнижки,

скупать сканворды

и молитвословы)

когда мы тоже не подохнем в тридцать -

на ста восьмидесяти вместе с мотоциклом

влетая в фуру, что уходит юзом, -

напомни мне тогда о корвалоле,

об овестине и ноотропиле,

очки для дали - в бардачке машины.

для близи - у тебя на голове.

Вера Полозкова

мало ли кто приезжает к тебе в ночи, стаскивает через голову кожуру,

доверяет тебе костяные зёрнышки, сок и мякоть

мало ли кто прогрызает камни и кирпичи, ходит под броней сквозь стужу или жару,

чтоб с тобой подыхать от неловкости, выть и плакать

мало ли кто лежит у тебя на локте, у подлеца,

и не может вымолвить ничего, и разводит слякоть

посреди постели, по обе стороны от лица

мало ли кто глядит на тебя, как будто кругом стрельба,

и считает секунды, и запоминает в оба:

ямку в углу улыбки, морщинку в начале лба,

татуировку, неброскую, словно проба

мало ли кто прошит тобою насквозь,

в ком ты ось,

холодное острие

мало ли кто пропорот любовью весь,

чтобы не жилось, -

через лёгкое, горло, нёбо,

и два года не знает, как сняться теперь с неё

мало ли кто умеет метать и рвать, складывать в обоймы слова,

да играть какие-то там спектакли

но когда приходит, ложится в твою кровать, то становится жив едва,

и тебя подмывает сбежать, не так ли

дождь шумит, словно закипающий чайник, поднимаясь с пятого этажа на шестой этаж

посиди с бессонным мало ли кем, когда силы его иссякли

ему будет что вспомнить, когда ты его предашь

Вера Полозкова

Простой священник, Уилл Боуэн, изучая людей и их поведение, пришел к выводу, что от того что и как мы говорим, зависят наши мысли, а они, в свою очередь, влияют на наши эмоции и поступки. Оказывается, мы все очень часто жалуемся, критикуем, сплетничаем. Не верите? А вы проверьте!

Уилл Боуэн предложил всем желающим изменить свою жизнь в лучшую сторону одеть обычный браслет фиолетового цвета и в течение следующих 21 дней жить без жалоб, критики, сплетен и недовольств. Если в течение этих дней человек забывал и произносил «запретные» слова, он должен был перевесить браслет с одной руки на другую и начать отчет дней заново. Продолжать до тех пор, пока браслет не продержится на одной руке 21 день подряд. Эффект такого эксперимента превосходит все ожидания!

Люди, которые прошли через эту программу, изменились до неузнаваемости. Это не оставалось незамеченным и уже их друзья и близкие подключались к этому эксперименту, одевали на себя браслет и неизменно менялись в лучшую сторону.

Почему же такой простой метод как жизнь без жалоб такой эффективный?

Во-первых, важен сам настрой. Уже с момента пробуждения вы знаете, что вам нельзя говорить о негативе, а самый лучший способ для этого – начать замечать позитив в себе, окружающих вас людях и в мире.

Во-вторых, возрастает самоконтроль над собой, своими мыслями и тем, что вы говорите, а это очень важно для любого человека. Сейчас вы только учитесь, но с каждым днем вы будете становиться осознаннее.

В-третьих, во время этого эксперимента вы узнаете очень много нового о себе, о своем мышлении и образе жизни.

Все вроде бы знают о силе позитивного мышления, но жалоб на жизнь и недовольства почему-то меньше не становится.

А вы решитесь на такой эксперимент?

уииии, наконец то пофоткались сегодня с моим рыжим бестием!

Кругозор некоторых людей это круг с нулевым радиусом. Они называют его точкой зрения.

Вот и еще один молодой человек канул в лету…

Весна наступила: мальчики набухают, девочки распускаются.

укутаться краями синего моря

Просто включить весну. Текстура - мокрый асфальт
Небо на пять мегабайт и ветра побольше дать
Бросить все силы на дождь, но даже моих мегагерц
Не хватит чтоб сделать запах дождя
Я - робот, и нет у меня сердца

Не дано мне об крыши разбиться весенним дождём
Не дано по асфальту разлиться лужами днём
Не дано мне ручьями стекать по весенней траве
Быть дождём только в мечтах мне, и нет у меня сердца

Я - робот, и нет у меня сердца
Я - робот, и нет у меня сердца

Тысячи точек звёзд, я - небо у там точка ру
Я бы до них донёс запах травы поутру
Бросить все силы на свет, но даже моих мегагерц
Не хватит чтоб сделать свет для планет
Я - робот, и нет у меня сердца

Не дано мне об крыши разбиться весенним дождём
Не дано по асфальту разлиться лужами днём
Не дано мне ручьями стекать по весенней траве
Быть дождём только в мечтах мне, и нет у меня сердца

Не дано мне об крыши разбиться весенним дождём
Не дано по асфальту разлиться лужами днём
Не дано мне ручьями стекать по весенней траве
Быть дождём только в мечтах мне, и нет у меня сердца…

Александр:

а если я вообще ни чего не хочу :) хочу чтобы всё смотрели на мою аву и писали КОМЕНТАРИЯХ саша ты такой классный жаль что не мой.а я отвечаю да киска даже не надейся :) :) :)

ухахахаха, ой бля, я под столом от смеха

Я сама во многом виновата
В полноте безудержного краха.
Поздно горевать и плакать
И на теле рвать рубаху.

Не «по Сеньке» была шапка,
Показало поступленье.
Теперь думы, теперь страхи.
Деньги, совесть, сожаленья.

на маму злится мальчик саша
что имя странное дала
друзья матвей лука евстафий
и он один как идиот