ДУРНАЯ НАКЛОННОСТЬ

Дано мне тело - что мне делать с ним,
Таким единым и таким моим?

За радость тихую дышать и жить
Кого, скажите, мне благодарить?

Я и садовник, я же и цветок,
В темнице мира я не одинок.

На стекла вечности уже легло
Мое дыхание, мое тепло.

Запечатлеется на нем узор,
Неузнаваемый с недавних пор.

Пускай мгновения стекает муть
Узора милого не зачеркнуть.

Осип Мандельштам, 1909

По мостовой
моей души изъезженной
шаги помешанных
вьют жестких фраз пяты.
Где города
повешены
и в петле облака
застыли
башен
кривые выи -
иду
один рыдать,
что перекрестком
распяты
городовые.
1913

Рыбы зимой живут.
Рыбы жуют кислород.
Рыбы зимой плывут,
задевая глазами
лед.
Туда.
Где глубже.
Где море.
Рыбы.
Рыбы.
Рыбы.
Рыбы плывут зимой.
Рыбы хотят выплыть.
Рыбы плывут без света.
Под солнцем
зимним и зыбким.
Рыбы плывут от смерти
вечным путем
рыбьим.
Рыбы не льют слезы:
упираясь головой
в глыбы,
в холодной воде
мерзнут
холодные глаза
рыбы.
Рыбы
всегда молчаливы,
ибо они --
безмолвны.
Стихи о рыбах,
как рыбы,
встают поперек
горла.

Иосиф Бродский

Разрезая носом воды,
ходят в море пароходы.
Дуют ветры яростные,
гонят лодки парусные.
Вечером,
а также к ночи,
плавать в море трудно очень.
Все покрыто скалами,
скалами немалыми.
Ближе к суше
еле-еле
даже
днем обходят мели.
Капитан берет бинокль,
но бинокль помочь не мог.
Капитану так обидно —
даже берега не видно.
Закружит волна кружение,
вот
и кораблекрушение.
Вдруг —
обрадован моряк:
загорается маяк.
В самой темени как раз
показался красный глаз.
Поморгал —
и снова нет,
и опять зажегся свет.
Здесь, мол, тихо —
все суда
заплывайте вот сюда.
Бьется в стены шторм и вой.
Лестницею винтовой
каждый вечер,
ближе к ночи,
на маяк идет рабочий.
Наверху фонарище —
яркий,
как пожарище.
Виден он
во все моря,
нету ярче фонаря.
Чтобы всем заметиться,
он еще и вертится.
Труд большой рабочему —
простоять всю ночь ему.
Чтобы пламя не погасло,
подливает в лампу масло.
И чистит
исключительное
стекло увеличительное.
Всем показывает свет —
здесь опасно или нет.
Пароходы,
корабли —
запыхтели,
загребли.
Волны,
как теперь ни ухайте, —
все, кто плавал, —
в тихой бухте.
Нет ни волн,
ни вод,
ни грома,
детям сухо,
дети дома.
Кличет книжечка моя:
— Дети,
будьте как маяк!
Всем,
кто ночью плыть не могут,
освещай огнем дорогу,
Чтоб сказать про это вам,
этой книжечки слова
и рисуночков наброски
сделал
дядя
Маяковский.

1926

Ты большая в любви.
Ты смелая.
Я - робею на каждом шагу.
Я плохого тебе не сделаю,
а хорошее вряд ли смогу.
Все мне кажется,
будто бы по лесу
без тропинки ведешь меня ты.
Мы в дремучих цветах до пояса.
Не пойму я -
что за цветы.
Не годятся все прежние навыки.
Я не знаю,
что делать и как.
Ты устала.
Ты просишься на руки.
Ты уже у меня на руках.
" Видишь,
небо какое синее?
Слышишь,
птицы какие в лесу?
Ну так что же ты?
Ну?
Неси меня!
А куда я тебя понесу?..

