Это просто Вьюи блог

Когда живешь все время рядом с людьми, они не меняются ни на йоту. Вы изумляетесь произошедшим в них переменам, только если расстаетесь надолго, на годы.

Рэй Брэдбери "Вино из одуванчиков"

Большинство молодых людей до смерти пугаются, если видят, что у женщины в голове есть хоть какие-нибудь мысли.

Рэй Брэдбери "Вино из одуванчиков"

Когда человеку семнадцать, он знает все. Если ему двадцать семь и он по-прежнему знает все, — значит, ему все еще семнадцать.

Рэй Брэдбери "Вино из одуванчиков"

Одного дзенского учителя, по имени Великая Слива, – с готовностью начал Джефи, – однажды спросили, в чем главный смысл буддизма, а он и говорит: цветки тростника, ивовые сережки, бамбуковые иглы, льняная нить, короче, держись, браток, экстаз во всем, вот что он хотел сказать, экстаз духа, мир есть дух, а что есть дух? Дух – не что иное, как мир, елки. Тогда Конь-Прародитель сказал: «Этот дух есть Будда». И еще сказал: «Нет духа, который есть Будда». И потом про братишку Великую Сливу: «Слива созрела».

Мы честно проголодались, это было не смешно, а действительно честно.

…с ужасом вспомнил я знаменитое дзенское изречение: «Достигнув вершины, продолжай восхождение».

– Смит, неужели ты не понимаешь, какая великая привилегия – делать подарки. – Он дарил как-то очень славно, без помпы и рождественской торжественности, почти грустно, и зачастую это были вещи старые, ношеные, но трогательные своей полезностью и легкой печалью дарения.

Мускулы ныли, живот подвело, камни вокруг холодны – не приголубят, не утешат ласковым словом; и все же сидеть тут, медитируя, рядом с серьезным и искренним другом – ради одного этого стоило родиться, чтобы потом умереть, как придется всем нам. Что-то выйдет из всего этого на Млечных путях вечности, что расплещутся пред нами, как только спадет пелена с наших глаз, ребята. Мне хотелось поведать свои мысли Джефи, но я знал, что все это не имеет значения, да он и так все понимал, а молчание – золотая гора.

…для меня гора – это Будда. Подумай, какое терпение, сотни, тысячи лет сидеть тут в полнейшем молчании и как бы молиться в тиши за всех живых существ, и ждать, когда ж мы наконец прекратим суетиться…

– Секрет в том, – сказал Джефи, – что это как дзен. Пляши, как пляшется. Проще простого, на самом деле проще, чем ходить по ровной земле, нет монотонности. С каждым шагом возникают забавные маленькие трудности, их разрешаешь без сомнений, раз – и ты уже на следующем камне, который ты выбрал просто так, без особых причин. Как дзен. – Так оно и было.

– Видишь вон там валуны?

– «Видишь вон там валуны»! Еще бы, пять миль сплошных валунов до самой горы.

Вместе с высотой росла усталость, теперь, как настоящие альпинисты, мы уже не разговаривали, и не надо было разговаривать, и это было хорошо; после получаса молчания Джефи обернулся и заметил: «Вот это мне нравится, когда идешь и говорить уже не нужно, как будто мы – животные и общаемся молча, посредством телепатии».

Вот это мне нравится: автостоп, свобода, и представь еще, при этом быть индейцем. Черт возьми, Смит, пошли поговорим с ним, пожелаем удачи.

– Вообще-то ему было все равно. – Я равнодушен, – заявил он со смехом, и Джефи воскликнул:

– Но равнодушие – это и есть буддизм!