Это просто Вьюи блог

— Они запускают в небо бумажные фонарики. Можешь в это поверить? Японский фонарик - символ того, что они смиряются с прошлым. Но дело вот в чем. Мы не японцы! Знаешь, кто они все? Детишки. Будто зажгли свечку, и все сразу стало хорошо. Читают молитвы и надеются, что Елена не станет, как мы все, злобным вампиром -убийцей. Глупые, мнительные, раздраженные детишки. Я знаю, чтобы ты сказал. "Им от этого легче, Деймон". Ну и что с того? Надолго ли лучше? На минуту? На день? Какая к черту разница? Ведь на самом деле, когда теряешь кого-то, ни свечки, ни молитвы никак не изменят то единственное, что в тебе осталось. Дыру в твоей жизни, которую раньше заполнял тот, кто был тебе очень дорог.Еще кусок камня с датой рождения на нем - это тоже неправильно. Так что, спасибо, друг. Спасибо, что оставил меня здесь за няньку. Меня ведь давно здесь уже не должно быть. Не я же завоевал девушку. Помнишь? Я застрял здесь, чтобы ссориться с братцем и нянчится с детишка ми. Так что с тебя причитается.

Это самая трогательная сцена за все четыре сезона.

Забавно… Вот, человек узрел горе другого. Он сочувствует ему. Однако, проходит какое-то время и это чувство скорби приглушается. Вот, он уже смеётся, улыбается… Не лицемерие ли? К чему эти маски? Этот мир — мир скорби. Космос пропитан слезами, он истекает страхом и болью. Я никогда не понимал весёлых людей. Никогда, тем более, не воспринимал их всерьёз.

М.Лазарус

мы обязательно встретимся с тобой, Нью-Йорк.

Тем, кто никогда не испытывал подобной привязанности к музыкальной группе - не понять.
Вот, сегодня пролшел мой 17й концерт группы [AMATORY]. Типа "последний", а потом они уходят на покой.
Все, что я могу сказать - я люблю их. Я люблю их всем сердцем и всей душой. У нас самая замечательная группа и два самых замечатльных саппорта на свете. Мы - одно целое. И все мы не раз доказывали то, что друг за друга мы горой и стеной.
Я не смогла сдержать слез. Наверное, это выглядело странным - вокруг атмофера веселья, праздника. Вокруг шум, на сцене они - мои 5 якорей, которые для меня больше, чем музыкальная группа. Они - моя вторая семья. А я стою и плачу под "Меня больше нет". Почему? А потому, что "Последний..".
Я до сих пор с улыбкой вспоминаю, как когда то, в далеком 2007 Максим включил мне "отдай свой крик" и я сказала, что никогда не буду слушать подобную музыку. А буквально через полгода я гоняла их в плеере без остановки.
Нельзя не улыбаться, когда ты приезжаешь в другой город на их концерт, а тебя ждут. Тебе рады. И ты знаешь, что они на сцене для тебя. Когда ты видишь их счастливые взгляды - ты счастлив сам. Не важно, сколько денег ты потратил на поездку и сколько нервов ушло на то, чтобы организовать сам концерт.
Я благодарна этим парням за то, что они просто есть в моей жизни.
Серьезно, ребят, а кто нибудь когда нибудь испытывал подобное? Мне порой кажется, что я сумасшедшая. Это нельзя передать словами. Каждый их концерт - это взрыв внутри, это выплеск эмоций, это то, ради чего НУЖНО жить.
Я всегда знала, что не ошиблась, выбирая их. Мы всегда будем вместе.

Всегда казалось, будто в ее глазах было отражение тебя, а в твоих вера, что она тебя поймет. Но ведь люди врут, когда говорят, что взгляд нельзя наиграть или им нельзя навешать лапши на уши. Можно. Я не знаю, сколько ты тренировалась, прежде чем научилась так искрометно и бессовестно лгать самой себе в первую очередь, но я удивлена. Ты никогда не ассоциировалась у меня с враньем, какой то показушностью или бессмысленным времяпрепровождением. Ты всегда была моим буйком, за который я могла бы зацепиться, если что происходило в чертовой пучине моей жизни. А сейчас я чувствую себя дурой-солдатиком, пытающимся создать пучину в полный штиль.
От этого штиля и страшно. Где ты, мой буек, за который я цеплялась так долго и так усердно? Куда ты сгинула? Неужели ты оказалась сделана из простой стали и просто, заржавев, утонула? Я не хочу верить в твою гибель.
Ты же тут, со мной, да? Я не обманываю себя?
Титаник-это единственное, с чем я ассоциирую себя сейчас. Все четко уверены, что этот корабль преодолеет все на свете и довезет людей от Саутгемптона, подберет в Квинстауне Розу Дьюитт Букэйтер и Джека Доусона и прибудет в Нью-Йорк. Но никто не знал же тогда, что затонет, буквально в 4х часах плавания от Нью-Йорка. Айсберг уже появился на горизонте, я чувствую его приближение, но, будучи сама себе капитаном, гоню себя как можно быстрее к своей цели, не понимая, что скоро будет крушение.
И лишь бы кто остановил, сказал, куда ты гонишься, зачем? Для чего? Для кого? Но нет. Тишина. Мертвая сцена. Плывем дальше…
Привет, айсберг.