Е. Евтушенко, 1953

Жалеть, что ты некрасива — глупо. Разумные люди не желают красоты для себя и равнодушны к ней в других. Был бы образован ум и чувствительно сердце, а внешний облик ни в чьих глазах важности не имеет. Так наставляли в детстве нас, и так наставляем мы нынешних детей. Весьма достойные, весьма логичные выводы, но вот только подтверждаются ли они жизнью?
Мы от природы склонны любить то, что нам нравится. А что может нравится больше красивого лица — если мы к тому же не знаем ничего дурного о той или, кому оно принадлежит? Девочка любит свою птичку — почему? Потому, что птичка живая, что она умеет чувствовать, что она беспомощна и безвредна. Но жаба — живая, и она умеет чувствовать, и она беспомощна и безвредна. Однако пусть девочка и не причинит жабе зла, любить она будет птичку — такую хорошенькую, с пушистыми пёрышками и блестящими весёлыми глазками. Если женщина прекрасна собой и прекрасна душой, почти все хвалить её будут и за то, и за другое — но особенно за первое. Если же, с другой стороны, её внешность и характер равно неприятны, в вину ей в первую очередь ставят некрасивость, сразу же оскорбляющую обычный посторонний взгляд. Если же дурнушка наделена превосходными душевными качествами, о них — особенно если она робка и ведёт уединённую жизнь — никто даже не узнает, кроме самых близких ей людей. Все прочие же, напротив, склонны составлять самое неблагоприятное мнение о её уме и характере, хотя бы в несознательном стремлении оправдать инстинктивную неприязнь к существу, столь обделённому природой. Прямо обратное происходит с той, чей ангельский облик прячет чёрное сердце или придаёт обманчивое ложное обаяние порокам и причудам, которых ни в ком другом не потерпели бы. Те, кто наделён красотой, пусть будут благодарны за неё и обратят её на пользу, как любой другой талант. Те же, кто её лишён, пусть не сетуют напрасно, а попробуют обойтись без неё. Во всяком случае, хотя красоте и придаётся чрезмерное значение, она — дар Божий, и презирать её не должно. Ведь есть немало таких, кто чувствует, что способен любить, и чьё сердце твердит им, что они достойны быть любимы — и всё же оттого лишь, что судьба обделила их подобным пустячным преимуществом, они лишены возможности дарить и получать счастье, хотя словно бы созданы радовать им и радоваться ему

Агнес Грей

Сперва нарисуйте клетку
с настежь открытой дверцей,
затем нарисуйте что-нибудь
красивое и простое,
что-нибудь очень приятное
и нужное очень
для птицы;
затем
в саду или в роще
к дереву полотно прислоните,
за деревом этим спрячьтесь,
не двигайтесь
и молчите.
Иногда она прилетает быстро
и на жердочку в клетке садится.
иногда же проходят годы -
и нет
птицы.
Не падайте духом,
ждите,
ждите, если надо, годы,
потому что срок ожиданья,
короткий он или длинный,
не имеет никакого значенья
для успеха вашей картины.
Когда же прилетит к вам птица
(если только она прилетит),
храните молчание,
ждите,
чтобы птица в клетку влетела;
и, когда она в клетку влетит,
тихо кистью дверцу заприте,
и, не коснувшись не перышка,
осторожненько клетку сотрите.
Затем нарисуйте дерево,
выбрав лучшую ветку для птицы,
нарисуйте листву зеленую,
свежесть ветра и ласку солнца,
нарисуйте звон мошкары,
что в горячих лучах резвится,
и ждите,
ждите затем,
чтобы запела птица.
Если она не поет -
это плохая примета,
это значит, что ваша картина
совсем никуда не годится;
но если птица поет -
это хороший признак,
признак, что вашей картиной
можете вы гордиться
и можете вашу подпись
поставить в углу картины
вырвав для этой цели
перо у поющей птицы.

Жак Превер

Если человек хочет покончить собой, то он постоянно думает, исключительно умными мыслями думает. Не верите? Читайте! Вот цитаты из книги:

" Готовясь умирать, человек думает иначе, чем когда он планирует жить. Совершенно иначе." 

" Тщательное планирование – ключ ко всему. Если для чего-то нужно время, значит, это время нужно найти "

" Иногда жизнь поворачивается так, что на одной своей хорошести человеку не удержаться. Все идет коту под хвост все равно" 

" Здоровые не понимают, каково приходится больным, а те, кто хотят жить, не в состоянии постичь, почему кто-то хочет умереть. Так устроена жизнь. Мы можем выражать человеку сочувствие и стараться его утешить, но, расставшись с ним, мы отодвигаем его беды в сторону и идем дальше по своей жизни. Так должно быть. Я думаю, боль нельзя разделить ни с кем. Иначе жизнь стала бы невыносимой еще и для тех, кто не пережил сам ничего ужасного, и тогда бы люди, скорей всего, перестали размножаться, и все, кранты "

