Это просто Вьюи блог

где-то в другой вселенной
чье-то море умирает.
а кто-то я.
как чье-то море.
так бывает.

пускаю волны,
задыхаясь от заката,
и уплываю я туда,
откуда нет возврата.

дельфины, проживавшие во мне,
уплыли
в другое море.
да,
так просто взяли и забыли.

а я как чье-то море.
задыхаюсь.
и с далеко уплывшими дельфинами прощаюсь.

а корабли, плывущие на мне
когда-то тоже,
сошли с тех волн,
как ледяными пальцами
до дрожи.
на суше их ждала другая жизнь.
и на прощание мне сказали лишь:
'держись'.

где-то в другой вселенной
чье-то море
умирает.
а кто-то я.
как чье-то море.
так бывает.

Ты – как за тысячу веков,
Ты – страшно далека,
Ты – из приснившихся стихов
Последняя строка.
Строка, которой мне не в труд
Любых певцов забить,
Строка, которой поутру
Ни вспомнить, ни забыть.

Ты же знаешь, мы вечные, мальчик. Там, где зима и зима ствол в ствол, зеркало в зеркало распахнет ледяные коридоры, черные, головокружительные, там и есть наш тихий омут, наш бескрайний дом. Дети не выманят нас оттуда наивной ворожбой, не спутают нитями, не вычешут гребнями. Там я жду, раскрыв длинные руки, чтобы положить тебя голым камнем на горячий живот. Там я жду, пока ты ищешь меня в каждой. Намечтай себе, пока это можно, тонкий язык и гибкое горло.
Знаю, ты любишь, как пахнет асфальт, свежий, рассыпчатый, с дымком, - и мокрый рассветный; любишь ржавые ряды гаражей вдоль рельс, тополиные клейкие почки, и пугающих бражников, бьющих поклоны перед дачной лампадой. Будто в каждом из них - душа, а на душе - тяжкий грех, искупить который может только смерть, только смерть. Любишь марлевый полог под яблоней, тяжелое от росы ватное одеяло, тянущую сладость внизу оттого, что видел меня во
сне, без лица и без голоса, но узнал, не мог не узнать. Ты все еще там, лежишь, закинув за голову острые мальчишеские локти, и тебя еще зовут пить молоко, и звездное колесо еще поворачивается над тобой, задавая тон
твоей неизъяснимой печали. Много раз повторится это беспокойное чувство нетяжелой утраты - так видишь утекающий песок в часах, воду в реке, прибывающую луну, секундную стрелку. Ты все еще лежишь там, а я тебя
жду.
Жду, пока ты открываешь новые страны, новые письма, новые книги, новые бутылки, получаешь дурные вести и заслуженные пощечины, разворачиваешь вкусно пахнущих женщин в хрустящих обертках, провожаешь облака, поезда,
старый год под бой курантов, празднуешь рождения дочерей, одерживаешь победы, сдерживаешь слезы. Терпеливо жду, как ждет медленный полусонный коньяк в дубовой бочке, как ждет плененный джинн, как ждет тайфун в сердце океана. Я же знаю, мы вечные, мальчик, и где бы ты ни был, каждый
твой шаг приближает тебя ко мне.

Я в глазах твоих утону, можно?
Ведь тонуть в глазах твоих — счастье.
Подойду и скажу: "Здравствуй,
Я люблю тебя очень". Сложно..?

Нет, не сложно, любить — это трудно
Очень трудно любить, … веришь,
Подойду я к обрыву крутому
Буду падать — поймай! Успеешь?

Только мне без тебя плохо…
Я хочу быть с тобой, слышишь?
Ни минуту, ни месяц, а долго…
Очень долго — всю жизнь… понимаешь?

Знаешь.. вместе, всегда… Любишь??
Если да, я тебе обещаю
Что ты самой счастливой будешь
Если нет, я тебя умоляю
Не казни меня взглядом, не надо
Не тяни меня взглядом в омут

Пусть другого ты любишь, ладно..
Но меня хоть немножко помни
Я любить тебя буду, можно?
Даже если нельзя, буду!
И всегда я приду на помощь,
Если будет тебе трудно!

Я люблю тебя, слышишь?..

Помни….

Похоже, мне снова грозит одиночество.
Что хуже всего — с виду все замечательно!
Но мне возвращать тебя больше не хочется.
А стало быть, хватит, — прощай окончательно!

Похоже, теперь разошлись наши улицы.
Что хуже всего — ты быстро оправишься!
А мне теперь некуда, милая, сунуться,
Но все же я счастлив, что ты собираешься.

Какие с тобою мы все-таки разные!
Что хуже всего — мне казалось, похожи мы.
Но как же ты лихо царапала фразами,
Пока я молчал, и мне думалось — дожили.

А впрочем, я рад: ты не лучшее общество.
Я, знаешь, и сам бы ушел. Обязательно!

Но снова внутри у меня одиночество,
И хуже всего — с виду все замечательно.

Теперь не я, а ты на меня смотришь,
С тоской и грустью опуская взгляд.
Зачем любовью дружбу портишь?
Ты веришь в то, что не вернуть назад!

