Искусство — не публичная женщина, следовательно не должно открываться каждому встречному. Спорить с этим бессмыслено, ибо оно — не разновидность комфорта, чтобы нравиться и приносить радость всем.
Автор и его творение представляют собой неизбежное единое целое. Каждая картина, стихотворение, скульптура несут в себе частицу того, кто приложил руку к их созданию. Можно смело утверждать, что создатель живёт в каждом из своих детищ и многолик не менее Януса.
Искусство — это свобода в самом изначальном и истинном смысле слова, когда нет рамок, но есть творец и тот безграничный простор, царящий в его сознании. Искусство, загнанное в рамки стремлением кому-то угодить, напрочь лишает себя смысла. Дальнейшее повторение такой практики приводит к деградации множества культурных пластов. Связано это с тем, что народ во все времена хотел хлеба и зрелищ, а последнее, как правило, носит поверхностный характер и легко для восприятия. Акт творения не подразумевает массовости, он элитарен.
Не менее важно различать подлинное понимание искусства и праздный интерес. На концерт классической музыки прийти могут сотни, но единицы вынесут из зала крупицы понимания. Эти же люди станут заинтригованно изучать биографию композитора, слушать другие его произведения, не вошедшие в программу, и, возможно, что-то из всего этого почерпнут для размышлений, породят новые мысли, а с ними и умозаключения. Остальная часть слушателей будет лишь удовлетворена посещением мероприятия. Раз в месяц сходил послушать классику и уже не такое быдло, верно? Без особых мыслей, без эмоций, просто, для галочки в личном списке дел. Отсюда закономерно следует, что каждый человек — земля, искусство — зерно, а автор — садовник. Никто не станет сажать цветы в заведомо гиблую почву, а выберет ту, которая позволит дать ростки, если преждевременно поливать и удобрять. Есть шанс, что росток однажды сможет сам стать садоводом.
Искусство, призванное носить смелый титул "для всех", живёт не дольше, чем бабочка-подёнка. Оно появляется внезапно, собирает вокруг себя толпу, поднимает волны оваций, а потом исчезает, но уже незаметно. Исчезает, уступая место такому же ширпотребу с претензией на актуальность и массовость. Такие произведения играют громко и ярко, но не запоминаются, ибо лишены того краеугольного камня — единства со своим создателем, потому что тот хотел бросить кость, а не выращивать сад. В итоге и получил свору собак, а не цветник.
Но в массовом искусстве ничего ужасного нет, ибо каждый человек тянется к тому, что созвучно. Глупо поставить перед тигром две миски с мясом и огурцами, а потом винить зверя, что он ест из первой, а на вторую даже не посмотрел. Однако подлинное искусство в самом высшем его проявлении, ориентированное на мысли, чувства и анализ, элитарно было, есть и будет, ему не нужна бесчисленная аудитория. В нём имеется та самая сила, которая не нуждается в ширме из миллионов восхищающихся.
Эта сила метко поражает умы тех, кто ещё способен думать.