" Трагическая судьба открывает двери. Это полезно запомнить" 

" Страны, имеющие в названии слово «демократический», почти наверняка таковыми не являются, в них царит хаос, и, что бы с тобой ни случилось, никто за это не ответит "

" Ничегонеделанье лишает меня покоя. Преимущество беспрерывных стремительных путешествий, вот как я летаю последнее время, состоит в том, что человек теряет себя "

" Я думаю, когда человек планирует самоубийство, он становится очень эгоистичен. Тут дело в масштабе. В перспективе смерти, ее абсолютности и драматизма трудно дать место и увидеть значение всего, что менее абсолютно и менее драматично "

" Раньше я не понимала, что заставляет людей бегать, но теперь вижу, что это связано с тем, как работает мысль. Когда человек быстро и долго бежит, тратя при этом много энергии, мозг постепенно отключается. Мысли становятся тусклыми и безвредными. Другими словами, те, кто бегает, от чего-то убегают. Это люди с проблемами. У людей, бегающих много, их больше, чем у тех, кто бегает мало. Пока они бегут, все в порядке. Стоит остановиться, проблемы возвращаются. А бегать беспрерывно никто не может. Жизнь для этого не приспособлена. Но все-таки сам процесс бега помогает, а это уже намного лучше, чем ничего. "

" Любовь ходит своими путями. И ей нет дела до возраста и прочего "

" Это же надо! Странно, что, когда ты одержим каким-то желанием, тебе совершенно понятна и близка одержимость другого, пусть даже по иному совсем поводу"

* * *
Сжала руки под тёмной вуалью…
" Отчего ты сегодня бледна? "
- Оттого, что я терпкой печалью
Напоила его допьяна.

Как забуду? Он вышел, шатаясь,
Искривился мучительно рот…
Я сбежала, перил не касаясь,
Я бежала за ним до ворот.

Задыхаясь, я крикнула: "Шутка
Всё, что было. Уйдешь, я умру. "
Улыбнулся спокойно и жутко
И сказал мне: "Не стой на ветру "
1911

– Так вы… Красоту цените… именно такую?

– Именно такую.

– За что?

– В этом лице… страдания много.

(Достоевский «Идиот» ;)

Существуют тексты просто приятные за счёт своих героев. Сэлинджер, кажется, сам влюбился в свою Галатею. Фрэнни Гласс – героиня цикла «Повести о Глассах». А в этом рассказе она занимает центральное место, потому что единолично представляет семейство Глассов. Другой герой – парень («кавалер», как сказала бы моя бабушка :) Фрэнни, некто Лэйн Кутель, студент филфака Йельского университета… Помню одно письмо в газету, где девушка говорила, что мальчик на филфаке – это убожество. Очевидно, Сэлинджер придерживается такого же мнения, т.к. в изображении Лэйна… Ладно, потом :) Да и фиг с ним, главная – Фрэнни. (Кроме неё и «кавалера» на этих страницах – массовка: студенты, официант, таксист, из которых <предупреждаю сразу!> терпимый только официант :)

«Несмотря на ослепительное солнце, в субботу утром снова пришлось, по погоде, надевать тёплое пальто, а не просто куртку, как во все предыдущие дни, когда можно было надеяться, что эта хорошая погода продержится до конца недели…» – какое вязкое начало! Но Сэлинджер всё-таки дзэн-буддист и не намерен заинтересовывать читателя. В общем-то, пишет он весьма классически; но СОВЕРШЕННО. Этот человек не перешёл к постмодернизму, потому что ему было свободно и в рамках классических канонов. Мастер, одно слово. Посмотрите: «Лэйн Кутель, в непромокаемом плаще, под который он, конечно, подстегнул тёплую подкладку, стоял на перроне вместе с другими мальчиками, вернее – с ними и не с ними. Уже минут десять, как он нарочно отошёл от них и остановился у киоска с бесплатными брошюрками «Христианской науки»…». Офигеть, никакой характеристики и одновременно всё о человеке в трёх штрихах: «Конечно, подстегнул тёплую подкладку», «нарочно отошёл от них», ну и «христианские науки» – в качестве контрольного выстрела :) И сразу понятно, что перед нами сноб-зануда, с претензией на оригинальность и независимость, но в рамках одобряемости обществом. Не верите? Ха! :) Посмотрим…