Теперь, как я, ты нежно замираешь,
Заламывая пальцы сильных рук,
На мой вопрос плечами пожимаешь,
Растерянный и полный жутких мук.

Теперь не я, а ты часами меня ищешь
И ждёшь под дверью, от тоски скрипя.
Дрожащею рукой мне письма пишешь
О том, как не нужна тебе весна.

Послушай, может, так не стоит?
Я равнодушна, ну и что с того?
Никто меня теперь не беспокоит.
А от тебя и вовсе мне смешно!

Не обижайся, ну чего ты хочешь?
Неужто мир теперь похож на ад?

Ах, глупый, ты зачем так нежно смотришь,
С тоской и грустью опуская взгляд?

Море мое пустынно,
На море тишь да гладь…
Может быть, это стыдно,
Так безнадежно ждать?
Напрасный огонь лучится,
Виден издалека…
Я не могу отлучиться
С забытого маяка.
Я не могу отлучиться
Ни на единый час:
Вдруг что-нибудь случится
С тобой… А огонь погас.

Я шатаюсь в толкучке столичной
над весёлой апрельской водой,
возмутительно нелогичный,
непростительно молодой.

Закрыть окно.
Захлопнуть дверь.
Налить вино былых потерь.

Заплакать вслух.
Забыться сном.
Очнуться вдруг с тобой вдвоем.

Беречь тебя.
Беречь мечты
От слез дождя, сухой луны.

Любить тебя.
Испить до дна.
Один глоток — и вновь одна.

По капле, по словцу, по леденцу,
Из воздуха, из радиоэфира,
По номерам, как шарики в лото,
Выкатываясь, едут по лицу
И достигают остального мира
И делают с ним что-нибудь не то

Мои стихи. Как цепь или гряда,
Как бритые мальчишки в три ряда,
Вдоль плаца, по тревоге чрезвычайной
Моею расставляются рукой.
Стоят и дышат молча. И всегда
Выигрывает кто-нибудь случайный.
Выигрывает кто-нибудь другой.

ладно, ладно, давай не о смысле жизни, больше вообще ни о чем таком
лучше вот о том, как в подвальном баре со стробоскопом под потолком пахнет липкой самбукой и табаком
в пятницу народу всегда битком
и красивые, пьяные и не мы выбегают курить, он в ботинках, она на цыпочках, босиком
у нее в руке босоножка со сломанным каблуком
он хохочет так, что едва не давится кадыком

черт с ним, с мироустройством, все это бессилие и гнилье
расскажи мне о том, как красивые и не мы приезжают на юг, снимают себе жилье,
как старухи передают ему миски с фруктами для нее
и какое таксисты бессовестное жулье
и как тетка снимает у них во дворе с веревки свое негнущееся белье,
деревянное от крахмала
как немного им нужно, счастье мое
как мало

расскажи мне о том, как постигший важное – одинок
как у загорелых улыбки белые, как чеснок,
и про то, как первая сигарета сбивает с ног,
если ее выкурить натощак
говори со мной о простых вещах

как пропитывают влюбленных густым мерцающим веществом
и как старики хотят продышать себе пятачок в одиночестве,
как в заиндевевшем стекле автобуса,
протереть его рукавом,
говоря о мертвом как о живом

как красивые и не мы в первый раз целуют друг друга в мочки, несмелы, робки
как они подпевают радио, стоя в пробке
как несут хоронить кота в обувной коробке
как холодную куклу, в тряпке
как на юге у них звонит, а они не снимают трубки,
чтобы не говорить, тяжело дыша, «мама, все в порядке»;
как они называют будущих сыновей всякими идиотскими именами
слишком чудесные и простые,
чтоб оказаться нами

расскажи мне, мой свет, как она забирается прямо в туфлях к нему в кровать
и читает «терезу батисту, уставшую воевать»
и закатывает глаза, чтоб не зареветь
и как люди любят себя по-всякому убивать,
чтобы не мертветь

расскажи мне о том, как он носит очки без диоптрий, чтобы казаться старше,
чтобы нравиться билетёрше,
вахтёрше,
папиной секретарше,
но когда садится обедать с друзьями и предается сплетням,
он снимает их, становясь почти семнадцатилетним

расскажи мне о том, как летние фейерверки над морем вспыхивают, потрескивая
почему та одна фотография, где вы вместе, всегда нерезкая
как одна смс делается эпиграфом
долгих лет унижения; как от злости челюсти стискиваются так, словно ты алмазы в мелкую пыль дробишь ими
почему мы всегда чудовищно переигрываем,
когда нужно казаться всем остальным счастливыми,
разлюбившими

почему у всех, кто указывает нам место, пальцы вечно в слюне и сале
почему с нами говорят на любые темы,
кроме самых насущных тем
почему никакая боль все равно не оправдывается тем,
как мы точно о ней когда-нибудь написали

расскажи мне, как те, кому нечего сообщить, любят вечеринки, где много прессы
все эти актрисы
метрессы
праздные мудотрясы
жаловаться на стрессы,
решать вопросы,
наблюдать за тем, как твои кумиры обращаются в человеческую труху
расскажи мне как на духу
почему к красивым когда-то нам приросла презрительная гримаса
почему мы куски бессонного злого мяса
или лучше о тех, у мыса

вот они сидят у самого моря в обнимку,
ладони у них в песке,
и они решают, кому идти руки мыть и спускаться вниз
просить ножик у рыбаков, чтоб порезать дыню и ананас
даже пахнут они – гвоздика или анис –
совершенно не нами
значительно лучше нас

Прибой с Небулы

Смотрю на волны, что берег омывают,
Смотрю на них через ушко иглы.
Его обычно нитями пронзают
И вышивают счастье из беды.

