Это просто Вьюи блог

И если он затрагивает мою душу, то его глаза вынимают её.
Это похоже на то, как тончайшая игла протыкает тебя, проходит в самый твой центр и уже оттуда выворачивает тебя наизнанку.
Это больно, как игра удава с кроликом; это тягуче медленно и мгновенно; это порисходит всегда и везде, потому что нет ни времени, ни пространства.. может это сингулярная точка в его зрачках?

И на границах этой осени я переспал с твоей зимой? (с)

Люблю зиму. Зимой, открывая глаза в темноте, еще целую секунду теплится надежда, что утро никогда не наступит.
Когда это началось? Наверное классе в шестом. Вечный недосып, масса каких-то неувязок и бесконечные, бесконечно прекрасные сны. Закрывая глаза - молить о непробуждении.
А первый ник, еще в доисторические времена без интернета и мобильников, был Калиисто - воительница, нажравшаяся-таки амброзии, ставшая богиней. Она не хотела ни жизни, ни смерти и прыгнула в бездонную пропасть.
В наше время таких уже не поставляют. У нас амброзия в пакетиках и только на несколько часов. И никакого тебе забвения до всеобщего взрыва. Хуй.
Уже не помню, когда перестала читать книги. И смотреть фильмы. И дай мне волю, я бы, конечно, вообще не стала выходить на улицу.
Но увы, именно там, где-то там, бродит маленькая лошадка, которая привезла нам новый мир. Она привезла кокаин.

Дорогой J, кажется мы спутали консистенцию порошков: меня поймали при попытке побега и осудили на бесконечную жизнь. Надеюсь ты уже мертв.

Вспомнилось. Сжалилось.

Этой ночью в лесу мы, такие пьяные и убогие, отошли от костра, забрались под склон и жгли бензин. Два полешка никак не хотели загораться, а он плакал у меня в объятьях.
Боги плачут.
Или только один Бог, о существовании которого я точно знаю, который должен вернуть мою флягу с коньяком, у которого я отняла респиратор, за которым бегала утром, с хохотом и воплями "Урою, заразу! "
Мой Бог, который пообещал проснуться и вечером выйти в сеть.
Мой Бог, который может быть приедет ко мне на выходных, приедет со своим божественным телом, жилистым телом, которое я покрою поцелуями. Охх. Я уже возбуждена.

Прости, J, я снова о нем.
Каковы на вкус наркотики в тех местах, где ты? Похожи ли они на вкус его спермы?

какой смысл во всём этом копаться,
если мы просто подходим друг другу, как паззл?
ты оставляешь следы на мне = я - дорога,
по которой можно бежать, идти, ползти, шагать ровно,
пускать троллейбусы, автобусы - ну хорошо - трамваи!
какой смысл во всём этом копаться? не понимаю.
мы - восхитительно возмутительно нестабильная пара (спасибо, гра)
у меня день начинается около 4х утра,
и поэтому, когда ты просыпаешься в начале девятого,
я понимаю, что создана для того,
чтобы сварить кофе, на цыпочках подняться наверх
и (вот они, козыри в кимоношном моём рукаве)
позволить тебе запивать им не только синнамон-булки,
но и сериал про пришельцев на этом макбуке,
и вчерашнюю ссору, и наши ночные бдения.

Смотрела фото с выезда.
на 2х запалена моя рожа, еще на 2х задница. На задницу пох, летсо попросила удалить.
На фотках он. По пояс голый. Мой Бог.
Больно? Капельку самую. Я все еще хочу его удрать? Нет.
Пусть он просто испарится из моей жизни. Не видеть его, не знать его, помнить о нем и любить его.
Сопливо, но неплохо для плана на завтра.

А сейчас…Сигареты, пиво, стафф, ноут и женщина - всё в постели.
Вот так и надо жить. Завидую сама себе.
А потом я сболтну что-нибудь тошнотворно пошлое, вроде "детка, покажи мне любовь", и мы повторим последний раунд со всеми стонами и случайными царапающе-резкими движениями.
Кажется, мне просто уже не бывает стыдно на утро, и это позволяет любовнице прийти в мою спальню еще раз.

