Или наша с тобой повседневная жизнь… (с) Эй, отзовитесь, слышите меня, отзовитесь, откройте мне свои двери, а если не двери, то хотя бы распахните глаза, ощетиньтесь ресницами, скривите в усмешке губы. Эй, улыбнитесь мне, вы, сыновья промозглого города, растопырившего мосты, и вы, дочери заснеженных домов. Эй, оттолкните меня, отвернитесь от меня, отставьте меня в сторону, как запыленную, давным-давно забытую на полке статуэтку. Эй, обнимите меня, чтоб я почувствовала на щеке шероховатую прокуренную грубость ваших свитеров, обветренную ласку ваших ладоней. Слышите меня, я люблю вас, я, в нетрезвом уме и нетвердой памяти говорю вам правду, всю правду и ничего, кроме правды. Я люблю вас, каждым своим разлетевшимся осколком, которые мне не собрать никак в единое целое, каждой невысохшей слезой, каждым ударом неровно бьющегося сердца, слышите, я люблю вас. Я люблю тебя, темноглазый, от которого я всё пытаюсь и никак не могу отвыкнуть, и тебя, с волосами цвета пасмурного солнца, учившего меня танцевать польку в маленькой комнате, когда за окном было утро, плюющееся мокрым снегом, и тебя, с исцарапанными руками, которые я перевзяывала на высоте б-г-знает-сколько метров над уровнем моря, и тебя, улыбчивую и тоненькую, убедившую меня, что моя правда найдет меня, и тебя, которая… да что я, всё равно жизни не хватит сказать обо всех. Нет, моя правда не нашла меня и вряд ли найдет - я слишком быстро перебегаю с места на место, но слышите, я люблю вас. Пускай не то творится у моей душе, пусть я не умею отвечать на вашу доброту и только смотрю смущенно из-под нестриженой челки - знайте, я люблю вас. Поможет ли это кому - неведому, хорошо ли от этого кому - непонятно, но я не умею иначе. Каждый ваш шаг- это я, каждое ваше слово - струна во мне, я люблю вас. У меня не получится изменить мир, разогнать облака, не получится запеть жаворонком… но может быть,у меня получится хоть на миг разгладить морщинки у твоих губ. Я люблю вас, я не знаю, как об этом сказать, я не знаю, за что мне такое счастье…

А меня не спросят, каков итог и кому по каким отвечать словам, Только небо, выпустив коготок, аккуратно распустит меня по швам, Аккуратно вытрясет в тишину, до пылинки вычистит, до греха И растянет сердце во всю длину, как гармонь растягивает меха. И растянет, мокрое, не дыша, и наполнит, глупое, синевой, А душа - пускай улетит душа, раз уж ей никак не побыть живой, Всё ей нужно спать на чужих руках, всё ей нужно зло завершить добром Так пускай попрыгает в облаках, порезвится чертиком под ребром, А решит вернуться - так путь открыт, вся дорога в солнечных витражах, Засмеется сердце взахлеб, навзрыд, под ладошкой ветренною дрожа, На башке на лунной из звезд парик, а под тонкой кожей звенит Париж, И вокруг как будто бы мир парит, а на самом деле ты сам паришь. А меня не спросят, зачем сижу, почему пою свои песни так, А внутри меня всё такая жуть, то ли пустота, то ли теснота, А вокруг всё гладко, и нет углов - уцепиться не за что, так сиди, Просто небо тонкой своей иглой только что зашило дыру в груди, Аккуратно ниточку подобрав, всё под цвет, как нужно и на века, Мол, пока тебе не видать добра, пусть подсохнет сердце твое пока, А душа вернется - так путь открыт, вся дорога в солнечной ерунде, Отчего-то пальцы мои мокры - узелок завяжется, быть беде.

