Слава слово.

Мёртвая бабочка на стене, крылья сложив, держится не сама. Что-то её извне держит, заворожив, в мёртвой точке ума. Я не рискну к смерти и сну близко так подойти, как, заполняющий пустоту не покладая рук, нитью вытягивает слюну брат мой, паук

Этот вид до обидного прост —

Полукруглые ивы, река,

тараканий Красавинский Мост:

не прыжок, но разбег для прыжка.

У дворца теплоходный гобой

пародирует вечные темы.

“Понимаешь, Закамск — это сбой

антиноцецептивной системы.

А ещё — фильм-нуар, ну, кино,

где хороший всегда умирает…”

Мальчик, чистенький, как полотно:

“Мама, с кем этот дядька болтает?”

Так на Северном полюсе – только на юг,
так на Северном кладбище – только о птицах,
так уходят последними, целясь на звук,
так всегда умирает на первых страницах
тот, о ком на blurb jacket написано “ждал”,
или, если в кино — кто увидел котёнка.
Так, войдя в атмосферу, сгорает металл,
так (я помню ещё) проявляется плёнка.
Изумрудный Airbus заворчит словно тролль,
кучевые и город внизу станут пенкой.
Расставание так-то ведь вовсе не боль,
ерунда. Будто в детстве о гравий коленкой.

Моби Дик

Зовите меня Измаил.

Зовите меня, как хотите.

Что имя? Полоска чернил

на русском, латыни, иврите…

Людское прозванье — обман,

насмешка, дурная трава.

Есть небо и есть океан,

а впрочем, и это слова…

Сражаться за имя? Простите…

Ни воли, ни смысла, ни сил.

Зовите меня, как хотите.

Зовите меня Измаил.

Приходи на меня посмотреть.
Приходи. Я живая. Мне больно.
Этих рук никому не согреть,
Эти губы сказали: "Довольно! "

Каждый вечер подносят к окну
Мое кресло. Я вижу дороги.
О, тебя ли, тебя ль упрекну
За последнюю горечь тревоги!

Не боюсь на земле ничего,
В задыханьях тяжелых бледнея.
Только ночи страшны оттого,
Что глаза твои вижу во сне я.

1912

Пока Земля еще вертится, пока еще ярок свет,
Господи, дай ты каждому, чего у него нет:
умному дай голову, трусливому дай коня,
дай счастливому денег… И не забудь про меня.

Пока Земля еще вертится, Господи, твоя власть,
дай рвущемуся ко власти навластвоваться всласть,
дай передышку щедрому хоть до исхода дня.
Каину дай раскаянье… И не забудь про меня.

Я верую: ты все умеешь, я верую в мудрость твою,
как верит солдат убитый, что он проживает в раю,
как верит каждое ухо тихим речам твоим,
как веруем и мы сами, не ведая, что творим!

Господи, мой Боже, зеленоглазый мой!
Пока Земля еще вертится, и это ей странно самой,
пока еще хватает времени и огня.
дай же ты всем понемногу… И не забудь про меня.

1963

я встретил гения в поезде
сегодня
около шести лет от роду он сидел возле меня
и как только поезд пошёл вдоль берега,
мы подъехали к океану,
он посмотрел на меня
и произнёс:
«некрасиво…»
и я впервые
понял
это

небольшой дневной диалог с Джоном Фанте

он сказал, "я работал в Голливуде когда Фолкнер
работал в Голливуде, и он был
ужасен: он был слишком пьян, чтобы держаться на ногах
к концу дня, поэтому я помогал
ему забираться в такси
день ото дня ото дня.

но когда он уехал из Голливуда, я остался, и пока я
не пил так, как мне следовало бы пить, и у меня
была кишка тонка чтобы последовать за ним и
убраться к чертям отседова "

я сказал ему "вы пишите так же хорошо, как Фолкнер "

" ты имеешь в виду это?" улыбаясь, спросил он
с больничной койки

пей пока смешно и сыро
шерстяное молоко
и иди подруга с миром
с первым пухом с огоньком

ничего что жизнь осталась
и продолжилась как есть
тётя завтра купит сало
дядя завтра сало съест

дети выйдут на охоту
на богемское стекло
трикотажная погода
пластилиновое зло

ты теперь с самой собою
на тефлоновое "ты "
разбегаются как море
камышовые коты

поздно поздно за дунаем
ни о чём не говорят
ты такая коренная
как шестнадцать лет подряд

Август 2012

герда заходит в чертог зимы. ей наплевать на кая.
" взять у кого-то тепла взаймы, в пропасть себя толкая.
я растоплю тебя. растоплю. "

- вон твой придурок, слева.

- он мне не нужен. я вас люблю,
снежная королева…
© стэф.