RRA

Мне так сложно поддерживать в себе огонь, поэтому я тихо тлею на своих белых простынях, и все почему-то наоборот тщательно оберегают меня от ветра

О насущном

А я все пишу об одном и том же
мусолю все те же слова
о том как пусто под кожей
о том как громко гудит голова
о том как пепел скользит под юбку
нежней твоих загорелых рук
он мой вечный спутник и друг
мы не боимся разлук
мы постоянны ровно настолько
на сколько изменчивый мир позволяет нам быть таковыми
а ты, мой друг, знаешь лучше меня
что лучше меня, с моими изъянами
язвами, колотыми ранами
ножевыми
платьями рваными,
словами грубыми, режащими по живому и нутряному
в чем ты сам то себе редко и признаешься
лучше меня любая
будь она больше меня
или меньше меня
главное, что с ней меньше шансов, что ты сопьешься
главное, что у нее углы покатые, ровные
и ты руки не режешь об её лопатки,
колени или бока,
когда приобнимешь ее слегка.
главное, чтоб не умирал с ней каждый раз,
а мирно существовал,
чтоб принимала тебя как волшебный дар,
Бог много тебе таковых сниспослал,
так ты добрую половину уже проебал,
возвращаясь.
и вот пока ты еще в седле,
ковыляй уж до старости на своей ослице
мирно жующей овес из твоих рук.
цел, хален, ухожен и невредим,
не видавший ни диких прерий,
ни душистых равнин,
спокоен словно раввин
ни чем не терзаем и не томим.
ну не томи,
на этом пожалуй и разойдемся.

А мне все по прежнему будет тесно
в рамках поставленных телом,
обществом, нравами и приличиями
я со своим упрямством диким и отличительным
буду рваться наружу,
срывая сначала с себя кожу,
а потом и с других,
когда научусь словами пробивать тишину,
вырывать воздух из окаменевших легких.
когда научусь поднимать их веки,
опухшие, весящие по центнеру,
чтоб прозрели,
чтоб они увидели и узрели,
что находятся в самом центре Мекки,
а ад только в них самих.
когда научусь беспощадно так вспарывать животы,
чтоб вся желчь полилась наружу,
освобождая место у них внутри
для мыслей, чувств и великих дел,
чтоб каждый расправив лопатки задышал и взлетел,
и из груди вырывался смех,
разливаясь за границы тел.

А пока я еще не у дел,
не вспорола даже свою брюшную полость,
но чудовищно быстро набираю скорость,
со свистом через пару сквозных отверстий,
проделанных правда во мне не мной,
гудит ветер и сливается с тишиной.
я предоставлена только себе самой,
воскресаю ночью, вместе с луной,
растекаюсь закатом,
а умерев на рассвете,
превращаюсь в сыпучий пепел,
вы небрежно стряхиваете меня из окна
с кончика своей быстро тлеющей сигареты.
я для кого-то бесконечно жива,
постоянно мертвая для других.
Помни
я лишь отражение на сетчатке глаза
у вечно смотрящих и незыблимых постовых,
и меня видно там
из под их
век
полуопущенных и кривых.

Это как будто жизнь оставляет тебе послания на дне чашки вырезками из газет, а ты смываешь их водой из под крана. На автомате. Потом же из размокших бумажек пытаешься заново собрать слова, но не получается. И ты так и остаешься стоять возле раковины, с чашкой в руках, абсолютно не зная что делать дальше. И так каждый день. Наверно именно поэтому ничего в моей жизни не меняется. Я просто не умею видеть знаки. И я смываю все в раковину.

в моем городе снова осень
это значит
что
световой день стал короче
количество сигарет в день стало больше
и я снова теряю зажигалки
теряю ластики,
теряю себя
способность любить
способность расстраиваться,
когда кто-то из моей жизни уходит
я просто знаю,
что кто-то другой находит
все то что я потеряла
и становиться чуть-чуть счастливее.

небо синее
твои глаза тоже синие
ошибочно думать, что небо создано для человека
как и твои глаза созданы для меня

причин радоваться я не ищу
мне не к спеху
у мертвых душой гораздо меньше желание жить

кто-то где-то
наверно нашел и мою жизнь
мой голос, мои стихи
но не стал подбирать
ведь это все
не нужно
даже
мне