Отстань от меня, противная лесбиянская кошка!!
И вообщее, 10 тыщ ниач0м.
окончательно бессознательный поток падок на знаменательный ???окорок ((=

- Заткнись.
Она только что отпустила очередную пошлую банальность с охуенно умным видом.
- Не ожидала, да?
Она отставила бокал, из которого только что потягивала мартини.
- Думала, я люблю тебя? Не смеши, дорогая.
Брови блондинки поползли наверх.
Мы познакомились пару недель назад, полуслучайно. Я заметила красивую девушку и легко подстроила наше знакомство. Марина оказалась мажорной девочкой с богатеньким папашей и отсутствием ума в крашеной-перекрашеной башке.
- Да, я слушала твои бредни, дарила тебе розы и нещадно поила тебя. Нет, совсем не потому, что ты такая тонкая романтическая натура с богатым духовным миром и развитым интеллектом. Совсем нет. Я просто хотела тебя трахнуть. Трах-нуть. И поскольку ровно 10 минут назад мы вылезли из постели, я больше не намереваюсь выслушивать ту пакость, что льется из твоего очаровательного ротика. Тем более, что в постели ты тоже отвратительна. Так что если не собираешься заткнуться - допивай и проваливай.
Шокированная девушка зависла в пространстве осознавая все сказанное.
- Проваливай.

Я влетаю в метро стрелой, пущенной криворуким лучником: я обгоняю по ломанным, мягко закругленным линиям, стремясь, однако, прямо к турникетам. Моя обычная деловая походка, ни одного лишнего движения, я чувствую себя танцовщицей, кружащейся с изогнутыми переулками города в сшибающем с ног танго.
После преодоления турникета, в мое распоряжение отдается ребристая ступень эскалатора, я царственно кладу руку на поручень, словно это скипетр, и замираю в легком полуобороте, наслаждаясь своими тремя минутами отдыха.
Разного рода неформатная публика поднимается наверх в полуторе метрах от меня. Девочка с синими волосами, мальчик в косухе и с шипом в ямочке под нижней губой. Такие забавные, следующие своему ответвлению моды, считающие себя андеграунднее метро, не подозревают даже, что под станциями находятся служебные помещения, где 24 часа кто-то работает. Ну и конечно, эти дети полагают, что они - иконы стиля, что ничего не добиться и ничего не иметь - их плевок, медленно и мерзко увлажняющий расхлябанную систему.
Истекает вторая минута моей созерцательной забавы. Престарелая мегера на соседнем эскалаторе, неявно, но от страха и зависти (после её-то целомудренной юности), громко возмущается внешним видом двух малолеток в драных чулках и ошейниках, на что последние начинают неумело сосаться.
Возможно, я бы даже слегка приподняла левый уголок губ в другой ситуации, но на людях мое лицо застывает в каменной маске безразличного высокомерия, поколебать которую неспособно, пожалуй, ничто.
Несколько смазанных тел проносятся слева от меня, "бегуны". Куда еще спешить? Неужели три минуты могут что-то изменить в их жизни? Еще партия выпущенных пуль-бегунов сливается в несущийся отрезок, однажды они упадут, оскользнувшись на металле ступеней. Я поворачиваю голову, глядя строго вперед - вид на движущийся в противоположную сторону эскалатор временно закрыт. Неожиданно чья-то рука ложится мне на талию и в нескольких сантиметрах впереди оказывается молодой человек, лицом к лицу.
Светло-русые волосы до плеч, безупречный кремовый костюм, открытое и острое лицо, не будучи красив от природы - болезненно тонкий, угловатый, он выглядит богом, среди этих безвкусных людей.
Толи "Добрый вечер, мадмуазэль.", толи горячее дыхание, толи его губы в опасной близости, обжигает моё ухо даже сквозь завитки прядей. Обязательный полупоклон при встрече отменен в связи с обстоятельствами этой самой встречи, а инициатива вырвана из моих рук цепкими когтями хищника, находящимися, между прочим, все еще на моей талии.
- Вечер прелесен как никогда, Яго. - сладко напеваю я, самую малость склоняя голову и приветственно меняясь в лице.

