синева

Речь идет о телефонном разговоре Бориса Пастернака и Иосифа Сталина по поводу ареста Осипа Мандельштама. Версий этого разговора много, он оброс различными слухами, и вот одна из них.

Надя (супруга О.Мандельштама) послала телеграмму в ЦК. Сталин велел пересмотреть дело… Потом позвонил Пастернаку. Остальное слишком известно… Сталин сообщил, что отдано распоряжение, что с Мандельштамом будет всё в порядке. Он спросил Пастернака, почему тот не хлопотал.
" Если бы мой друг-поэт попал в беду, я бы лез на стену, чтобы его спасти".
Пастернак ответил, что если бы он не хлопотал, то Сталин бы не узнал об этом деле.
" Но ведь он ваш друг?" Пастернак замялся, а Сталин после недолгой паузы продолжил вопрос: "Но ведь он же мастер, мастер?" Пастернак ответил: "Это не имеет значения".
Б. Л. думал, что Сталин его проверяет, знает ли он про стихи (арест Мандельштама произошел после того, как он создал стихотворение "Мы живем, под собою не чуя страны" и читал его своим друзьям и знакомым, об этом стихотворении и идет речь) , и этим он объяснил свои шаткие ответы.
…"Почему мы все говорим о Мандельштаме и Мандельштаме, я так давно хотел с вами поговорить". - "О чем?" - "О жизни и смерти". Сталин повесил трубку.
(Анна Ахматова. Листки из дневника. 8 июля 1963г.)

Мне жаль что тебя не застал летний ливень
В июльскую ночь на Балтийском заливе
Не видела ты волшебства этих линий.
Волна, до которой приятно коснуться руками
Песок, на котором рассыпаны камни
Пейзаж, не меняющийся здесь веками. (Сплин - Письмо)

Есть такие книги, после окончания чтения которых ты сидишь в тишине и смотришь в одну точку. Из за таких книг ты уже никогда не сможешь жить как прежде и быть преждним. Это сложно описать, через это нужно пройти. Сейчас во мне бушует буря эмоций. По большей части это грусть. Эта невероятная книга, которая так сильно меня задела- "Триумфальная арка" Э.М.Ремарка. Это первая книга этого замечательного автора, что я прочитала. И я более чем уверенна, я еще вернусь к нему, и прочту не одну его книгу. Первой его книгой, о которой я услышала была "Три товарища". Но из-за ее популярности я решила ее не читать. А однажды, в книжном магазине на глаза попалась "ТР", анотация меня заинтриговала, и вскоре я нашла ее в школьной библиотеке. И вот сегодня, всего минут 10 назад я ее дочитала. Читала долго, несколько недель. Все урывками, частями, о когда читала сложно было остановиться-настолько она затягивает. Эта книга о жизни вообще. О людях, которые не имеют НИЧЕГО, у них нет завтра-лишь сегодня. Это сложно описать, и это очень тяжело пережить. Эту книгу стоит читать, в любом случае. Она невероятна, у меня до сих пор на глазах слезы, не только из-за содержания книги, а вообще…из-за того, что книга закончилась, и я, не могу точно знать, что случилось с Равиком дальше, смог ли этот несчастный человек пройти через очередные испытания? Плачу…Это великолепная книга. Обязательно куплю ее и вновь перечитаю.

Книга, которая переворачивает жизнь…

«Они встретились — семнадцатилетний и восемнадцатилетняя — <…> на пустынном, усеянном мелкой галькой<…> берегу. Она собирала камешки, он стал помогать ей — красивый грустной и кроткой красотой юноша, почти мальчик (впрочем, ей он показался веселым, точнее: радостным!) — с поразительными, огромными, в пол-лица глазами; заглянув в них и все прочтя наперед, Марина загадала: если он найдет и подарит мне сердолик, я выйду за него замуж! Конечно, сердолик этот он нашел тотчас же, на ощупь, ибо не отрывал своих серых глаз от ее зеленых, — и вложил ей его в ладонь, розовый, изнутри освещенный, крупный камень, который она хранила всю жизнь, который чудом уцелел и по сей день…» — так спустя годы дочь Цветаевой и Эфрона — Ариадна Эфрон описала их первую встречу.

Анне Ахматовой

«Красота страшна» — Вам скажут, —
Вы накинете лениво
Шаль испанскую на плечи,
Красный розан — в волосах.

«Красота проста» — Вам скажут, —
Пёстрой шалью неумело
Вы укроете ребенка,
Красный розан — на полу.

Но, рассеянно внимая
Всем словам, кругом звучащим,
Вы задумаетесь грустно
И твердите про себя:

«Не страшна и не проста я;
Я не так страшна, чтоб просто
Убивать, не так проста я,
Чтоб не знать, как жизнь страшна».

16 декабря 1913

А на третьем томе поэт написал посвященный мне мадригал: "Красота страшна, вам скажут…" У меня никогда не было испанской шали, в которой я там изображена, но в это время Блок бредил Кармен и испанизировал и меня. Я и красной розы, разумеется, никогда в волосах не носила. Не случайно это стихотворение написано испанской строфой романсеро. И в последнюю нашу встречу за кулисами Большого Драматического театра весной 1921 года Блок подошел и спросил меня. "А где испанская шаль?" Это последние слова, которые я слышала от него.

