Знаешь почему мы не можем быть друзьями? у моих друзей на меня не стоит

я люблю когда полночь приходит в твой
дом
на неубранной кухне мы курим вдвоем
ты испорчен злой нелогичной судьбой
я испорчена как все считают тобой

поверь мне, Карлсон, не в пирогах счастье.
а в той спине, что на кровати, когда даже дышать побаиваешься.
в той родинке на щеке, в тех поцелуях на запястьях.
в тех: "у меня закипает чай. может останешься? "

ведь я же лучше, лучше собаки.
в полупустом метро, прижавшись лбом к стеклу, просила:
" Господи, сохрани мне смс и листы бумаги.
и его сохрани. о себе думать пока что не в силах. "

восемь пирогов и одна свечка.
три ложки сахара в чай. "зачем так много?" однажды ты спросил.
прости, это из сердца утечка,
я тебе налью другой. просто он так любил.

я сошла с ума, какая досада.
тяжело смотреть драмы, читать книжки о любви.
я сошла с ума. вылечите меня. а впрочем.. не надо.
просто не пропадай. хотя бы раз в год звони.

— думаю, весь смыл быть с кем-то в том, что ты можешь говорить с этим человеком абсолютно свободно и, даже когда ты ведёшь себя хуже некуда, ты всё равно ему нравишься, и он всё ещё хочет говорить с тобой, заботится о тебе и всё такое.

мы просыпали интервью
и прямые эфиры
шептали *важнее тебя только you*

ты возвращался в мою квартиру
вновь и вновь вначале весны
дело не в рифме
а в том что когда ты спал я действительно видела твои сны

Иду, а впереди меня животик,
Такой, уже, пожалуй…ничего.
Он ловит взгляды разных дядек, тётек.
И интерес уже есть до всего.
Он слушает тихонько сериалы,
А после шоколадки, сразу в бой.
Ему одной конфетки очень мало,
Ему бы так, одну и за одной…
Сегодня тётя-врач нас похвалила
За то, что очень правильно растём.
Я очень свой животик полюбила,
Ну а точней, того кто бьётся в нём :)

Да, будет легче, мой свет, если в открытую рану насыпать соли,
Будет легче потом - я обещаю.
Не болей незнанием Грея, самообманом Ассоли,
тебя любили, но наебали.
заранее расписав все заглавные, и вторые роли.

[очень хочется, что бы вслух и на всю катушку,
захлебнуться в мегаваттах и децибелах.
но приходится сладким мёдом,
терпким ядом на ушко,
опасаясь шпионажа, фотографа и прослушки,
и тех самых людей, что делят всех на чёрных и белых]

Да, будет легче, потом - когда Бог будет подсчитывать голоса,
когда ангелы встанут в шеренгу и споют тебе за упокой -
когда кардиограмма - это взлётная полоса,
и всех кто ещё жив - ведут как скот на убой.

на столе затёртая книга "помоги себе сам",
в списке принятых - номер, который нужно, по прошествию времени - удалить.
расчеловечить себя.
раскидать по явкам паролям и адресам,
остаться совсем на мели,
встать босой на угли.

и суметь это всё пережить.

Да, будет легче, мой свет, когда кислота выжжет из тебя человеческое,
когда сублимировать станет уже нечего,
когда пустота займёт всё пространство,
в копейку совпадёт с твоими границами…

станет намного легче кричать, если с молчанием своим суметь, наконец, смириться.

хорошо бы знать - я хоть тебе снюсь, а?
не ломать голову, не гадать на кофейной гуще,
а знать бы наверняка.
вот поэтому я ненавижу твои русые,
но ещё пуще
когда их гладит чья-то чужая рука.

как перебирает их за волоском волос.
мне дерёт глаза, будто я у себя на кухне
разрезаю сырую луковицу.
но ещё больше я терпеть не могу твой голос,
особенно когда шепчешь что-то на ухо
первой встречной на улице.

я не переношу ту станцию
где ты выходишь. мне хочется даже
заполнить собой пространство между дверьми.
я ненавижу людей, которые к тебе прикасаются.
я бы, наверно

Эти девочки
лезут в очередь
золотой
гурьбой.
Мне плевать на них,
и на прочее –
ты сейчас
со мной.

Ты ласкаешь меня,
и лучшего
не желаю
я.
Твои пальцы
скользят под кружево
моего
белья..

это то, что, наверное, можно считать привычкой,
что однажды пришло и уже не уходит прочь:
каждый раз, когда уезжает его электричка,
в моём городе - как-то вдруг - наступает ночь
моментально, как будто день исчерпал свой траффик.

так вступает в свои права темнота внутри.

я по-лисьи скулю о мальчике в белом шарфе -
он как маленький принц с иллюстраций Экзюпери.