они дали мне шанс, последний вариант. Им думается - это поможет. И знаешь, J, когда это не поможет я все-таки покончу с собой. Да-да, не смейся. Это ведь ты научился заново, а я не помню, ну совсем не помню, как это делается. Мы снова будем вместе, ты и я, потанцуем на льду, как всегда хотели, на тонком-тонком льду, на красном льду у дырки в моей в голове.
Делаю из себя жертву? Ну да. Можно сказать и так. Но ты же помнишь, я всегда жила зароками: следующая сигарета ровно в середине списка, передышка строго на том повороте, да знаю, что устала, на том повороте отдохнешь, давай еще чуть-чуть осталось; ну или на худой конец вечными да и нет: четная минута - позвоню, нечетное количество очков - не соглашусь, бубны - разрешу поцеловать, но не больше. И как сладостно нарушать собственный зарок, негласное обещание, только себе, только перед собой, спускать тормоза, плевать на все и делать то, что хочется. Всегда боком выходило, помнишь? Так человечно повсюду видеть знаки и указатели, так просто по ним идти, ха-ха. Три ха-ха.

Я смакую эту пулю уже так давно, что забыла, с чего все началось. Я видела её во снах и в легких галлюцинациях сорвавшегося с катушек мозга, таких нереально-зыбких. Она мягко вскроет мой череп, но меня там уже не будет, я выйду из тела чуть раньше, едва надавив на курок, оставляя послушному телу заканчивать приговор за меня, только чтобы никто не узнал, что я так умею. Я сбегу, сбегу к тебе по первому снегу, J.
И на границах этой осени я переспал с твоей зимой.

Он - Бог.
Ну и что я еще могу сказать-то? Ну если только:
У него желтые глаза.
И все. Этим все объясняется. Добавить нечего. Как объяснить тебе, ему, ей асимметричный дуализм языкового знака? В трех буквах заложено все: мое отношение, мои чувства, мои надежды, чаянья, мечты, фантазии, сны, улыбки утренние и когда иду с глазницами без взгляда. Он не мироздание, он не моя единственная любовь, он не тот, без кого нет моей жизни, кому я звоню каждое утро, в чьих объятиях я просыпаюсь, за кого хочу замуж или от кого хочу детей. Он - Бог.
Он - Бог. И в этом сочетании я заперта, как в клетке, оно заменяет стихи, зарисовки, рисунки, музыку, за что бы я ни взялась, чтобы я ни хотела cотворить, обращаясь внутрь за вдохновением я достаю его, и снова на губах "Он - Бог" и улыбка.
Он грезился мне в случайных встречных и на чужих фотографиях, наглядевшись же, конечно не вдоволь, конечно слишком мало, всегда недостаточно, он появляется перед закрытыми глазами. А если еще раз коснуться его руки, будет ли его профиль проступать за реальностью? Тогда-то я смогу нарисовать его. Это станет так просто, только взять карандаш и обвести контуры. Так просто. Просто. Он - Бог.

