— Ты считаешь это правильным?
— Полагаю, так. Это всё оказалось иллюзией, которую мне никак не удавалось развеять до определённого момента. И вот я, наконец-то, прозрел, если позволишь так выразиться.
— Позволю, разумеется. В этом нет ничего страшного. Я сегодня тоже поняла кое-что важное и, думается мне, что зарою это поглубже в чертогах своей души и ума. Оно не стоит слёз, тревожных мыслей и чего-то ещё. Оно вообще ничего не стоит. Оно просто есть, пребывает в странном симбиозе со мной, который я лично даже не замечаю.
— Однако. Тебе стоит быстрее взрослеть. Ты поражаешь меня своей идиотской наивностью и спонтанными решениями.
— В том и дело, что этого я не хочу.
— И чего ты хочешь?
— Я хочу умереть.
— Это пройдёт. Это подростковое. Каждый третий семнадцатилетний хоть раз задумывался об уходе из мира.
— Не думаю.
— Обоснуй.
— Я начала думать о смерти с 12 лет, когда моя мать сказала мне фразу, навсегда оттолкнувшую меня от неё. Я просто села одним тёплым летним вечером и переосмыслила суть своей жизни.
— И к какому же, интересно, выводу ты пришла в свои 12 лет?
— Когда ты погиб после аварии в том же году… Я возненавидела её всем своим сердцем с той силой, с которой позволял ненавидеть мой характер. И, поверь мне, это того стоило.
— Ну а сейчас ты великодушно улыбаешься её второму ребёнку.
— Приходится.
— Ты всегда можешь уйти к реке или в лес, чтобы не видеть её.
— Я же не останусь на ночь в лесу, верно?
— Тоже правда. Но хоть на некоторое время, пока они с твоим братиком занимают твою комнату.
— У меня единственный брат — двоюродный, ему 13 лет и он живёт этажом выше. Больше у меня никого нет.
— Вот, как. — Леденящий сердце голос отца, казалось, дрогнул. — Почему ты не признаёшь его? Он ведь ребёнок. Он не виноват.
— А ей 8 дней назад исполнился 41 год. Она тоже не виновата. Не виновата в том, что я не знала истинного детства; не видела ни мать, ни отца; не помню совершенно ничего светлого и позитивного. Не виновата. Правда, не виновата. Она не виновата лишь в одном.
— В чём?
— В вашем разводе.
— С чего ты взяла?
— Я всё знаю. Это твоя вина. Но тебя ведь уже нет среди живых, поэтому о тебе либо хорошо, либо ничего. Я предпочту второе, к сожалению или к счастью.
— Я не стану отрицать.
— Не удивлена.
На несколько минут в этой темноте воцарилось молчание. Я так и не поняла, что это было — сон или сумасшедшая явь. Но я знаю одно — после нашего разговора у меня невыносимо долго болела голова. Как тогда, весной, когда боли были особенно сильными.
— Я не хочу продолжать разговор. Тебя всё равно здесь нет.
— Однако, ты ошибаешься. Ты ведь слышишь меня.
— Никто не отменяет игру воображения. Я в последнее время плохо сплю. Ложусь глубоко заполночь и просыпаюсь всегда по-разному. Это могло повлиять.
— Ты по-прежнему хочешь умереть?
— Ты не произнёс ни слова, что могло бы изменить моё мнение. Да и хватит об этом. У меня не хватит совести наложить на себя руки, пока рядом есть тот, кто меня поддерживает. И я не о родственниках сейчас.
— Избавляйся от наивности. Она не приведёт тебя ни к чему хорошему.
И всё. Сон ли, не сон — странное, чертовски странное событие. Необъяснимое для меня. Непонятное. Туманное.