и, боясь, что слова мои сделаются пустыми,
я опять не сумела сказать ему одного:
если из моей жизни вычеркнуть его имя,
у меня ведь тогда не останется

ни
че
го

как он засыпает, потом. в белой футболке. свернувшийся, рядом с ней, протяжным ковбойским кнутом. как она гладит нежно (если б был волком, сказала б в холку). как она целует его в лопатку. как чувствует его левую, гладкую словно детскую, пятку.

ты напрасно здесь лила слезы, слышишь девочка? всуе,
добиваться любви у волков. хочешь я тебе нарисую
ту прекрасную жизнь, которая теплится раз от раза?
невыносимую боль, что заметна не оснащённым глазом?

хочешь я нарисую январское утро в одной постели?
чтоб за окнами старая Рига, фонарики и метели?
хочешь я нарисую то, что подыхает с твоей мечтою?
хочешь я нарисую то, что было тогда тобою?

и пока ты объясняешь у психолога Роршаха кляксы -
здесь мир больших девочек, здесь не выживают плаксы-
он тебя забывает, с удивительной скоростью забывает,
да, моя хорошая, так бывает.

это вошло в привычку - просыпаться от бесконечных агоний?
" вот когда ж он уже потухнет, этот ангел из преисподний? "
ты ждала от кого то любви, предлагая лишь жалкое тело?
а по- другому, ты, девочка, не умела.

ты несешься по свету, по-зверски спасаясь от скуки -
совершенно чужие мысли, совершенно чужие руки.
" да замолкни уже, ты, паршивое, честное сердце! "
потому что тебе от себя, от себя тебе некуда деться.

иногда, они возвращаются снова,
из всех стёртых и удалённых из памяти переписок,
они прикуривают,
и возглавляют список,
тех,
ради кого ты на всё готова.

возомнит себе, что мол, вылечит и излюбит?
только ты точно знаешь - этого никогда не будет,
что тебя не выдерживают на поворотах даже каменные титаны,
и всё лечишь кровавые раны,
и слушаешь их заунывные стоны…

Здравствуй, я Герда. У меня отобрали Кая.
Точнее, он сам ушел к Королеве. Видимо, навсегда.
Я остаюсь в углу, нагая,
Привычно фотографии его теребя.

Здравствуй, я здесь. Во мне не нашлось амбиций,
Чтобы забрать то, что дорого у этой проклятой Зимы.
Чтобы забыть его - отказалась от наших общих традиций,
От черного чая и ожиданий весны.

Мне короли помогают забыть дрянного мальчишку,
Теплое время года и веру в любовь, что была насквозь.
Изучаю резьбу по люду и скульптуру по книжкам,
Олени волнуются: "Гляди, только руки не отморозь".

Здравствуй, я Герда, которую Кай оставил.
Тот самый Кай, что повелся на "вечность" и на коньки.
Он точки над и уже очень давно расставил.
Здравствуй, я Герда. У меня обморожены обе руки.

И он ей пишет: "Прости, я устал, как скот",
она понимает, что назад пути в общем-то нет,
Он для неё - шанс последний,
прощальный эскорт.
А для него всё это - ненужный бред.

И он ей говорит: "Я устал, я зол",
она глушит в себе эту беспросветную ярость.
И пьёт чай, и курит и говорит себе:
" я выдержу. Не сломаюсь "

И он звонит ей примерно в неделю раз,
и она не ждёт.
для ожидания в ней слишком уж мало сил.
" Что ты хочешь хороший?" -
пара дежурных фраз -
запомнится лишь интонация, с которой он говорил.

Он к ней приходит, раз в месяц - они горчит,
её вкус заполняет его наглухо, с головой.
ей бы высказаться - а она молчит -
слишком поздно, что б притворятся немой,
но рано говорить: "ты больше уже не со мной "

Ей необходим он - как воздух или еда,
незаменимость его - она чувствовала всегда.
Она старше него на восемь месяцев и пару кругов ада,
он ей пишет - я так скучал - а она почему-то не рада.

У неё работа такая - она лечит тех, кто упал,
кто боится ночных зеркал,
кто себя самого в себе потерял.
Ну а он потерян напрочь - не выскоблить, не уговорить…
он ей позвонит - она будет молчать, дышать и курить -
пока он не начнёт говорить.

И он выговорится в неё - будто кончит и скажет потом "люблю",
она будет сидеть и думать - как ей со всем этим жить,
Она старше него на восемь месяцев и тройку-четвёрку могил -
но никем ещё она не умела так дорожить.

" Да, хороший, ты справишься, верный шанс" -
а сама себе приказывает не дышать
и закусывает кулак, что бы не зареветь,
не кончится и не омертветь

- Как я устала - рыдает она - их всех любить - Тех кто так и не научился жить