Половинка яблока засохла на моем столе, мурашки пробежали по коже, а ведь город не видел солнца 100 лет. Это обиталище уже перестало походить на теплую уютную квартиру, оно похоже на камеру пыток где находятся тысячи неизвестных приборов якобы для дома, я ими пока не научилась пользоваться. Лишь для целей самоистязания. Ну и что пройдет этот, день а может быть другой, на столе появятся круги от стаканов, сигарет, черт подери может даже хлебных крошек, тараканы побегут по стенам. А ты все тот же островитянин, который обособился за своим персональным, с холодными длинными пальцами и красным носом.
Изредко этот островок нарушает труляляканье телефона *Ты ----АЛЛО…кхе-кхе..да, я вас слушаю
И тут со странным, можно сказать нереальным эхом то ли из госпиталя или можеть даже с того света объявляется бабка, которая тебе орет в ухо *ГАААЛЛЯЯ ясная петрушка ты ей кричишь *Куда вы звоните? Но нахрена мне знать куда она звонит. Вешаю трубку.Отправлясь в ванну я улыбась и своему отражению и одновременно ржавому болту который торчит из також ржавой трубы. Вероятность того, что из крана пойдет вода совсем маленькая.
Окна в квартире такие огромные, но почему же ни один лучик не хочет в них заглянуть, лишь только из соседних окон расплываются желтыми пятнами в моих глазах теплым светом. Уткнешься лбом в это окно и смотришь, смотришь, может чего изучаешь или уже думаешь о своем, а может гримасничаешь в отражение, холодный чай который так и остался стоять не допитый с утра оказывается как раз кстати. Темно в квартире и очень тихо, радио точка и то затихла, замечталась о чем-то. Ванильные крендельки * А…их осталось всего три в пустой пластиковой коробке. Ну что же ? Можно и похрустеть немного, а за окошком первый снег, ну да, первый, хоть сейчас и зима, долго его не было за моим окном. А сейчас замело, все стало немного светлее вокруг, а на мое лицо легла синяя сумеречная тень.
Заглянуть снова в монитор, желтые квадратики все прыгают, айсикьюшки. Странная полуулыбка в которой таится грусть. Не хочу отвечать…

Нежно дождь стучит по крыше,

Тихо день уходит вдаль.

Всё лежит в глубоких нишах,

Мневедь ничего не жаль.

В тёмной комнате пещеры,

Где не виден солнца свет.

Я незная этой меры,

В ниши положу весь цвет.

Всё вдруг станет чёрно-белым.

Я тихонько усмехнусь,

Ртом своим немного белым.

И вдруг резко засмеюсь.

Затрясётся вся пещера.

Всё из ниш вниз полетит.

Кровь дрожит в тяжёлых венах.

И вот сердце всё горит.

День прошёл.

Пройдёт и вечер.

А потом наступит ночь.

И луна заглянет в окна.

Жёлтым светом всё зальёт.

Только боль твоя сильнее,

Несмотря на поздний час.

Только любишь ты сильнее.

И соединяешь вас.

А потом наступит утро,

Время чистой красоты.

И роняя слёзы на пол,

Улетишь в свои мечты.

Художник современного искусства Рей Цезарь (Ray Caesar) родился в 1958 году. Смотря на полотна Рея Цезаря, мы оказываемся совсем в другом мире, мире фантастического сюрреализма. В его картинах можно встретить роскошных принцесс с милыми личиками и глазками, великолепными нарядами и нечеловеческими конечностями.Сновидения, радость, печаль, злоба реальной жизни и шикарные наряды, вот что мы увидим в картинах Цезаря и его современном искусстве.

25 сентября 1893 г.

Мой дорогой, маленький мой Луи! Итак, все кончено. Мы больше никогда не
увидимся. Помни это так же твердо, как и я. Ты не хотел разлуки, ты
согласился бы на все, лишь бы нам быть вместе. Но мы должны расстаться,
чтобы ты мог начать новую жизнь. Нелегко было сопротивляться и тебе и самой
себе, и нам обоим вместе… Но я не жалею, что сделала это, хотя ты так
плакал, зарывшись в подушки нашей постели. Два раза ты подымал голову,
смотрел на меня жалобным, молящим взглядом… Какое у тебя было пылающее и
несчастное лицо! Вечером, в темноте, когда я уже не могла видеть твоих слез,
я чувствовала их, они жгли мне руки.
Сейчас мы оба жестоко страдаем. Мне все это кажется тяжелым сном. В
первые дни просто нельзя будет поверить; и еще несколько месяцев нам будет
больно, а затем придет исцеление.
И только тогда я вновь стану тебе писать, ведь мы решили, что я буду
писать тебе время от времени. Но мы также твердо решили, что моего адреса ты
никогда не узнаешь и мои письма будут единственной связующей нитью, но она
не даст нашей разлуке стать окончательным разрывом.
Целую тебя в последний раз, целую нежно, нежно, совсем безгрешным,
тихим поцелуем --ведь нас разделяет такое большое расстояние!..