Из воспоминаний Анны Ахматовой об Александре Блоке.

Когда я читаю подобные вещи у меня такое ощущение, что я прикасаюсь к святому, хрупкому, совершенно нереальному. Уже лишь за эти ощущения я прекланяюсь перед этими людьми.

Мы не умеем прощаться, -
Всё бродим плечо к плечу.
Уже начинает смеркаться,
Ты задумчив, а я молчу.

В церковь войдем, увидим
Отпеванье, крестины, брак,
Не взглянув друг на друга, выйдем…
Отчего всё у нас не так?

Или сядем на снег примятый
На кладбище, легко вздохнем,
И ты палкой чертишь палаты,
Где мы будем всегда вдвоем.

Март 1917, Петербург

Из "Черных песен"

Слова, чтоб тебя оскорбить…
И. Анненский
I
Прав, что не взял меня с собой
И не назвал своей подругой,
Я стала песней ис удьбой,
Ночной бессонницей и вьюгой.
Меня бы не узнали вы
На пригородном полустанке
В той молодящейся, увы,
И деловитой парижанке.

II
Всем обещаньям вопреки
И перстень сняв с моей руки,
Забыл меня на дне…
Ничем не мог ты мне помочь.
Зачем же снова в эту ночь
Свой дух прислал ко мне?
Он строен был, и юн, и рыж,
Он женщиною был,
Шептал про Рим, манил в Париж,
Как плакальщица выл…
Он больше без меня не мог:
Пускай позор, пускай острог…

Я без него могла.
1960-1961

Не более, чем сон

Мне удивительный вчера приснился сон:
Я ехал с девушкой, стихи читавшей Блока.
Лошадка тихо шла. Шуршало колесо.
И слезы капали. И вился русый локон…

И больше ничего мой сон не содержал…
Но потрясенный им, взволнованный глубоко,
Весь день я думаю, встревожено дрожа,
О странной девушке, не позабывшей Блока…

Мы не умеем прощаться, —

Всё бродим плечо к плечу.
Уже начинает смеркаться,
Ты задумчив, а я молчу.

В церковь войдём, увидим
Отпеванье, крестины, брак,
Не взглянув друг на друга, выйдем…
Отчего всё у нас не так?

Или сядем на снег примятый
На кладби́ще, легко вздохнём,
И ты палкой чертишь палаты,
Где мы будем всегда вдвоём.

<март 1917>, Петербург

Не будем пить из одного стакана Ни воду мы, ни сладкое вино, Не поцелуемся мы утром рано, А ввечеру не поглядим в окно. Ты дышишь солнцем, я дышу луною, Но живы мы любовию одною. Со мной всегда мой верный, нежный друг, С тобой твоя веселая подруга. Но мне понятен серых глаз испуг, И ты виновник моего недуга. Коротких мы не учащаем встреч. Так наш покой нам суждено беречь. Лишь голос твой поет в моих стихах, В твоих стихах мое дыханье веет. О, есть костер, которого не смеет Коснуться ни забвение, ни страх. И если б знал ты, как сейчас мне любы Твои сухие, розовые губы!

Осень 1913

такое красивое, очень его люблю. трагичное оно все-таки

Подражание корейскому

Приснился мне почти что ты
Какая редкая удача!
А я проснулась, горько плача,
Зовя тебя из темноты.

Но тот был выше и стройней
И даже, может быть, моложе
И тайны наших страшных дней
Не ведал. Что мне делать, Боже?

Что!.. Это призрак приходил,
Как предсказала я полвека
Тому назад. Но человека
Ждала я до потери сил.

* * *
Ты мог бы мне снится и реже,
Ведь часто встречаемся мы,
Но грустен, взволнован и нежен
Ты только в святилище тьмы.
И слаще хвалы серафима
Мне губ твоих милая лесть…
О, там ты не путаешь имя
Мое. Не вздыхаешь, как здесь.
1914

* * *
Ждала его напрасно много лет.
Похоже это время на дремоту.
Но воссиял неугасимый свет
Тому три года в Вербную Субботу.
Мой голос оборвался и затих -
С улыбкой предо мной стоял жених.

А за окном со свечками народ
Неспешно шел. О, вечер богомольный!
Слегка хрустел апрельский тонкий лед,
И над толпою голос колокольный,
Как утешенье вещее, звучал,
И черный ветер огоньки качал.

И белые нарциссы на столе,
И красное вино в бокале плоском
Я видела как бы в рассветной мгле.
Моя рука, закапанная воском,
Дрожала, принимая поцелуй,
И пела кровь:блаженная, ликуй!
1916

* * *
По твердому гребню сугроба
В твой белых, таинственный дом,
Такие притихшие оба,
В молчании нежном идем.
И слаще всех песен пропетых
Мне этот исполненный сон,
Качание веток задетых
И шпор твоих легоньких звон.
Январь 1917

* * *
Эта встреча никем не воспета,
И без песен печаль улеглась.
Наступило прохладное лето,
Словно новая жизнь началась.

Сводом каменным кажется небо,
Уязвленное желтым огнем,
И нужнее насущного хлеба
Мне единое слово о нем.

Ты, росой окропляющий травы,
Вестью душу мою оживи, -
Не для страсти, не для забавы,
Для великой земной любви.
1916