Наверное, лишь однажды я была максимально откровенна со своими родителями. Тогда к завершению тянулся первый семестр первого курса, под ногами хрустели позвонки декабрьских снежинок и мне было максимально плохо. То есть вообще. То есть пиздец. В том году всё в моей жизни (точнее в моей голове) кардинально перевалило в минус. А на руках у меня были билеты. Мои спасительные билеты. Билеты к ней.

И я очень ждала того дня, чтобы слышать стук колёс поезда, подъезжающего к перрону. В тот год, пожалуй, это единственное, чего я ждала. А мои родители очень не хотели видеть, как я сажусь в поезд. Из-за ситуации в стране на тот момент (её город граничит с Донецком).

Я и плохо помню, что наговорила им тогда. Но помню, что это было правдой. Я рассказала, что чувствовала внутри себя. Точнее как внутри меня всё выскоблили и чего там нет. Что мне пусто. И, заливаясь слезами, просила отпустить меня.

Слова о том, что мне очень нужно поехать. Что там станет легче. Что я не чувствую как раньше. Я вообще не чувствую.

Эта сцена до сих пор со звуком заедающей пленки почему-то прокручивается перед глазами.
Я с красным опухшим лицом от слёз, сижу на коленях, смотря в глаза, повторяю одно и то же, на что мне отвечают

«посмотри как много в тебе боли. разве можно говорить, что ты ничего не чувствуешь?»