25 сентября 1894 г.

Дорогой мой, маленький мой Луи! Я снова говорю с тобою, как обещала.
Вот уж год, как мы расстались. Знаю, ты не забыл меня, мы все еще связаны
друг с другом, и всякий раз, когда я думаю о тебе, я не могу не ощущать
твоей боли.
И все же минувшие двенадцать месяцев сделали свое дело: накинули на
прошлое траурную дымку. Вот уж и дымка появилась. Иные мелочи стушевались,
иные подробности и вовсе исчезли. Правда, они порой всплывают в памяти; если
что-нибудь случайно о них напомнит.
Я как-то попыталась и не могла представить себе выражение твоего лица,
когда впервые тебя увидела.
Попробуй и ты вспомнить мой взгляд, когда ты увидел меня впервые, и ты
поймешь, что все на свете стирается.
Недавно я улыбнулась. Кому?.. Чему?.. Никому и ничему. В аллее весело
заиграл солнечный луч, и я невольно улыбнулась.
Я и раньше пыталась улыбнуться. Сначала мне казалось невозможным вновь
этому научиться. И все-таки, я тебе говорю, однажды я, против воли,
улыбнулась. Я хочу, чтобы и ты тоже все чаще и чаще улыбался, просто так --
радуясь хорошей погоде или сознанию, что у тебя впереди какое-то будущее.
Да, да, подними голову и улыбнись.

17 декабря 1899 г.

И вот я снова с тобой, дорогой мой Луи. Я -- как сон, не правда ли?
Появляюсь, когда мне вздумается, но всегда в нужную минуту, если вокруг все
пусто и темно. Я прихожу и ухожу, я совсем близко, но ко мне нельзя
прикоснуться.
Я не чувствую себя несчастной. Ко мне вернулась бодрость, потому что
каждый день наступает утро и, как всегда, сменяются времена года. Солнце
сияет так ласково, хочется ему довериться, и даже обыкновенный дневной свет
полон благожелательности.
Представь себе, я недавно танцевала! Я часто смеюсь. Сперва я замечала,
что вот мне стало смешно, а теперь уж и не перечесть, сколько раз я
смеялась.
Вчера было гулянье. На закате солнца всюду теснились толпы нарядных
людей. Пестро, красиво, похоже на цветник. И среди такого множества
довольных людей я почувствовала себя счастливой.
Я пишу тебе, чтоб рассказать обо всем этом; а также и о том, что отныне
я обратилась в новую веру -- я исповедую самоотверженную любовь к тебе. Мы с
тобой как-то рассуждали о самоотверженности в любви, не очень-то хорошо
понимая ее… Помолимся же вместе о том, чтобы всем сердцем в нее поверить.

6 июля 1904 г.

Годы проходят! Одиннадцать лет! Я уезжала далеко, вернулась и вновь
собираюсь уехать.
У тебя, конечно, свой дом, дорогой мой Луи, ведь ты теперь совсем
взрослый и, конечно, обзавелся семьей, для которой ты так много значишь.
А ты сам, какой ты стал? Я представляю себе, что лицо у тебя пополнело,
плечи стали шире, а седых волос, должно быть, еще немного и, уж наверное,
как прежде, твое лицо все озаряется, когда улыбка вот-вот тронет твои губы.
А я? Не стану описывать тебе, как я переменилась, превратившись в
старую женщину. Старую! Женщины стареют раньше мужчин, и, будь я рядом с
тобою, я выглядела бы твоей матерью -- и по наружности, и по тому выражению
глаз, с каким бы я смотрела на тебя.
Видишь, как мы были правы, расставшись вовремя. Теперь уж мы
перестрадали, успокоились, и сейчас мое письмо, которое ты, конечно, узнал
по почерку на конверте, явилось для тебя почти развлечением.