Экстренное мытье мозга Не бойся, милый, это как смерть из телека, воскреснешь, вылезешь где-нибудь через век, ведь это даже не вирус, а так, истерика, суббота-утречко, надо уже трезветь. Пора идти, в пакете в дорогу бутеры, расческа, зеркало - господи, это кто?.. На улице не морозно, но мерзко - будто бы хмельное небо вырвало на пальто. Ну что ж, спокойно, с толком, поднявши голову, на остановку, правильно, не спеши, так хорошо - не видно ни сердца голого, ни розовой недомучившейся души. Вот так проходят эти, почти-осенние, почти совсем живые пустые дни, которые начинаются воскресением, кончаясь так, как тысячи дней до них, их не удержишь в пальцах - уж больно скользкие, бездарная беззастенчивая пора, ты приезжаешь вечером на Московскую, а уезжаешь с Автово и вчера. Друзья живут, хоть плохо, но как-то маются, а ты чем хуже, тоже себя ищи, один качает мышцы и занимается, другая, вот, влюбляет в себя мужчин. Пойди помой посуду - работа та еще, отправься в лес, проспаться, пожрать, поржать. А ты стоишь зубами за мир хватаешься и думаешь, что он будет тебя держать. Ты думаешь, ты такой вот один-единственный, такой вот медноногий смешной колосс, который хочет нырнуть в ее очи льдистые и спрятаться в рыжем танце ее волос. Что ты один молчишь ей срывным дыханием и молишься нецелованному лицу, что ты готов сгореть за ее порхание, за голоса крышесносую хрипотцу. Она ведь вечно вместе, всегда при свите и она ведь пробежит по твоей золе. И самый ужас в том, что она действительно прекрасней всего прекрасного на земле. И что тебе расскажешь - посуда вымыта, за окнами злые темные пять утра, не вытянута, не вымотана, не вынута из рыхлого измочаленного нутра та нитка, нерв из зуба, живая, чуткая, свернувшаяся в горячий больной клубок, которую те, кто верят хоть на чуть-чуть в нее смущенно в своих записках зовут "любовь". Который раз - и мимо, а нитка тянется, и трется о бессмысленные слова, вот так ее когда-нибудь не останется - и чем тогда прикажешь существовать? Потом-потом-потом, а пока всё пенится, барахтается у боли своей в плену, не трогай, пусть подсохнет, еще успеется проверить, дернуть заново за струну. И ты опять расплачешься, раскровавишь всё, почувствуешь, как оно там внутри дрожит. А вот сейчас ты выпрямишься. Расправишься. Войдешь в автобус. Встанешь. И станешь жить.

Кажется, мне и вправду стоит исчезнуть, уйти, упасть, Слиться с прозрачной музыкой, живущей в открытых дрожащих пальцах, Вынырнуть, задержать дыханье и снова в морскую пасть, Приобрести влияние, щупальцы, жабры и прочный панцирь. Скоро я позабуду, как теплый воздух течет в гортань, Если бы мы даже выжили - на открытие б опоздали, Падает из ладони кубок, не донесен до рта, Желтая субмарина выходит на берег, песок раздавлен. Медленно обвожу пределы, в карандаше печаль, Каждый клочочек сердца сожми в ладони и грубо скомкай, Там, вдалеке хрустит дорога из желтого кирпича, Желтое солнце давит сухие губы солено-колко. Боже, не дай мне дорогу к небу, но дай мне выдох в висок, Дай мне выход в открытый космос, дай мне, Господи, жару, Я хочу целовать тебя, скрипит на зубах песок, Я хочу целовать тебя, но всё время мешают жабры. Я закрываю глаза, я сдираю с губ неживую слизь, Каждую каплю моря пугаю розовой наготою, Я не прошу спасти меня, только, прошу тебя, только снись, Я прошу, уходи, но будь, пожалуйста, наготове… Это даже не голос, это шипенье старой иглы, И отпеванье наше давно должно было состояться, Скажут, их было четверо - иксы, игреки и углы, Будут над нами смеяться - пусть их, люди должны смеяться. Впрочем, не обращай внимания, это просто метель, зима, Море сковало льдом и мы убиваем, потом жалеем, Но посмотри и выучи - там, во первых строках письма… Поздно. Обрыв дыханья, и воздух пахнет вишневым клее

В октябре и в апреле - дождь. В октябре и в апреле - не так холодно, чтобы было мерзко выходить на улицу, но всё еще не очень светло или не слишком темно по утрам. В октябре и в апреле - или еще непривычка к постоянному напряжению или уже усталость от него. В октябре и в апреле - одинаковая музыка, одинаковые следы на мокрой земле, одинаковый запах кофе в одинаковых, набитых до отказа пережидающими непогоду, кофейнях. В октябре - еще не сошел загар, но уже не помнится вкус крымского винограда, в октябре - черная, невыносимая боль расставания, горький дым непривычных сигарет, каждое утро - "я всё равно буду быть, назло", каждый вечер - носом в подушку: "нет, я, наверное, всё-таки не буду". И постоянным утешением себя - всё пройдет, всё сбудется, в конце концов привязанность, зависимость - она ведь тоже когда-то исчезает, перетираются, лопаются ниточки, пусть через сжатые зубы, пусть мало-помалу - но прекратится же, будет прозрачная зима, будет свист в ушах, когда съезжаешь с горки на лыжах и сладкая боязливая дрожь в коленках, и замерзшие уши, и горячий чай… Ползешь, подкрепляясь оправданиями, цепляясь за сухие корни надежды - ползешь - в зиму. В апреле - слишком похоже, та же музыка вокруг, тот же ветер треплет волосы, те же номера в телефонной книжке… И если чуть-чуть расслабиться, чуть-чуть забыть, что прошлое - уже было и не вернется, можно встать на грань вспоминающихся ощущений. И почувствовать ту же боль - но еще более страшную, еще более ослепляющую - очищенную от оправданий, очищенную от людей, очищенную от привязанностей. Боль - не потому что, а стоградусным спиртом обжигающую легкие, не дающую дышать - и в то же время желанную - связывающую все разрозненные клеточки в единое чувство. Главное в этот момент не оступиться, не превратиться в нее, не упасть в вихрящуюся пропасть. Главное - вспомнить, что есть те руки, которые крепко схватят за плечи, оттащат бесцеремонно, встряхнут и не позволят уйти. И ты небрежно встанешь так, чтобы видеть, но уже зная, что ты в безопасности, и скажешь: "Да, было. Помню. Конечно." В октябре главное - выбраться. В апреле главное - не упасть. В октябре наращиваешь себе толстую пушистую шкурку на самых болезненных местах. А может быть даже не шкурку - а панцирь пуленепробиваемый. Пусть только попробуют! Главное - в апреле не забыть ее снять.

