TL.

Стою у окна, его отворив пошире,
и белым платком машу, навсегда прощаясь
с моими стихами, которые к вам уходят.

Ни радости не испытываю, ни грусти.
Что делать — удел стихов, он таков от века.
Я их написал и скрыть их от вас не смею,
когда б и хотел, не мог поступить иначе
— цветок не умеет скрыть своего цветенья,
и скрыть не может река своего теченья,
и дереву скрыть плоды свои не удастся.

Все дальше мои стихи от меня уходят,
и я, к моему немалому удивленью,
отсутствие их ощущаю почти до боли.
Кто ведает, чья рука их перелистает?
Неведомо, кто развернет их и прочитает.

Цветок, у меня он отнял предназначенье
моим цветеньем радовать ваше зренье,
и дерево — вас услаждать моими плодами,
а река — не мешать течению моих мыслей.
И я подчиняюсь и чувствую, что я счастлив,
как тот, кто давно устал пребывать в печали.

Ступайте же, о стихи мои, уходите! —
Умирают деревья — семена их уносит ветер.
Засыхают цветы — а пыльца все равно бессмертна.
Реки в море текут — а вода пребывает с ними.
Ухожу, оставаясь, — как всё в этом мире.

И я, такой как есть, с таким непрочным сердцем,
в груди большой дрожащим, подобно птице пленной,
среди сильнейших и могущественных мира
всех ближе к свету я и к истине священной.
И потому кипит в душе моей глубоко, —
хотя тоску в себе и слабость я несу, —
ко всем сильнейшим и могущественным мира
презрение. И мне оно к лицу.

Помню старинную церковь,
пустынную,
в час, когда воздух оранжевеет
и каждый голос дробится
под сводом неба.

Ты устала,
и мы устроились на ступеньках,
как двое нищих.

А кровь бурлила
от удивления: на наших глазах
каждая птица превращалась в звезду
в глубине неба.

Я кулаками бью рассвет,
я обезглавливаю горы,
и одиночество в ответ
рыдает и глядит с укором.
Я горизонт разворошил,
в глухом лесу повесил иней
и выпустил всю кровь из жил
у раненой небесной сини.
Пришла надежда. Кто же дал
ей право на меня? Кто хочет,
чтоб я лунатиком блуждал
над пропастью? О сумрак ночи,
ты этот гнев не потуши,
и пусть пылает ярость эта,
чтоб в тайниках моей души
смог победить я лжепоэта.
Бывает век наш иногда
к поэзии неравнодушен;
её он любит, но тогда,
когда в своих объятьях душит.

На меня внимательно смотрит большая собака,
черная, как ее молчанье,
и я молчу в ответ на ее молчанье.

Так, может быть, сами того не зная,
мы рассказываем друг другу
о чем-то, что происходило с нами.
Но ласковая собака и грустный человек
разделены непроходимой тайной
и обречены никогда не узнать друг друга,
ибо меж ними — стена молчанья.

Когда я впервые увидел тебя,
Это смех!
Ты мне напомнила, по-моему,
Сразу всех
Кого я любил, с кем хотел быть вместе…
Я стоял, как вкопанный,
У меня не было слов.
Еле выговорил:
«Не подумай ничего плохо,
Но мы еще не расстались.
А я уже хочу увидеть тебя снова!»
Я не могу надышаться запахом твоих волос.
«Ты можешь остаться?"- Честный вопрос.
Первый поцелуй…
На губах твоё имя.
Простые слова,
Но я гордился ими!
Так много всего вокруг,
Но с тобой иначе!
Мне не кажется,
Я чувствую, что ты для меня значишь!
Засыпая, держались за руки
Сильно-сильно,
Я боялся потерять тебя-
Такая красивая!
Я не мог наслушаться, как ты дышишь,
Мне ничего не нужно без тебя, слышишь!?
Мы начинали мечтая,
Наш путь к успеху!
Наш день был долгим
И наполнен смехом…
Мы жили без времени,
Не думая о годах и минутах,
Радовались, как дети,
Когда находили деньги в зимних куртках.
Нам не нужна была слава
И золотые карточки,
Мы просто любили
И светились как лампочки.
Ты как с другой планеты,
Ни на кого не похожа.
Я говорю о тебе,
А у меня мурашки по коже!
Мы всегда оставались собою,
Чему я так рад!
Мы- простые ребята,
А не Бонни и Клайд.
Думаем друг о друге,
Радуемся, что живем.
Как невидимки-
Трещинки на лобовом.
И если ты меня спросишь,
Есть ли у меня секрет,
Я скажу, что счастлив,
Потому что у меня есть ты!
Мы всегда будем вместе, послушай,
Мне ничего в этом мире без тебя не нужно!
Я благодарен небу,
Я благодарен судьбе,
Что эту песню я посвящаю тебе.
С тобою я понял,
Кто я такой.
Все мои страхи
Далеко-далеко.
В этом городе,
В этой квартире,
В этой жизни, в этом странном мире,
Я прошу тебя, будь со мною рядом,
Ты — моя любовь,
Ты — всё, что мне надо…