25 сентября 1893 г.

Мой дорогой Луи!
Вот уже двадцать лет, как мы расстались… И вот уже двадцать лет, как
меня нет в живых, дорогой мой. Если ты жив и прочтешь это письмо, которое
перешлют тебе верные и почтительные руки, -- те, что в течение многих лет
пересылали тебе мои предыдущие письма, ты простишь мне, -- если ты еще не
забыл меня, -- простишь, что я покончила с собой на другой же день после
нашей разлуки. Я не могла, я не умела жить без тебя.
Мы вчера расстались с тобой. Посмотри хорошенько на дату -- в начале
письма. Ты, конечно, не обратил на нее внимания. Ведь это вчера мы в
последний раз были с тобою в нашей комнате и ты, зарывшись головой в
подушки, рыдал как ребенок беспомощный перед страшным своим горем. Это
вчера, когда в полуоткрытое окно заглянула ночь, твои слезы, которых я уже
не могла видеть, катились по моим рукам. Это вчера ты кричал от боли и
жаловался, а я, собрав все свои силы, крепилась и молчала.
А сегодня, сидя за нашим столом, окруженная нашими вещами, в нашем
прелестном уголке, я пишу те четыре письма, которые ты должен получить с
'большими промежутками. Дописываю последнее письмо, а затем наступит конец.
Сегодня вечером я дам самые точные распоряжения о том, чтобы мои письма
доставили тебе в те числа, которые на них указаны, а также приму меры к
тому, чтобы меня не могли разыскать.
Затем я уйду из жизни. Незачем рассказывать тебе -- как: все
подробности этого отвратительного действия неуместны. Они могли бы причинить
тебе боль, даже по прошествии стольких лет.
Важно то, что мне удалось оторвать тебя от себя самой и сделать это
осторожно и ласково, не ранив тебя. Я хочу и дальше заботиться о тебе, а для
этого я должна жить и после моей смерти. Разрыва не будет, ты бы его,
возможно, и не перенес, ведь тебе все огорчения причиняют такую острую боль.
Я буду возвращаться к тебе, -- не слишком часто, чтобы понемногу мой образ
изгладился из твоей памяти, и не слишком редко, чтоб избавить тебя от
ненужных страданий. А когда ты узнаешь от меня самой всю правду, пройдет
столько лет (а ведь время помогает Мне), что ты уже почти не сможешь понять,
что значила бы для тебя моя смерть.
Луи, родной мой, сегодняшний наш последний разговор кажется мне
каким-то зловещим чудом.
Сегодня мы говорим очень тихо, почти неслышно, -- уж очень мы далеки
друг от друга, ведь я существую только в тебе, а ты уже забыл меня. Сегодня
значение слова сейчас для той, которая его пишет и шепчет, совсем иное, чем
для того, кто будет читать это еловой тихо произнесет "сейчас".
Сейчас, преодолев такое громадное расстояние во времени, преодолев
вечность -- пусть это покажется нелепым, --сейчас я целую тебя, как прежде.
Вот и все… Больше я ничего не прибавлю, потому что боюсь стать печальной,
а значит, злой и потому, что не решаюсь признаться тебе в тех сумасшедших
мечтах, которые неизбежны, когда любишь и когда любовь огромна, а нежность
беспредельна.

Мои дорогие. Я улетаю в Питер. Мой любимый город. Да… И меня не будет до 15 числа. Буду безумно скучать по Viewy. Ну всем пока. Буду скучать. Люблю вас<3