Прибой с конца Вселенной омывает
Брег, на котором я лежу.
И ветер с пылью неземной мне навевает,
Что я во здравии, а не в бреду.

Ко мне на вытянутую руку
Присела птица, невиданная тварь.
Мне тихо прошептала пару слов на ухо,
О том, что завтра наступит месяц май.

Смотрю на волны, что ноги омывают,
На половину ушедшие в песок.
Здесь находясь, любой о жизни забывает,
Так как не видит в этом прок.

Сквозь волосы течёт, струится ветер.
Он напевает песни, дошедшие до нас
Сквозь мрак материи Вселенной,
Сквозь звёздной пыли пляс.

Ко мне на раскрепощённый вздох,
Явился воздуха приток.
Очистил разум словно Бог.
Я сделал очищения глоток.

Смотрю на волны, что берег омывают.
Смотрю на них и думать вовсе перестал.
Здесь находясь, любой всё сразу забывает,
Так как здесь всё,
Что человек когда-нибудь искал.

23 дня солнца.

с открытыми настежь окнами

с чёрными мыслями в голове

в замкнутом пространстве

рисую я портрет на стене

мой холст - мои обои

от стен отражается свет обратно в окно

сегодня для изгоя

лучи солнца покажут немое кино

с открытыми настежь окнами

с чёрными мыслями в голове

там за стенами наступает вечер

безразлично что творится извне

четыре строки

автограф

миллиарды мазков

рамка картины из плоти вселенной

автопортрет мира готов

там за стенами проходит вечность

замерло время здесь давно

блики от солнца сжигают картину

сжигают весь мир как полотно

Биография Зеркал. Глава 9. Нездоровый скептицизм.

Тебе нравится получать внимание извне, так как внимания человека самому себе, как правило, недостаточно. Твоя речь построена как формула, как специальный шаблон, в который по возможности можно запихнуть любые данные, но результат тот же. Попахивает это дело научным бредом, но в жизни факты посылают твою опору на интерпретированность с метафизикой к чёрту на куличики.
Твоя речь построена невнятна, и, не совсем точно можно выудить конкретно то, что ты хотел этим сказать, но это не является отрицательной чертой. Наоборот. Это есть плюс. Это есть то, что человек который воспринимает тобою сказанное, может расценивать на свой счёт, в свою пользу. Это и есть та правда, которую хотят слышать люди.
Тебе нравится, когда замечают, что ты приложил усилия… приложил некое действие, для того чтобы показаться понимающим человеком. Щедрость и благодарность которую ты даришь сам себе, словно некий подарок самому себе спустя некоторое время.
Вливаешься в доверие. Показываешь свою открытость и глубокое понимание. Чуждые ранее вещи становятся более естественными и привычными, и ты уже забываешь, что по началу делал это для себя. Если же ты до сих пор это помнишь, то это значит, что ты до сих пор продолжаешь заниматься этим.
Наращивание левых идей и эмоций, через некоторое время которыми ты будешь пользоваться во всю, приносят плоды и невзгоды. Это как поле с урожаем. Часть поля была ухожена лишь потому, что путь твой лежал именно таким образом, а не иначе.
Пожимай плоды по дороге, которой ступаешь ты, бережно ухаживай за детьми своими, ибо плод твой есть еда твоя, ибо семя плод новый даст в душе твоей и угаснуть ей не даст.
Корень зла в деяниях твоих отсутствует, но и благодетель тоже не ясна. Коль нет добра и зла, то совершай по истечению дней своих сей промысел, коль держит он мироздание сеё и не влияет на времени исход, то продолжай творить, что созидаешь ты, пусть даже семя пустоты даёт росток, пускай в мир свой плоды, что ты посеял, и чад своих ты не забывай лелеять и растить. Аминь.

Я обнял эти плечи и взглянул
на то, что оказалось за спиною,
и увидал, что выдвинутый стул
сливался с освещенною стеною.
Был в лампочке повышенный накал,
невыгодный для мебели истертой,
и потому диван в углу сверкал
коричневою кожей, словно желтой.
Стол пустовал. Поблескивал паркет.
Темнела печка. В раме запыленной
застыл пейзаж. И лишь один буфет
казался мне тогда одушевленным.

Но мотылек по комнате кружил,
и он мой взгляд с недвижимости сдвинул.
И если призрак здесь когда-то жил,
то он покинул этот дом. Покинул.