Третий лишний, говорят, третий лишний, книжный, скучный, говорят, мешающий, длинный такой нафталинный третий, говорящий какую-то чушь и слушать его - не заметишь, как и уснешь, поскольку он третий, а мы-то всё дальше в лес и у нас руки дрожат от счастья и глаза горят синим дымом, птички поют, а третий лишний, неслышный, всевышний, тот самый ближний, которому надо дать по щеке, чтоб получить от того, кто от тебя вдалеке. Третий лишний, третий скрипит зубами, истекает слезами, кричит, я устал, я пойду, я рядом, если что, зовите, а я посижу в кафешке с кошкой, выпью кофе, сьем печенюшку, да что ты, отвечаем, оставай с нами, пользуйся нашими снами, гибни в нашем цунами, питайся блинами, кидайся словами, мы остаемся с вами, это такой подарок, и ты не дурак, чтоб от него отказаться. Третий лишний, у третьего есть жилетка в шотландскую клетку, с карманчиками из пуха, с отворотиками из меха, жилетка, пропитанная нашим страхом, нашей ревностью, нашим трусливым потом, нашим шепотом; в которую входят штопором обузданные мыслишки, не слишком радостные, не слишком глубокие, круглобокие, а жилетке что, она слышит, пухом по меху пишет, а третий лишний. И ящерицами сплетаются косы, проволокой сплетаются руки, половина шестого, голоса, стоны, через час работа, кофе на кухне, мир не рухнет, отдышится, справится, заиграет, выкинет праведников из рая, грешников заберет у Харона, съест недоваренные макароны, икнет, извинится, свистнет синицей, небесные свяжет плети. Тут на сцене появится третий. Рассвет прищурил глаз и разлегся с комфортом, мурчит, лежит. Третий нагнулся, выключил газ под конфоркой, а то сбежит. Какая зануда этот третий лишний

И ладно, если бы всё плохо. Это очень просто, когда всёплохотакчтохотьобстенку - тогда можно реветь в голос и себя жалеть, и ругать за всё - за сказанное, за несказанное, за то что щеки из-за ушей торчат и уши из-за щек, за то, что ни с кем не общаешься и за то, что постоянно забиваешь на дела. Или, допустим, когда ходишь счастливый и всячески влюбленный - тоже просто. Ходишь и мыслями всё поглаживаешь воспоминания - цвет глаз там, прядь волос на лбу, царапинки на руках… на пальцах бьются ощущения; как с бабочкиных крыльев - стираешь пыльцу потихонечку, чтоб надолго хватило. Впрочем, всё равно забываешь, что без пыльцы потом не взлетит, а поползет тихо помирать в своем уголку и на крыльях - уже песок будет шелестеть - ну да, это всё потом. Когда вокруг снег и можно башкой в сугроб - тоже просто. Сложно бежать по широкому полю, когда вот оно, направо - ух, необъятное, невдыхаемое, и налево - дальше неба, дальше солнца. И за спиной просторы невиданные и впереди дороги непройденные. И нужно бежать, бежать, а трава высокая заплетает ноги, тянет к себе, и кузнечики, как будто бы в ушах сидят эти кузнечики, а не бежать - задохнешься. А еще сложно по канату идти, когда нету каната. А идешь с двумя кувшинами, до краев полными, в каждой руке и нужно не расплескать, ноги ставить аккуратно, и от этого так сладко, и руки напряженные, и всё тело в струнку… и срываешься, летишь к чертовой матери, мир вокруг в блестящих каплях, в глиняных осколках разбитых кувшинов. И очень сложно говорить - когда знаешь, что каждое слово - это новый шаг по канату, которого нет. И теряешься в этих словах, несказанных, необъятных, заплетаешься и падаешь, разбивая коленки об сухую подсолнечную землю. Романтика - это когда один против всех, но в поисках того, кто за тебя. За романтику бьют больно - потому что отблески алюминиевого меча режут глаза. Романтика - это когда лицо закрыто забралом. Если постучать - может, откроют? Всё равно пустяки, встану, облизывая растрескавшиеся губы, стряхну грязь с платья и снова пойду к колодцу, по дороге пытаясь вспомнить, остался ли еще хоть один неразбитый кувшин. В конце концов Колобок не плакал, когда Лисица съела его и довольно улыбнулась. Просто не успел. В конце концов маленький спартанец не плакал, когда Лисенок, спрятанный за пазухой, грыз его живот. Просто не умел. Да и в конце концов Маленький Принц не плакал, когда Лис расцарапал его душу и оставил сохнуть на ветру. Потому что так бы было нечестно.