Пусть буду я один, совсем один,
Но только не в угрюмой тесноте
Стен городских, а там — среди вершин,
Откуда в первозданной чистоте
Видны кристальность рек и блеск долин;
Пусть мне приютом будут тропы те,
Где лишь олень, прыжком качнув жасмин,
Вспугнёт шмеля, гудящего в кусте.
Быть одному — вот радость без предела,
Но голос твой еще дороже мне:
И нет счастливей на земле удела,
Чем встретить милый взгляд наедине,
Чем слышать, как согласно и несмело
Два близких сердца бьются в тишине.

Бросивший однажды – будет брошен.
Пусть не сразу, пусть гораздо позже.
Но поступок будет возвращен.
Не простивший будет не прощен.
Обманувший будет сам обманут,
Никуда деяния не канут.
Бумерангом будущее бьет – все твое тебе же отдает.

Слишком мало — сказать «Прости»…
Слишком много — ответить «Прощаю»…
Слишком глупо просить «Не грусти»…
И нечестно совсем — «Обещаю»…
Безнадежно звучит — «Я был должен…»
И обманчиво — «Знаешь, я тоже…»
Непонятно — «Я думал, мы сможем…»
Как-то робко совсем — «Быть может…»
Проникновенно — «Сказать я хочу…»
И с надеждой — «Не стоит, может…»
И нежданно — «Тебя всё люблю…»
И печально — «И я тебя тоже…»
Грустно — «Часто тебя вспоминаю…»
И с печалью в глазах — «Я знаю»
И вздыхая — «Мне сны сняться…»
И в ответ — «В них тебя обнимаю…»
Твердо — «Я во всем виноват…»
Со слезами — «Не стоит, мы оба…»
Горько — «Как вернуть все назад?»
Плача — «Если бы знала, давно бы…»
Нежно за руки взяв — «Прости…»
Губ коснувшись слегка — «Я прощаю…»
, Крепко-крепко обняв — «Не грусти»
И поддавшись — «Я обещаю…»
Очень страшно услышать — «Пора…»
Слишком сложно ответить — «Мне тоже…»
И наивно — «Мы встретимся вновь…»
И жестоко ответить — «Быть может…»
Слишком мало сказать — «Прости»
Слишком много ответить — «Прощаю»
Очень страшно сказать — «Отпусти…»
Невозможно сказать — «Отпускаю…»

…чем дальше, тем сильнее устаёшь
от умных слов, от важных разговоров,
от споров, что берут тебя измором,
от новых лиц и от знакомых рож.

Всё реже ты кому-нибудь звонишь,
и вечером торопишься куда-то.
Из памяти выскальзывают даты,
как пузырьки из тьмы подводных ниш.

В слезах, в чаду, не рвёшься догонять
свою надежду, что звалась последней.
Кого-то кроме плюшевого тедди
тебе всё реже хочется обнять.

И ты молчишь, и помыслы свои
ни людям не доверишь, ни странице…
И дни – пусты. Лишь ночью – кто-то снится,
и шепчешь ты ему: благослови.

