Сердце моё навсегда останется звёздочкой на твоём фюзеляже

лучше йогурта по утрам
только водка и гренадин.
обещай себе жить без драм -
и живи один.

все слова переврутся сплошь,
а тебе за них отвечать.
постарайся не множить ложь
и учись молчать.

Бог приложит свой стетоскоп -
а внутри темнота и тишь.
запрети себе множить скорбь -
да и зазвучишь.

Ты апельсиного цвета
Ты носишь яростные майки
Я ненавижу имя….,
Я очень жестко обнимаю Тебя.

И каждой мертвой клеткой
Запоминаю смелость впадин.
Я ненавижу имя….,
Я очень мягко утопаю В коктейле ревности и сока
Из апельсинов с водкой стылой…
Ах, черт, имен бывало столько
Пододеяльных, подпростынных,
Но выпало одно. Наука...

Похмельный синдром равносилен взгляду
Уже не любящему. Уже.
Стели мне жестче. Приду и лягу,
Ладони буду на свечке жечь,

Чтоб ты парафиновым откровеньем
На пальцы мне трогательно сползла.
Столетний дворник-стоглавый веник,
А в прошлом тоже почти что злак.

Как я с тобой. Бесполезный, бывший,
Но так и не сбывшийся. Тишина.
Ты спишь, ты не ждешь меня, ты не дышишь,
Ты смысла дыхания лишена. И в дряблых ладонях седую ласку
Я вынесу прочь. Мне пора, пора.
Запомню: твой рот широко-атласный,
Чрезмерно вывернутый от ран

В нежнейшем "спасибо". Портрет настенный
Меня осудит десятком дул.
Последний визит. Самострел. Спасенье.
Стели мне жестче. Я не приду.

Она пахла медом и молоком,
Она ходила кошачьей поступью.
Хотелось выпить ее глотком,
Чтоб добровольно после сдаваться в постное.
В ее жилах бежал виноградный сок,
А в моих - продирала дорогу соль.
Мы были различны, как йог и йод,
Но я невыносимо любила ее.

Она грела солнцем семи миров,
Она струилась искристей стерляди.
Хотелось икры ее сладкой - в рот,
Чтоб откровенно после плеваться стейками.
В ее голосе лето играло фолк,
А в моем - сентябрь, Даниэль Дефо.
Мы спали обнявшись, и ночь напролет
Я невыносимо хотела ее.

Она стала мне жизнью без рваных рифм,
Она ласкалась щенячьими, женскими.
Хотелось в Амстер, в Париж и в Рим,
Чтоб хладнокровно после летать в Ижевски.
В ее пальцах стучал барабанный блеск,
А в моих маячил туманный блюз,
Но даже в самом чреве небес
Я знала: кроваво ее люблю,
Я знала, что соль незаживших вен,
Не дернув бровью отдам взамен
За сон ее на полотне груди,
За страх исчезнуть в смоле рутины,
За смех, за ладони, за розу губ,
За сына, что нежноотважен, как гунн.

А кто-то мне говорил: уймись,
Ты так юна (по английски - мисс)
Все проходит. И это пройдет.

Но я мимо библий люблю ее

Она выйдет на темный балкон,
Она молча посмотрит вниз,

И, стряхнув черно-белый сон,
Она встанет на скользкий карниз.

Она сделает шаг вперед,
Сердце сладко замрет в груди..

Вы решили - она упадет?
Что вы, нет. Она полетит .

Я выдыхаю имя твое
С пронзающей болью на ветер осенний.
И в небо смотрю
До слез на глазах,
И мерзну под взглядами,
Звездами, ветром.
Все рвется внутри
От крика на части,
А я лишь вздыхаю
Глотая холодные капли дождя.
И четко в памяти ты
Все наши рассветы, закаты,
Каждая встреча, слова
И жизнь вся только на вдох.
Я бью себя мыслью,
Что виновата в потерях…
Трагично больна.
Уже не могу присесть на скамейку
Одна.
Глотаю коньяк
Твой любимый
Чтоб чувствовать привкус
Потерянных губ.
И уже второй месяц
На сигареты совсем не смотрю
Ты так не любила, когда я курю.

Этот вечный питерский дождь мне поет

О странной любви…

Она отравляет ритмами изнутри.
Сутулится, супит брови, когда грустит.
Но если ты вдруг полюбишь ее – умри.
Она тебе точно этого не простит.

Стихи отбивает пальцами на столе.
Тщеславие прячет в цифры кривых таблиц.
Купает ресницы в теплой питерской мгле
И город теряет сон от ее ресниц.

Пускает тугие корни в твоей груди,
Пока за окном тихонько вскипает ртуть.
Она сероглазый Маугли – отойди,
Не трогай, если не хочешь ее спугнуть.

Иди – пусть она смеется в свой микрофон,
Ступай себе спать. Но завтра, мой юный друг…
Тебя встретит утро, желтое, как лимон
Икарами, улетающими на юг.

Я делю тебя с этим миром -
С теплым ветром, играющим челкой,
С ливнем, контруры тела мигом
Обозначившим под футболкой,
С ветром, гладящим твою шею,
С веткой, в вырез кладущей тени,
С чьим-то взглядом, избравшим мишенью
Твои джинсовые колени.
Я делю тебя с каждым двуногим,
Что случайно плечом заденет.
Ты себя расточаешь многим -
То от скуки, то из-за денег.
Лихо спрыгиваешь со скейта,
Смачно english мешаешь с матом.
И привычно ночуешь с кем-то
По чужим необжитым хатам.
Пьешь из горлышка светлое пиво,
По шарам в биллиардной лупишь…
Как ты жадно, нетерпеливо
Эту жизнь сволочную любишь!
…А я люблю тебя.

мы были бы охуенной парой, если бы не ее привычка вставать в полседьмого утра, не ее чересчур пристальный взгляд и резкие, громкие, порой даже грубые слова. мы бы восторгали публику, задевали за живое проходящих супругов, с интересом поглядывающих на наше сочетание, и терпели бы завистливые взгляды. мы стопроцентно! оказывались бы в центре внимания. я дарила бы ей цветы, а она целовала в шею и губы, запуская руку в мои волосы.
мы были бы охуенной парой. если бы она смогла меня полюбить…

Разбей это синее небо…
Облака раскромсай на кусочки….
Пошли к черту весь мир свирепо…
Но ставь запятые, не точки…

Потому что есть кто-то рядом,
Он упорно чего-то ищет,
Собирает всю жизнь в измятом,
Просит сделать твой гром потише,

Отключить питание молний,
Навсегда вкрутить солнце в розетку,
Слушать клятвы с былых церемоний,
Убежать на конечную ветку.

Просит быть лишь с тобою вместе,
Хочет только твоё внимание,
Может быть он со многими честным,
Но другим это вовсе не надо.

Разбей вдребезги синее небо,
Облака раскромсай на кусочки,
Кто бы сейчас с тобой рядом не был,
Не играй никогда в одиночку.