Когда мы в первый раз увиделись с Игорем, я сразу поняла - нам будет тесно в одном городе. Его удивительная энергетика мешала мне даже мыслить рядом с ним. Да чего скрывать, я даже забывала, как дышать. Его голубые глаза, которые больше были похожи на стекло, часто прожигали на мне зияющие дыры, в которых с эхом был слышен его голос - низкий, с хрипотцой. Но удивительно притягательный. Нет, я ни в коем случае не влюбилась в него. Хотя, порой, отпивая от стакана, я задумывалась над тем, как я к нему отношусь.
Это нельзя назвать "любовью" - да и вообще, это слово нельзя употреблять без надобности - растеряешь. Это нельзя было назвать симпатией - при ней точно не учащается пульс, и мысли в голове не путаются. Это было что-то вроде лайт-версии любви. Влюбленности. Возможно, даже подростковой, такой нескладной, с кривыми углами и не параллельными сторонами.
Виделись мы довольно часто - он почти каждый вечер захаживал в наш бар и долго сидел возле барной стойки, прожигая этим своим "стеклянным" взглядом стакан, который никогда не наполнялся пивом. Там было что угодно, но только не оно. А я, выполняя заказы молодых людей, часто ловила на себе его взгляд. Но сегодня он впервые заговорил со мной, что меня очень удивило. Тогда я в первый раз и услышала его голос. Этот низкий, бархатный тембр, приправленный сексуальной мужской хрипотцой. Казалось, что его голос - это огонь. Его можно было слушать вечно, и было не совсем важно, что он говорит, можно было просто слушать. Даже сквозь громкую музыку, я отчетливо слышала каждое его слово, пусть он и говорил шепотом. Его можно было читать по губам. Его замечательным губам, которые не были пухлыми или наоборот - они были самой идеальной формы, которую только могла бы нарисовать рука всевышнего. Иногда хотелось коснуться их большим пальцем и вытереть следы алкоголя, который позволил себе остаться на его теле.
Игорь рассказал мне, что у него проблемы с личной жизнью и проблемы с семьей. Отец его покинул и семью, когда он был еще совсем ребенком, мать воспитывает подрастающую сестру, за которой нужен глаз да глаз. Его любовь улетела в поисках новой жизни на другой материк и прекрасно строит свою жизнь без него. Оказалось, что в данный момент он остался покинутым всеми. Никому не было дело до его проблем. Его это не то, чтобы угнетало, но очень сильно печалило. Игорь хотел просто с кем-нибудь поговорить.
Он явно был необычным молодым человеком - обе его руки покрывали татуировки, а когда он пришел ко мне в бар в обычной майке-алкоголичке, я увидела, что и грудь его тоже была покрыта вечными росписями. Это тоже манило к нему. Хотелось вывести каждый узор на его теле пальцем, коснуться губами роз и убедиться, что цветы на его теле пахнут. Вдохнуть в них жизнь невинным касанием и заставить цвести.
Стрелки на часах уже показали утро, когда он встал из-за стойки и нетвердым шагом направился к выходу. Я не знаю, что он делал до того, как я его догнала и, поравнявшись с ним, зашагала рядом, чем вызвала его заинтересованный взгляд. Больше Игорь не смотрел на меня. Руки его были упрямо засунуты в карманы, взгляд направлен либо на асфальт, который уже начинал заливаться утренним солнцем, либо на реку. Когда он смотрел на воду, я сама будто тонула с его глазами. Так не смотрит даже самый влюбленный в мире мужчина на свою женщину.
В этот момент между нами было все и не было ничего. Он вновь рассказывал про себя, про друзей, которые предпочли его забыть и выкинуть из своих жизней, чем помочь ему. В эти часы рядом с ним я чувствовала себя спутником, вращающимся вокруг уже погибшей планеты, которую захватила какая-то страшная, неизлечимая болезнь, и она взорвалась, чтобы не причинять боли ее жителям.
Когда солнечный свет уже заполнил каждый уголок набережной и на главной улице города начали появляться первые автобусы, он предложил проводить меня до дома. Я лишь покачала головой в знак отказа. Он снова посмотрел на меня и грустно улыбнувшись, коснулся большим пальцем моей щеки, от чего по моему телу прокатилась волна мурашек. Игорь сказал, что мы больше не увидимся, потому что скоро он уезжает, надолго. И что, если захочу, я смогу к нему приезжать. В этот момент я почувствовала себя нужной, и нужной именно ему. Я не сказала ему ни слова за все время нашей прогулки и того времени, которого мы провели в баре. Он даже не знал моего имени, а рассказал о себе все.
Спустя несколько месяцев ко мне в бар пришел высокий парень с теплыми карими глазами и передал записку со словами "это от Игоря". Там был адрес. И я приезжала к нему каждые выходные. И мы просто молчали.