Аникина Ольга

Я восхищаюсь женщинами, которые однажды перестают рыдать и учиняют какое-нибудь «безобразие»: меняют работу, заводят нового любовника, принципиально «отличного от других», уезжают к черту на кулички или наращивают себе сиськи, не важно, главное — меняются.

А я-то думал, Вы счастливая,
Когда одна на склоне дня
Вы шли такая горделивая
И не взглянули на меня.

А я-то думал, Вы счастливая.
Я думал, Вы счастливей всех,
Когда смотрел в глаза игривые,
Когда веселый слышал смех.

Глаза то нежные, то строгие,
Но в них тревога, в них беда.
Наверно, Вас любили многие.
Вы не любили никогда.

На Вас глядят глаза влюбленные.
Им не понять издалека,
Что в Вас тоска неутоленная,
Святая женская тоска.

И мысль одна неодолимая
Вам не дает ни спать, ни жить:
Что это мало — быть любимою,
Что надо любящею быть.

Святая, гордая, красивая…
Я слышу ваш веселый смех.
А я-то думал Вы счастливая,
Я думал, Вы счастливей всех.

Пётр Градов

Не делай зла — вернется бумерангом,
Не плюй в колодец — будешь воду пить,
Не оскорбляй того, кто ниже рангом,
А вдруг придется, что-нибудь просить.
Не предавай друзей, их не заменишь,
И не теряй любимых — не вернешь,
Не лги себе — со временем проверишь,
Что этой ложью сам себя ты предаёшь.

Омар Хайям

Выпал снег, сумрачно. Месяц уже
или два, как осень в монашеской рясе
мне тоже принесла весть, листок с украинских склонов:

«Представь себе, что и здесь наступает зима ныне в тысячный раз,
в краю, где течет широчайший поток:
Иакова небесная кровь, благословленная топорами…
О лед неземной красноты — их гетман бредет
с казаками в меркнущих солнцах… Дитя, ах, платок,
чтоб закутаться мне, когда шлемы сверкают,
когда эта глыба розовая трещит, когда снежною пылью рассыпается скелет
твоего отца, растоптана копытами
песнь о кедрах…
Платок, платочек, вот только узкий, чтобы сберечь
теперь, когда ты учишься плакать, тесноту мира
рядом со мной, который никогда не зазеленеет, дитя мое, для твоего ребенка!»

Осенью кровь текла с меня, мама, снег жег меня:
Искал я сердце свое, чтобы им плакать, находил я дыханье, ах, того лета.
Было оно, как ты.
Пришла слеза. Ткал я платочек.

Пауль Целан

Перегорело. Уже не больно.
Сижу напротив, смеюсь, шучу…
- Как жизнь?
- Нормально
- И я довольна
- Давай за встречу?
- Давай чуть-чуть..

- Ты замуж вышла?
- Ну да. А что мне?..
- Да, ну, конечно. Что за вопрос. А помнишь?..
- Помню..
- Я тоже помню..
- Ну вот и ладно. Давай без слез.

- Ты стала жесткой.
- Прошло три года.
- Не так уж много.
- И это срок…
- Сегодня жарко.
- Ага, погода…
- Да, очень жарко, я прямо взмок.

- А он, твой этот…
- А, ты о муже? Хороший парень.
- А он…какой?
- Как муж - он лучше, любовник - хуже.
- Зато надежный и под рукой.

- Такой как надо?
- И что такого?
- И даже любишь сильнее чем?…
- Ты разве знаешь такое слово? А если знаешь, тогда зачем…

- Ну да, конечно. Прости.
- Не надо.
Перегорело…Одна зола.
Но только, знаешь, я встрече рада.
И даже лучше, что я пришла.

Теперь я вижу: перегорело.
А ветер пепел уносит вдаль.
Не шевельнулось, не заболело.
И я спокойна. И мне не жаль.

Как ты уходишь, ссутуля плечи..
Как в черно-белом немом кино.
И все же грустно от этой встречи.
Перегорело, а все равно…

Алла Гуриненко