Это просто Вьюи блог

АМЕРИКАНСКИЕ РУССКИЕ

Петров Капл а ном за пуговицу пойман. Штаны заплатаны, как балканская карта. «Я вам, сэр, назначаю ап о йнтман. Вы знаете, кажется, мой ап а ртман? Тудой пройдете четыре блока, потом сюдой дадите крен. А если стритк а ра набита, около можете взять подземный трен. Возьмите с меняньем пересядки тикет и прите спокойно, будто в телеге. Слезете на корнере у дрогс ликет, а мне уж и пинту принес бутлегер. Приходите ровно в с е вен окл о к, — поговорим про новости в городе и проведем по-московски вечерок, — одни свои: жена да б о рдер. А с джабом завозитесь в течение дня или раздумаете вовсе — тогда обязательно отзвоните меня. Я буду в о фисе». «Гуд бай!» — разнеслось окр е ст и кануло ветру в свист. Мистер Петров пошел на Вест, а мистер Каплан — на Ист. Здесь, извольте видеть, «джаб», а дома «цуп» да «цус». С насыпи язык летит на полном пуске. Скоро только очень образованный француз будет кое-что соображать по-русски. Горланит по этой Америке самой стоязыкий народ-оголтец. Уж если Одесса — Одесса-мама, то Нью-Йорк — Одесса-отец. 1925
Владимир Маяковский.
Навек любовью ранен.
Москва: Эксмо-Пресс, 1998.

А ВСЕ-ТАКИ

Улица провалилась, как нос сифилитика. Река - сладострастье, растекшееся в слюни. Отбросив белье до последнего листика, сады похабно развалились в июне. Я вышел на площадь, выжженный квартал надел на голову, как рыжий парик. Людям страшно - у меня изо рта шевелит ногами непрожеванный крик. Но меня не осудят, но меня не облают, как пророку, цветами устелят мне след. Все эти, провалившиеся носами, знают: я - ваш поэт. Как трактир, мне страшен ваш страшный суд! Меня одного сквозь горящие здания проститутки, как святыню, на руках понесут и покажут богу в свое оправдание. И бог заплачет над моею книжкой! Не слова - судороги, слипшиеся комом; и побежит по небу с моими стихами под мышкой и будет, задыхаясь, читать их своим знакомым. 1914
Владимир Маяковский.
Навек любовью ранен.
Москва: Эксмо-Пресс, 1998.

Широк и желт вечерний свет,
Нежна апрельская прохлада.
Ты опоздал на много лет,
Но все-таки тебе я рада.

Анна Ахматова

свои не пошлют нахуй, свои не скажут похуй,
свои будут своими до последнего вздоха.