Сейчас девочка сидит на полу и улыбается.
Она сама не заметит, как пелена спадет с ее глаз. Либо розовые очки кто-то услужливо снимет, либо мыльный пузырь ее оболочки лопнет и она останется одна, сидеть в этих ошметках счастья, вытирая слезы длинным рукавом, и пытаясь все еще склеить уже разрушенное "я".
Все будет до безобразия глупо - она его увидит. Просто посмотрит в его глаза, цвета молочного шоколада, и ее обдаст холодной волной. Казалось бы, ну как в этой безмерной теплоте можно было углядеть тот айсберг, с которым столкнется ее Титаник?
Он вечно сидит с телефоном в руках и ему, по сути, глубоко плевать на то, что вокруг него вьются девушки и заставляют улыбаться. Он не хотел улыбаться. Ему было просто плевать.
А она, зажав в хрупких пальцах свое счастье, хотела преподнести его ему. Несла гордо, с высоко поднятой головой и прямой осанкой.
Они перемолвятся парой слов, он услужливо улыбнется, и ответит что-то вроде "прости, мне нужно идти, меня ждут". Она отпустит его, проводит взглядом, в котором будет медленно тухнуть ее надежда и вера. Когда они увидятся в следующий раз, он даже не вспомнит ее, он вновь улыбнется своей нарисованной улыбкой и ответит "замечательно" на ее "как дела?". Лишь в ее глазах он прочтет какую то грусть, которую она не сможет спрятать. И ее желание стать ближе, понять, почему в этих замечательных глазах, которые по умолчанию не могут быть со льдом, поселилась эта безысходность. Возможно, он сможет открыться ей, просто поговорить по душам. Но не в этой жизни.
Для него все, что вокруг - слишком просто и напоминает сюжет давно заезженного сериала, который уже давно потерял смысл, но его не убирают из программы передач только из-за востребованности. А она вновь посмотрит на него и, натолкнувшись на этот ледяной океан, отойдет в сторону и будет наблюдать за тем, как ломаются его пальцы под чужой женской ладонью. Его океан уже никогда не станет теплее. Остатки ее оболочки померкнут, навсегда забрав с собой то, что она так трепетно пыталась сохранить в замерзших пальцах и так долго несла ему.
А пока девочка сидит на полу и улыбается.

Небо над моей Москвой мне начинает все больше и больше напоминать Питерское. Но небо Питера все равно свое, его не увезешь с собой ни в Москву, ни в любую другую страну. Оно будто соткано из его неповторимых проржавевших крыш, из слов людей, которые еще верят в сказку и каждый день, вознося глаза к небу, читают молитву собственных желаний. В их чистых голубых глазах отражается это неподдельное свинцовое небо, которого больше нет нигде.
Но на днях тетушка Джо сказала мне, что это не небо над Питером такое, это мы видим его таким. Я не хочу ей верить, но, похоже, она оказывается права, потому что внутри меня все таки живет этот маленький кусочек неба, а, значит, его можно увидеть и в других местах.
Но не нужно тратить его попусту, малыш, ведь небо тоже не бесконечное. Да и внутри тебя оно медленно умирает, потому что ты засоряешь его. Оставь все как есть, лелей этот маленький отрывок Рая. Тетушка Джо, как всегда, права.
Очень люблю тетушку Джо.