Красиво было. Знаете, как красиво бывает? Когда снежинки запутываются в русых волосах, когда зябкие пальцы согреты горячей ладонью, когда готов смеяться из-за любой мелочи, запрокидывая голову и чувствуешь, как смех вскипает внутри и выплескивается, рассыпая звенящие искорки. Когда почти без слов, потому что привыкнуть друг к другу гораздо проще, чем научиться разговаривать. Красиво было. Огонек сигареты на фоне темного окна. Горячий медовый чай в темной кружке. Красиво. Красиво так, что казалось, что так не бывает. Не зря казалось. Мысли разбиваются на короткие фразы с частыми точками. Правильно - многоточия были. Многоточия ждут продолжения. А движение нужно завершать, иначе оно повиснет в воздухе и никому радости не принесет. Хватит многоточий. И всё случилось просто и страшно, с минимальным количеством слов, как обычно и бывает. Потому что когда слов много, за них можно зацепиться и что-то исправить. Или по крайней мере висеть на них, надеясь на то, что кто-нибудь вытащит. Висеть, пока не ослабнут руки. Ждать. Лучше уж сразу - вниз. Так падают самолеты, не вышедшие из мертвой петли. Это не больно. Это - как разрезать ладошку очень острым ножом. Поперек линии жизни. Вишневый сок - кровью на губах. Мне бы пойти на врача пойти учиться. На кардиолога. Чтобы сердца наконец-то не разбивать, хвостиком махнув, а склеивать. Аккуратно, осколочек к осколочку, чтобы опять засияло чистое зеркало без трещинок. А я опять кого-то спасаю, никого не умея спасать. "Эй, - кричу, - беги! Я заслоню. Я остановлю! Вон, в ту дверь!" И погибаю с глупой улыбкой, остановив на самую маленькую секунду. А за той дверью - нет ничего. Карниз. Пропасть. Можно прыгнуть, конечно. Прыгай, да. Кому она нужна - такая помощь? Только и остается - пытаться слабыми глупыми руками оттянуть назад время. Переделать, переиграть. Да куда уж мне, если я даже это-то, текущее время не могу направить в нужую сторону. Мелочи, конечно. Нужно о вечном, конечно. Нужно посадить дерево, конечно. Дом выстроить. Сына вырастить. Потом уже говорить. Но опускаются руки. Тут уже без выдумок и без красивого текста. Горько мне. Upd: Не, меня не надо спасать. Ворона птица сильная. Это так, просто крик души был. Всё совсем даже не так плохо. всё даже совсем не так плохо. Даже местами хорошо.

как обычно все оказалось проще чем думала

шик блеск и картонка, лучше продолжать сидеть дома

чувствует моя жопа что завтра, то есть уже сегодня будет очень весело если встречусь с некой личностью

LONDON435

Самые популярные посты

11

lisss : fatalamerica : karmapolice : artnoar : union-jack : dimonovna : goodbye-berlin : nancys :

7

stop crying your heart out.

katya1992-09 : youcouldbehappy : icebutterfly : jaimeparis : yanka : brit : sammieeatworld :

7

Город под скалами

everybody-lies : Нашла совершенно жутковатые фотографии. На мой, конечно, взгляд - жутковатые. "Город под скалой ", иначе и не назо...

6

everybody-lies : Японский астронавт Соичи Ногучи ведет твиттер с международной космической станции и снимает фотографии разных уг...

6

18 Принципов Счастья

mymammasaid : maria-elena : Правило №1 – ПЕРЕСТАНЬТЕ ЖАЛЕТЬ САМОГО СЕБЯ! Жалость к самому себе – худш...

6

wonderfullie : i-am-deepfashion : Жизнь – череда вопросов annaessecer : — Почему лимонад делают из и...