Но действительно безумно-клёво Сэлинджер пишет псевдоэпистолярию. Когда он «цитирует» дневник Симора Гласса («Выше стропила, плотники» ;) или здесь, когда он пишет письмо Фрэнни (не «кому?», а «чьё?» :). Оно великолепно начиная с датировки («Кажется, четверг» ;) и заканчивая вторым постскриптумом («P.P.S. Пишу тебе ужасно глупо и неинтересно. Почему? Разрешаю тебе проанализировать это. Нет, давай лучше проведём с тобой время как можно веселее. Я хочу сказать – если можно, хоть раз в жизни, не надо всё, особенно меня, разбирать по косточкам до одурения. Я люблю тебя.
Фрэнни (её подпись) » ;).

Письмо настолько живое, кажется, будто С. утащил его вот у какой-нить такой бредятской нервной девушки. Ну не он же сам бредятская и нервная девушка :) «Жаль, конечно, что ты меня не смог устроить в Крофт-Хауз, но в общем мне всё равно, где жить, лишь бы тепло, чтобы не было психов и чтобы я могла тебя видеть время от времени, вернее – всё время». Так разве мог мужчина? :) «Я совсем того, то есть просто схожу по тебе с ума. Влюбилась в твоё письмо». И, как часто случается с такими Открытыми, чувства были не к тому человеку, но какой уж подвернулся. «Влюбилась в твоё письмо» и чуть дальше – «А ты меня любишь? Ты ни разу этого не сказал в твоём чудовищном письме, ненавижу, когда ты притворяешься таким сверхмужественным и сдержаным (два н?) »… За это «два н?» Сэлинджеру вообще надо поставить памятник! :) (И переводчице Райт-Ковалёвой спасибо!). Надо же – ещё до выведения героини рассказа на сцену влюбить читателей в неё, сделав её самой живой и чувствующей («А ты знаешь, что за одиннадцать месяцев мы с тобой танцевали всего два раза? Не считая тот вечер, когда ты так напился в «Вангарде». Наверно, я буду ужасно стесняться. Кстати, если ты кому-нибудь про это скажешь, я тебя убью! Жду субботы, мой цветик. Очень тебя люблю. Фрэнни» ;).

Сюжет простой: одно субботнее свидание студентов (в смысле, студента и студентки :) из ВУЗов разных городов. Она приезжает к нему. Причём отношения у них на самом деле отвратные. Этакие мило-нормальные, но не всамделишные:

«Она взяла его под руку и всю дорогу говорила не умолкая… …Лэйн шёл слишком быстро и на ходу извинился, что не смог устроить её в Крофт-Хауз – это было безнадёжно, но он устроил её в очень хороший, уютный отель. Маленький, но чистый и всё такое. Ей понравится, сказал он, и Фрэнни сразу представила себе белый дощатый барак. Три незнакомых девушки в одной комнате. Кто первый попадёт в комнату, тот захватит горбатый диванчик, а двум другим придётся спать вместе на широкой кровати с невообразимым матрасом. «Чудно!» – сказала она восторженным голосом. До чёртиков трудно иногда скрывать своё раздражение из-за полной неприспособленности мужской половины рода человеческого, и особенно это касалось Лэйна» (вот они, мальчики с филфака, ха :). «Ей вспомнился дождливый вечер в Нью-Йорке, сразу после театра, когда Лэйн, стоя у обочины, с подозрительно преувеличенной вежливостью уступил такси ужасно противному типу в смокинге. Она не особенно рассердилась; конечно, это ужас – быть мужчиной и ловить такси в дождь, но она помнила, каким злым, прямо-таки враждебным взглядом Лэйн посмотрел на неё, вернувшись на тротуар» (точный штрих к портрету слабаков. Девушки, не встречайтесь с такими! Но – нет же, блин, дальше). «И сейчас, чувствуя себя виноватой за эти мысли и за всё другое, она с притворной нежностью прижалась к руке Лэйна» (точный штрих к портрету женской психики. Ну, тогда сами виноваты в том, что) « – Как я рада тебя видеть, – сказала Фрэнни, когда такси тронулось. – Я так соскучилась! – Но не успела она выговорить эти слова, как поняла, что это неправда. И снова, почувствовав вину, она взяла руку Лэйна и тесно, тепло переплела его пальцы своими».: -/

И вот на таком-то отношенческом фоне в уютной забегаловке разыгрывается диалог, поводом к которому будет бомба замедленного действия – «маленькая книжечка в светло-зелёном переплёте», которую Фрэнни всюду таскает с собой.