Вот вам станет проще, если вы возьмете, и станете невидимыми? Думаю, да. всем же станет, согласитесь. Хотя бы на денечек, остановиться, посмотреть на это бесполезное "вокруг нас", протереть глаза-очки, либо снять линзы, которые так режут глазное яблоко и просто посмотреть по сторонам. Один день без ничего-что может быть лучше?
Я, порой, очень сильно хочу по щелчку пальцев остановить ход времени, либо на сутки-день-неделю-месяц притвориться (притвориться?!) будто меня действительно не существует. Кто будет грустить, кто оставит все так, как есть, а кому будет поистине в душе наплевать?
А ведь тех, кто будет действительно скучать можно пересчитать на пальцах одной руки, если хорошенько призадуматься. А вот сейчас (сейчас?!) я вижу перед собой картину, что пусть я даже и видима, у меня есть номер телефона, есть другие виды связи, а я как будто невидима.
Тетушка Джо закрыла калиточку в мой мирок, как будто отрезала меня. Тетушка Джо кормит меня вкусными пирожными, которые готовит на своей маленькой, но аккуратненькой кухоньке, где я порой люблю ночью открыть любимую книгу, и, налив себе вкусный кофе тетушки Джо, остаться наедине с собой и моим бумажным другом и провести всю ночь. А под утро, когда начинает теплеть еще такое по осеннему озорное небо, поприветствовать победу Ра и с чистой душой идти спать. А сегодняшний рассвет будет по истине запоминающимся, потому что он первый такой, зимний… Зима еще полностью не вступила в свои права, но небо уже подчинилось ей.

я на днях ездила к тетушке Джо, она мне показывала свою любимую книгу. Это был старый, ветхий том… Книга была о любви. Ей (книге) было как минимум лет 50. На ее обложке уже местами выцвела или полопалась краска, картинки потеряли свою былую насыщенность, странички были потрепаны и иногда загнуты верхние уголки (у многих есть привычка так "помечать" страницу, на которой остановила чтение).
А когда тетушка Джо ушла печь мой любимый пирог, я нашла в книге старое письмо. Да, я знаю, что читать чужие письма нехорошо, но я не смогла удержаться. Это было послание от ее покойного мужа, когда тот был на фронте. Там было написано про собачку, которая жила у них в казарме тайком от начальства, потому что оно не разрешало держать животных из за экономии еды. Там было написано про их небо, и что, подняв глаза, тетушка Джо увидит тоже самое небо, что и он. Что он безразмерно скучает по ее теплым рукам и вкусным пирогам. Он рассказывал, как они ходили в поход и как он подстрелил одного вражеского шпиона, за что ему была вручена благодарность. Он писал, что скоро все закончится, и что он приедет домой. Они буду как раньше разводить маленьких упитанных уточек, будут ночами ходить к ближайшему прудику и он будет целовать ее руки под вечным сиянием звезд….
А когда я дочитала это письмецо, я обнаружила свои щеки солеными. Я даже не заметила, как расплакалась… Посмотрев на дату, у меня кольнуло под сердцем. Оно было написано 25 ноября 1943 года.
Муж тетушки Джо погиб 26 ноября 1943 года.

выдравшись из алкогольного тумана, посмотрев трезвым взглядом на окружающий мир и людей, я пришла к одной мудрой мысли.
заключается она в том, что с некоторыми белками человек должен справляться сам. исключительно своими силами. никому не демонстрируя их, и, более того, не заставляя других этих припадочных отстреливать.
это твои белки. твои личные. заботливо тобою выращенные и выкормленные. ты сам их поймал, в голову себе посадил, а теперь носишься с ними и выпускаешь на волю при каждом “удобном” случае (особенно “удобный” случай — это, когда грамм алкоголя на язык попадает).
есть белки, которых проще уничтожать с кем-то вдвоем, но в большинстве случаев, человек обязан делать это единолично, вдали от чужих глаз, и никак не демонстрируя оный процесс борьбы.

О боги, о боги, моя любимая Алиша *_*

“Cry wolf, they told the Sheriff’s boy,
And to your aid He’ll run.

мысли в голове как черные вороны, бьют крыльями громко, заглушая все посторонние звуки.
я слышу только себя и твой голос, тихо-тихо, что бы больше никто его не услышал. это будет наша маленькая тайна.
ты в моей голове, я тебя слышу и я не сошла с ума.

kiss me, tease me, touch me, feel me.