Точнее, сначала будет деспотичный монолог этого филфаковского зануды про его сочинение (автор, жалея читателя, приводит монолог в сокращении), потом длинный диалог на ножах о профессорах, поэтах, молодёжи, театры и ни слова о главном – что ни черта они друг друга не любят. Мне понималось это всегда и при прочтении даже лет семь назад, когда и не в курсах на тему «любовь». А потом взрывается книжечка («чтение книг полезная вещь, но опасная, как динамит» (Цой)) и становится ясно, что кто-то скоро сойдёт с ума, а вот с ним-то ничего не случится: « – …Но всё это очень интересно. Конечно, нельзя так, сразу, всё отрицать. – Он посмотрел на Фрэнни и вдруг улыбнулся ей: – Ладно. Кстати, если я тебе забыл сказать… Я тебя люблю. Говорил или нет?».

(ну не мудак, а?)

« – Лэйн, прости, я на минутку выйду! – сказала Фрэнни и уже поднялась с места» и до конца рассказа остаётся совсем чуть-чуть. А где-то ещё в середине она успела поплакать в туалете, потом ей стало совсем плохо, вот и всё. Кончилось ничем, когда Фрэнни наконец оставили отдыхать, филолог убегает обустроить мир, чтобы отвезти её в маленький уютный отель (который, кста, называется «Голубые ставеньки»: -///). Вот и всё. «Губы у неё беззвучно зашевелились, безостановочно складывая слова» – финальная фраза, но в чём там фишка и что за книжка, рассказывать, конечно, не стану. И так весь рассказ вам на блюдечке :)

Удивительное произведение. Неисчерпаемое. И, что радует, героиня – идеал, красивая, умная и ненормальная, а не какая-то там Марла («Бойцовский клуб» ;) или княжна Мария (которая из «Войны и мира» – мол, добрая и умная, но страшненькая как «Лада-Калина» :).

«Фрэнни» – грустно, как плохо никакой любви, но надо делать что-то, хотя бы делать вид.

Рекомендовать рассказ не буду. Это элитарное искусство :) И слишком уж человечное и грустное.

25.08.2008

Р. Тагор, пер. А. Адалис

Ветер ли старое имя развеял
Нет мне дороги в мой брошенный край
Если увидеть пытаешься издали
Не разглядишь меня, не разглядишь меня
Друг мой, прощай
Я уплываю, и время несет меня с края на край
С берега к берегу, с отмели к отмели
Друг мой, прощай,
Знаю когда-нибудь
С дальнего берега, с дальнего прошлого
Ветер весенний ночной
Принесет тебе вздох от меня
Ты погляди, ты погляди, ты погляди
Не осталось ли что-нибудь после меня
В полночь забвенья на поздней окраине
Жизни твоей
Ты погляди без отчаянья
Ты погляди без отчаянья
Вспыхнет ли, примет ли облик безвестного
Образа, будто случайного
Примет ли облик безвестного образа
Будто случайного
Это не сон, это не сон
Это вся правда моя, это истина
Смерть побеждающий вечный закон
Это любовь моя, это любовь моя

Есть где-то Кошачья Планета.
Там кошки, как люди, живут:
Читают в постели газеты
И кофе со сливками пьют.

У них есть квартиры и дачи,
Машины и прочий комфорт,
Они обожают рыбачить
И возят детей на курорт.

Летают в заморские страны,
Находят алмазы с кулак,
Сажают на клумбах тюльпаны
И даже разводят собак.

Роскошная жизнь на планете
У кошек, котов и котят!
Но странные жители эти
Всё время о чём-то грустят.

Как много игрушек хороших,
Как много пластинок и книг!
Вот нет только кошек у кошек…
Ах, как же им грустно без них!

А. Усачёв

Только детские книги читать,
Только детские думы лелеять.
Все большое далеко развеять,
Из глубокой печали восстать.

Я от жизни смертельно устал,
Ничего от нее не приемлю,
Но люблю мою бедную землю,
Оттого, что иной не видал.

Я качался в далеком саду
На простой деревянной качели,
И высокие темные ели
Вспоминаю в туманном бреду.

Осип Мандельштам